Простодушное чтение - Сергей Костырко

Все так.

Но, при всей неоднозначности, скажем так, моего отношения к нашим лево-радикалам, вот тут я им верю с трудом. В противном случае мне пришлось бы усомниться в их умственных способностях. То есть я должен был бы предположить, что мир вокруг себя они мыслят чем-то вроде бесконечного продолжения московской и питерской литературной тусовки. Что им никогда в голову не приходила мысль о существовании своего читателя и многомиллионного телезрителя, которые не знают, да и знать не обязаны о нынешних правилах позиционирования в литборьбе, которые слушают их как вполне вменяемых людей, способных отвечать за свои слова. И которые потом будут, вольно или невольно, оформлять свой образ мира и определять свое поведение в нем с помощью формулировок, услышанных с телеэкрана от того же Быкова. Литературная игра – игра только для их круга. Для остального мира она – реальное дело.

Нет, по поводу некоторых я могу такое предположить. Ну вот, скажем, Ольшанский – торжественно объявив себя черносотенцем, он с детской обидой и искренним недоумением жаловался потом, что с ним раззнакомились некогда симпатизировавшие ему люди. То есть он, похоже, действительно полагал, что на самом-то деле черносотенцем он не стал, что это только игра такая. Человеку никогда не приходило в голову, что слово, которым мы (как нам кажется) пользуемся, обладает своей суверенностью и своей волей. И это еще вопрос, кто кого использует. Давнюю уже историю с Ольшанским я вспомнил, когда прочитал в редактировавшейся им газете, на первой полосе, набранное почти такими же крупными, как в названии газеты, буквами слово, которое изобрели здесь для обозначения еще одной аномалии: «антисемитофобия». Да нет, представить себе Ольшанского крадущимся ночью с топором к синагоге мне по-прежнему трудно – из привычного для него круга общения он не мог не выпасть еще и по другой причине: оттого, что бывшие его собеседники почувствовали себя идиотами – они-то разговаривали с ним как с человеком вполне адекватным, кто ж мог предположить подобную степень неведения самой природы слова и мышления у пишущего, у публично размышляющего человека.

Но то Ольшанский. Обижать же подобными подозрениями его ближайшего сподвижника и соредактора Дмитрия Быкова я вроде как не имею права. И тем не менее именно он написал процитированное Чуприниным:

«И нас не слушайте, когда мы накликаем бурю или проклинаем либерализм: мы художники, а, следовательно, не либералы, – но вы люди, а, следовательно, не должны слушаться художников».

Неужто он не осознал еще, что, появляясь на телеэкране со своими политическими декларациями, он уже ничем не отличается от Леонтьева с Невзоровым. Тут ведь уже не имеет значения, что сам человек думает о себе. Что субъективно он как бы честен, потому как

«кто ж заставляет вас быть такими простодушными дебилами, неспособными освоить правила новой игры?»

Объективно же, он – один из борцов с «трусливыми ретрансляторами общечеловеческих ценностей» (формулировка из газеты, редактировавшейся как раз Ольшанским и Быковым).

Галковский в ипостаси «философа-конспиролога»

Дмитрий Галковский. Друг утят // «Новый мир», 2002, № 8

После почти десятилетнего перерыва с новым художественным произведением перед публикой появляется Дмитрий Галковский. (Справка для подросшего за эти годы поколения: Дмитрий Галковский – одно из самых громких писательских имен на рубеже 80—90-х годов, классик новейшей русской литературы, его философский роман «Бесконечный тупик» уже в истории русской литературы конца XX века; в одной из рецензий на роман употреблено даже слово «гениальный».)

На этот раз Галковский предложил «сценарий фильма» «Друг утят». Насчет «сценария» и «фильма» не уверен – на мой взгляд, слишком громоздка для кино сама сюжетная конструкция Галковского, текст представляет что-то среднее между социально-философским, историософским трактатом и авантюрным повествованием. И, наконец, слишком изощренно, слишком «по-писательски» исполнен текст «сценария».

1. Идеологическая схема

Жанр нового произведения Галковского – антиутопия. Речь пойдет о завоевании человечества (а в перспективе – и галактических пространств) новой породой движителей истории – компьютерными интеллектуалами.

