Кёсем-султан. Дорога к власти - Ширин Мелек

И не надо смотреть налево, где у бортика стоит сундучок с красками. Не надо!

Тут безопасно.

Тут не найдут.

А там, внизу… ну кого там жалеть? Глупую нахалку Дениз? Фатиму, что так и норовит подставить подножку и пнуть в спину? Халиме, из-за дурости которой теперь пострадают все? Те, кто что-то значит, кого стоит жалеть, – вот они, рядом. В безопасности. Их тоже не найдут. Так зачем же самой лезть в пасть чудовища, с которым справиться может разве что только Кёсем?

Бусины круглые, гладкие. Красивые. Но – лишние.

Сброшены.

Это удачно, что надела два халата…

В образ лучше входить заранее. Хадидже расправила плечи и громко хлопнула в ладоши, как когда-то делала Кёсем на самом первом испытании, которое ни одна из них тогда не прошла.

– Девочки, а ну-ка быстро прекратили рыдать и помогли мне накраситься. У нас мало времени!

Глава 12. Ярдак-шаркы

Песенный мотив в театре теней о Карагёзе и Хадживате: звучит всегда отдельно от диалога и «не берет ответственность» за него

Кёсем снился сон: молоденькая девушка, почти ребенок, одетая совсем не по обычаям гарема, а в легкое, струящееся с плеч платье, державшая в руках венецианскую маску, кружила в танце по покоям валиде Сафие-султан. Девушка напевала под нос, и мелодия странным образом заставляла стены комнаты выгибаться, застывая причудливыми узорами, подобными каплям синей и зеленой краски, державшимся в воздухе исключительно по воле Аллаха. Или шайтана, но почему-то Кёсем чувствовала себя легко и свободно. Она встала напротив странной девушки, и та строго поглядела на нее:

– Ты неосторожна, дитя мое, – произнесла девушка голосом валиде Сафие и стремительно начала стареть, а затем превратилась в чайку, похожую на тех, которые бело-серыми молниями летали над заливом. На груди чайки теплым светом переливался медальон, подаренный маленькому мальчику, считавшемуся сыном Башар. Чайка зависла в воздухе, склонив голову набок, и продолжила: – Ты должна проявлять куда большую осторожность в словах и поступках.

Чайка взмахнула крыльями, разбрызгивая синие и зеленые капли, и взлетела, а вокруг Кёсем закружился разноцветный вихрь, внутри которого внезапно четко проявился окровавленный отпечаток ладони. Кёсем вскрикнула и отшатнулась, но теплый воздух подтолкнул ее к отпечатку, и она, не веря самой себе, дотронулась до него.

«Давай же, дитя мое», – шепнул воздух голосом Сафие-султан, и Кёсем приложила свою ладонь к отпечатку. Рука, вопреки опасению, не окрасилась кровью, а в середине вихря открылась маленькая дверца, куда можно было прошмыгнуть, лишь согнувшись в три погибели. Кёсем сделала это и оказалась в темном коридоре с колоннами, поддерживающими крутые полукруглые арки. На каждой колонне огненным знаком светился точно такой же кровавый отпечаток, какой Кёсем уже видела внутри вихря.

Поминутно оглядываясь, Кёсем пошла по коридору. Временами ей казалось, что она слышит впереди мужские шаги; пару раз даже мелькнул темный плащ, а на стене отобразилась тень от высокого тюрбана… Коридор вывел к двери ее собственной спальни. Во сне Кёсем уже не удивлялась ничему, просто потянула за бронзовую ручку в виде женской руки, держащей массивное кольцо, – и проснулась в собственной постели, задыхаясь от внезапно переполнивших грудь слез.

В ногах мирно спала девочка-служанка: в последнее время Кёсем почему-то не могла заснуть одна.

Что это было? О чем дух Сафие-султан пытался предупредить?

Девочка заворочалась во сне, и Кёсем попыталась взять себя в руки, унять неистово колотившееся в груди сердце. Ничего особенного. Просто сон. Иблисы посылают людям ночные кошмары, чтобы напугать правоверных, но при свете дня их злокозненные ухищрения развеиваются, словно ночной морок.

Хотя нет, простым этот сон никак быть не мог! И кошмаром – тоже. В кошмаре люди пугаются, а Кёсем до сих пор чувствовала безграничное тепло, окутавшее ее при виде юной Сафие-султан. Но что именно девушка хотела сказать?

Быть осторожней? Да куда же еще-то осторожней? Кёсем и без того не ведет себя беспечно!

Кусая губы и поминутно вздыхая, Кёсем проворочалась в постели до самого рассвета. Сон к ней больше не шел.

Ветер, напоенный ароматами роз, приносил с собой пение птиц, журчание фонтанов, стрекот цикад… Сады султанского дворца всегда казались Кёсем сошедшими прямиком со страниц старинных книг, повествующих о храбрых принцах и хитроумных наложницах, огненных ифритах и жаждущих богатств купеческих сыновьях… Множество сказок и легенд уже успело развеяться в пыль: принцы один за другим оказывались сумасшедшими или подлецами (и ведь не скажешь, что лучше!), хитроумные наложницы строили одна другой козни, и ставкой часто становилась жизнь, а ифриты и купеческие сыновья бродили где-то уж очень далеко, не заглядывая в покои султанш. Но вот сады оставались, радуя глаз и напитывая душу покоем.

Сады разбили на месте, где ранее византийцы возвели крепость, и остатки старинных стен еще напоминали о былых временах, но буйная растительность обнимала развалины, словно юная наложница – престарелого господина, и уже не разглядеть было за вьющимися побегами роз ни выщербленные кирпичи, ни следы от пушечных ядер. То тут, то там из зелени выныривали беседки и изящные павильоны, призванные услаждать сердца тех, кому посчастливилось бродить по усыпанным желтым песком дорожкам, ведущим из ниоткуда в никуда. Кажется, сады воплощали саму суть гарема, мелькнуло в голове у Кёсем. «Мы все появились здесь словно бы ниоткуда – и куда мы придем? Где растворится память о нас и наших деяниях? А сады будут продолжать цвести, и соловьи не устанут петь, как пели за сотни лет до нас и будут петь сотни лет спустя…» Почему-то мысль эта не принесла горечи – лишь мягкую, светлую грусть.

Сколько раз они с Башар ходили по этим дорожкам? Юными девчонками торопливо бегали с очередным поручением Сафие-султан или же втроем с Хадидже, стараясь выглядеть степенными, но всё равно то и дело срываясь на быстрый шаг. Девушками, влюбившимися впервые в жизни, – именно в садах они поверяли друг другу тайны сердца, раскрываясь и получая ответную откровенность. Женщинами, обладающими влиянием и властью, – тут уже неторопливая походка получалась сама собой, безо всяких усилий… Где она, та первая любовь? Где взволнованный трепет юного сердца, где сбитое дыхание и смущенные улыбки? Как быстро прошли те счастливые годы! А розы всё цветут, и птицы по-прежнему томятся в ожидании брачной поры.

Тургай убежал чуть вперед, заинтересовавшись редкой бабочкой, разноцветные крылья которой трепетали над ярко-алым цветком. Вот оно – продолжение, в котором и жизнь, и трепет, и открытия… Вот оно – то, ради чего только и стоит жить.