Чёрный феникс - Софи Росс

замечаешь, как целый фильм пытаешься достать одну детальку из другой.

— Мама! Ты не понимаешь! Я не хочу такой жизни, не хочу быть обузой для вас всех! Всё время видеть жалость в глазах других людей…

— Машенька, родная, врачи же говорят, что ты ещё можешь встать. Просто нужно постараться, приложить чуть больше усилий…

— Каких усилий, мам? Очнись. Я пальцами не могу пошевелить. Ничего не чувствую, ясно тебе?! Ничего! — крики слышны в коридоре, где я уже успела поздороваться с медсестрами, которые на мой вопросительный взгляд лишь пожимали плечами. А ещё они сказали, что Маня от таблеток отказывается и капельницы с уколами ставить себе не даёт.

В палате у Маньки довольно уютно. Всегда чисто и в какой день я бы ни заглянула к ней — на тумбочке всегда стоит ваза со свежими цветами. Всегда разными.

— Что за шум? — я попыталась хоть немного сгладить накал страстей.

Машкина мама в слезах скользнула мимо меня и шёпотом попросила приглядеть за дочерью, пока сама не вернется. Я успела лишь кивнуть в ответ.

— Зачем ты пришла? Что вы все от меня хотите? Почему просто не можете оставить в покое?

Правду говорят: болезнь может изменить человека до неузнаваемости. Из доброго тихого солнышка Маша превратилась в настоящее адское исчадие — постоянно грубила, могла отправить в пешее эротическое на пустом месте и игнорировала любые попытки связи с ней в социальных сетях.

Свила вокруг себя кокон из агрессии и методично доводила людей до ручки.

Мне пока удавалось держаться.

— Ты чего персонал пугаешь и мать свою до ручки доводишь? Не стыдно? — совершенно спокойно спрашиваю, выкладывая на прикроватный столик подарки для Мани.

— Никто меня не понимает! Вы не можете знать, что я сейчас переживаю. Мне всю жизнь кататься на двух колесах, а вы пытаетесь меня цветочками и печеньем задобрить?! Надоело! — подруга выкрикивает последние слова так, что в некоторых местах у неё срывается голос, а после одним быстрым движением руки сносит на пол вазу и несколько жестяных, принесенных мной коробок.

Я смотрю на поломанные цветы в осколках, на воду, которая заливает пол в палате, и медленно выдыхаю.

Когда Маня тянется к уцелевшим остаткам для такого же финта, резко заношу ладонь для отрезвляющей её сознание пощёчины. Выходит довольно громко. Уж если я от себя такого не ожидала, то подруга сейчас точно погружается в состояние шока: прижимает пальцы к порозовевшей скуле, смотрит, не моргая, на меня и часто хватает воздух раскрытым от удивления ртом.

— Ты чего?

А чего я?

Мы пытались по-хорошему. К чему это привело?‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава сорок пятая. Рокси

— Тебе не стыдно? — стараюсь говорить спокойно, чтобы концентрация истеричек на квадратные метры палаты не зашкаливала.

— Мне? Это я здесь без ног осталась, если ты не заметила, — бросает грубо, руки на груди скрещивает после того, как щёку, обожженную моей ладонью, растерла.

— Заметила. А ещё заметила, как парень из соседней палаты, которому ногу ампутировали тоже, между прочим, после аварии улыбается даже самой неумелой медсестре и по коридорам с костылями гуляет, чтобы не залеживаться, хотя по глазам видно — ему очень сложно даётся каждый шаг.

— К чему ты клонишь? — Манька хмурится сильнее и губы кусает.

— А к тому, что у него действительно безнадежный случай. Потому что новые конечности человек отращивать не умеет. Ему всю жизнь теперь с этим жить, другого дано не будет. А ты, лошадь целая с двумя ногами, разнылась. Да он бы до потолка прыгал, подари ему судьба твой шанс в процентах возвращения к прежней жизни. Только у него навсегда статичный ноль, — пальцами цифру показываю. — А у тебя пять с перспективой повышения. Ты уже выигрываешь.

— Я…

— Ты. Ты не думала об этом. Конечно, проще же на всех подряд срываться и голодом себя морить. Жалеть себя. Очень выгодная позиция. А ты попробуй сделать что-то. Хотя бы попробовать. Пока еще мышцы не атрофировались без возможности восстановления и у тебя есть эти чёртовы пять процентов.

Выдыхаю.

Дышать забывала во время этого практически монолога.

Это я для Мани такая собранная и убедительная — в душе же очень боюсь, что мои слова никак на подругу не повлияют. Что не зажжётся больше в её глазах свет.

Хотя бы крохотный узкий лучик надежды…

— Я приду завтра, — продолжаю. — И если всё останется в прежнем ключе — никогда больше не подниму эту тему. Но знай одно: мне до слез будет жаль потерять моего светлого человечка, который однажды решился противостоять всему миру. И у него получилось.

Не даю Мане ответить и слова.

Выхожу из палаты, пока не разревелась прямо там.

Уже в коридоре могу позволить себе моргнуть и почувствовать горячую влагу на щеках.

— Прости меня, девочка, — женщина протягивает мне бумажный платок, на котором остаются чёрные потёки от туши, когда я пытаюсь осторожно вытереть глаза.

— Не понимаю, — мать Мани долго смотрит на меня, а потом садится рядом.

— Я ошибалась. Не думала, что в пятьдесят лет у меня взгляды на жизнь перевернутся. Ты ведь единственная из Машиных подруг, кто о состоянии моей дочери беспокоится. Даже мне звонишь, несмотря на то, как я с тобой в прошлом обращалась. Прости меня за всё, если сможешь.

На это я могу лишь улыбнуться и ободряюще сжать женскую ладонь.

— Всё будет хорошо, — дежурная фраза, но для неё она сейчас словно воздух.

В салоне с моими волосами делают что-то невообразимое. Я бы своими руками не из того места точно напортачила бы сильнее обычного от волнения и сожгла бы себе половину имеющегося.

Девушка укладывает последний легко подкрученный локон и закрепляет лаком финальный результат, который просто потрясающе смотрится со стороны.

Настолько легко, свежо и мило, что я долго всматриваюсь в зеркальное отражение, которое, кажется, даже сбросило пару лет.

Обычно растрепанные волосы обрамляют лицо так, что я замечаю откуда-то появившиеся точеные скулы и большие оленьи глаза.

Думаю, после того, как я сменю привычные джинсы заранее подготовленным платьем, маленькие девочки на улице запросто могут начать принимать меня за волшебного персонажа из их любимой сказки про девочку, которая пожертвовала своим голосом ради любви.

Печальная история, на самом деле.

Матвея я жду на улице.

Успеваю замерзнуть, едва не подвернуть ногу в темноте на не слишком ровной дороге, потому что мне не стоится на одном месте, и почистить память телефона от ненужных фотографий.

Мама недавно прислала новую фотографию: Алекс нарисовал для меня рисунок, который я минут пять рассматривала с невероятной