Ноу-хау Галковского в жанре антиутопии – перенесение действия из будущего в наши дни, и даже – в наше недавнее прошлое. Обозначив в «Прологе» страшную перспективу человечества (сильно поредевшее и разбившееся на малочисленные общины, оно прячется в сверхкомфортабельных бункерах-норах на километровой глубине), в основной части своего повествования автор показывает, как и где начиналось это будущее. То есть повествователь исходит из того, что все мы проморгали истинное содержание событий, свидетелями и участниками которых являлись. Наша слепота как бы включена в сюжет сценария, так сказать, сюжетно отрефлектирована. Дело в том, что основным инструментом, которым воспользовались устроители будущего у Галковского, является коллективная компьютерная игра, играя в которую, человек подчиняется воле ее организаторов. Игра строится по «принципам виртуального театра». Основным же ее принципом

«является наличие метасценария – жесткой сюжетной линии, осуществляющейся не заданной последовательностью сцен, а системой правил, загоняющей субъекта в определенное сюжетное русло».

То есть субъект Игры одновременно является и ее объектом. А так как в Игру втягивается все большее и большее количество «пользователей», то речь уже может идти о формировании новых моделей общественной психологии.

Возможности этой игры использует в пьесе Движение Утят, что-то вроде глубоко законспирированной сверхмощной международной организации интеллектуалов-компьютерщиков. Наличием жесткой структуры (каст), ритуалов и проч. Движение Утят напоминает масонскую ложу (точнее, образ ее, активно обслуживающийся китчевой идеологической прессой). В Россию Движение Утят пришло, естественно, из Америки, из города Бостона. Первыми на эту наживку попались Раиса Максимовна Горбачева с супругом, приняв в дар от жены Буша троянского коня – скульптурную композицию «Дайте дорогу утятам!». Отсюда все пошло. Единственными, кто делает в сценарии попытку хоть как-то пресечь деятельность Утят, были ветераны-компьютерщики из «питерской команды», но они спохватились слишком поздно. «Утята» уже, что называется, встали на крыло и с помощью Игры полным ходом отрабатывают тактику и стратегию новой великой революции XXI века – революции интеллектуалов.

«Ее основополагающая черта – полная анонимность. Нет никаких сформулированных программ и учений. Более того, движущиеся силы революции будут оформляться в нарочито издевательской пародийной форме, разрушающей саму форму легального выражения политических целей. Насилие будет также анонимным. Непосредственные исполнители не будут догадываться о его подлинных целях… Политические действия будут описываться не в стилистике античной мифологии: „Зевс“ Буш обиделся на „Гермеса“ Миттерана, – а в стилистике метеорологии: „пошел дождь“, „начались заморозки“, „пронесся ураган“».

В результате грядущей в XXI веке мировой анархической революции погибнет 1 миллиард 600 миллионов человек, будет искалечено – 2 миллиарда 900 миллионов человек, стерилизовано – около 10 миллиардов человек.

Но это сообщается уже ближе к финалу. Читателю же предлагается история внедрения и развития Движения Утят в России. Первыми присутствие Утят почувствовали бандиты и попытались «наехать» на новые компьютерные конторы. Ответный удар оказался сокрушительным. Это сюжет первых эпизодов сценария. Далее следуют сцены победоносного шествия Утят к власти.

Действующие лица: компьютерные интеллектуалы, бандиты, отдельные представители полностью коррумпированного общества (чиновники и их домашние), пресса, дебилы-шестидесятники и… хотел написать: «прочие», но прочих почти нет. Причем здесь, что называется, «с волками жить…» – интеллектуалы-утята в нравственном отношении мало чем отличается от бандитов. Даже в языке. (В одной из сцен бандиты убивают «утенка», и тот в последние свои минуты держится так, что бандитов пронимает: «Жил лохом, а умер красиво. Учись». И практически в той же тональности, с помощью той же лексики в другой сцене член Галактического Совета прощается с собратом по Движению: «Красивая смерть… Умер как мужик. На бабе. Куда больше-то».) Разница только в том, что паханы-интеллектуалы действуют более изобретательно. Но не менее жестоко. И их возможности многократно превосходят и возможности бандитов, и возможности госучреждений, а затем – и государств в целом. Они не пользуются ситуацией, как бандиты, они сами создают ситуации.