Первая жертва - Бен Элтон

— Карстерс, Смит! Присмотрите за флангами, — крикнул Эдмондс. Кингсли огляделся и увидел то, что Эдмондс заметил еще раньше: двое или трое английских солдат погибли, а немцы отодвигали оставшихся защитников прямо в гущу рукопашной.

— Плохи дела, парни! Чертовски плохи, готовимся к отступлению! — крикнул Эдмондс.

Кингсли решил, что великолепный офицер на минуту опоздал с приказом. Подоспевшие на помощь своим товарищам немцы теперь уже почти добрались до англичан, и битва поражала своей яростью и агрессивной энергией. Кингсли вдруг вспомнил невероятные сцены из американского кино, когда в салуне где-нибудь на Диком Западе начиналась безумная драка, в которой все колотили друг друга без разбора. Окоп представлял собой массу судорожно машущих руками людей.

Взглянув вниз, Кингсли увидел, как Эдмондс набрал в грудь воздуха, чтобы отдать следующий приказ, и в этот момент немец вонзил ему в спину штык. Вместо слов из его открытого рта полилась кровь. Он упал лицом на доски и выронил револьвер.

Кингсли перепрыгнул через бруствер и рванул вниз, в толпу. Он ни на секунду не задумался и не стал колебаться. С самого первого момента, едва приняв задание от Камминга, он знал, что наверняка подвергнется опасности, но ведь точно такой же опасности каждый день подвергались миллионы других людей. С момента прибытия во Францию он испытывал своего рода мрачное удовлетворение при мысли, что теперь сможет показать тем, кто называл его трусом, на что он способен; наконец он сможет разделить опасности, с которыми сталкивались его соотечественники, и не идти при этом на компромисс со своей совестью.

Кингсли почти искал возможность увидеть сражение. Теперь, когда такая возможность представилась, он ринулся в гущу событий.

Кингсли видел сцену боя с высоты, поэтому хорошо ориентировался в сложившейся ситуации. Он приземлился между двумя английскими солдатами, рядом с которыми упал капитан, и собирался пригнуться и схватить револьвер, когда перед ним вдруг возник немец с маузером в руке. У Кингсли в руке был револьвер, который он надеялся обменять на оружие капитана Эдмондса. Он не собирался делать ни одного выстрела в этой ужасной войне, но теперь у него не было выбора. Его руки сами сложились в положение для стрельбы, так хорошо известное ему по занятиям в стрелковом тире городской полиции; он прицелился и спустил курок. Немец упал навзничь, получив пулю между глаз. Когда он упал, Кингсли увидел еще одного прямо позади него, а по бокам от него третьего и четвертого. В каждого из них Кингсли всадил по пуле, поворачиваясь корпусом направо и налево и не меняя положения рук: левая поднята и согнута, ствол вдоль рукава, оружие крепко сжато, глаз за курком. В любой битве Кингсли помнил совет своего первого тренера по фехтованию: «Чтобы впасть в панику, требуется столько же времени, как и на то, чтобы подумать. В битве думай быстро, но всегда думай».

Когда рухнул четвертый немец, Кингсли огляделся в поисках револьвера Аберкромби. Он хорошо запомнил, куда именно уронил его Эдмондс, и ожидал увидеть его рядом с телом капитана, однако револьвера там не было; он отлетел в сторону во время сражения, а может, соскользнул с досок или провалился между ними в грязь; возможно, он по-прежнему рядом, но разглядеть его среди толпы поскальзывающихся, топающих, бегущих ног просто не представлялось возможным. На площади размером с половину теннисного корта находилось порядка сорока человек. И наверное, еще двадцать лежали в земле, мертвые или раненые, затоптанные солдатами. Кингсли понимал, что теперь искать револьвер бесполезно: через несколько секунд немцы подомнут нападающих, и неизвестно, выйдет ли отсюда кто-нибудь живым. Прямо перед собой Кингсли увидел молодого лейтенанта, с которым пил чай; половина головы у него была снесена выстрелом. Оба офицера теперь погибли, и нападающих давили со всех сторон.

Кингсли вспомнил толстяка, которого застрелил Эдмондс. Где он? Откатив одного из убитых им немцев, он нашел тело жертвы Эдмондса, в руке которого по-прежнему был зажат поварской черпак. Достаточно ли он толст, чтобы остановить пулю? По идее, пуля, выпущенная в упор из боевого револьвера, должна пробить человека насквозь, а затем, возможно, еще одного, прежде чем уйти в грязь. Но это был исключительно толстый солдат, одетый в плотный плащ, густо усеянный кожаными вставками и застежками. Кингсли опустился на колени и перевернул тело. Выходного отверстия не было.

Второй раз меньше чем за полчаса Кингсли погрузил руку в мертвое тело. В свежий труп проникнуть было не так легко, и ему пришлось достать из-за пояса мертвого повара топорик и разрубить ему грудную клетку, чтобы пробиться внутрь. Пуля вошла в грудь, поэтому, пока над головой Кингсли три дюжины солдат кололи и колотили друг друга до смерти, он разрубил ребра солдата, затем залез под них ножом. Проделав огромную дыру, он засунул руку внутрь и попробовал нащупать пулю. Он не ошибся: пуля застряла между задними ребрами. Кингсли вытащил ее и сунул себе в карман, затем поднялся на ноги и окинул взглядом схватку, оценивая свое положение.

— Прикажите им отступать, — услышал он голос снизу, — или они будут сражаться, пока не погибнут. Офицеров не осталось. Кто-то должен отдать приказ.

Это был Эдмондс, который, к большому удивлению Кингсли, был все еще жив.

— Ради всего святого, вытащите их отсюда.

Кингсли огляделся: на обоих флангах появилось еще больше убитых английских солдат и вдвое больше убитых немцев, и Кингсли казалось, что только затор из тел не позволял стоящим позади немцам прорваться на помощь своим боевым товарищам.

— Гранаты! — крикнул Кингсли что было сил. — Гранаты, немедленно! Капитан Эдмондс пал в бою, я теперь старший. Гранаты давайте!

Он прокричал это как мог твердо и спокойно и достиг желаемого успеха; даже немцы на секунду застыли.

— Гранаты, сэр! — сказал появившийся перед ним солдат в тот момент, как битва вокруг них закипела с удвоенной силой.

— Благодарю, рядовой, — сказал Кингсли и взял у него одну гранату. — А теперь сделай милость, швыряй в тот фланг, а я — в этот.

Солдат понял, что он задумал.

— Так точно, сэр!

— Бросай прямо за них, — крикнул Кингсли, — в тех парней, что сзади. Готовься. Раз, два, три, бросай!

Они одновременно выдернули чеки и бросили гранаты в окопы, прямо в толпу солдат. За результат можно было не волноваться: по крайней мере, полдюжины мертвых тел заблокируют проход, и окоп на некоторое время захлестнут паника и замешательство. Два почти одновременно прозвучавших взрыва обозначили последнюю возможность для британцев начать отступление.

— Нападающим отступить! — крикнул Кингсли. — Всем отступать в заданном порядке!

— Сэр! Капитан! — Это был солдат, который вместе с Кингсли бросал гранаты. Он напомнил Кингсли, что Эдмондс по-прежнему жив.

Кингсли посмотрел вниз на серьезно раненного офицера.

— Оставь меня. Мне крышка. Вытащи ребят, — сказал Эдмондс.

Но Кингсли не был уверен, что Эдмондсу крышка. Штык дошел до середины туловища, и Кингсли подумал, что, возможно, лезвие попало между сердцем и желудком, не затронув ни один жизненно важный орган.

— Хорошо. Берем его, — сказал Кингсли, — и через бруствер.

Вместе с солдатом ему удалось поднять истекающего кровью капитана на край бруствера. Немецкий окоп был сделан так надежно, что стены выдержали их вес. Остальные британцы увидели, что происходит, и прикрыли их сверху. Выбравшись из окопа, Кингсли поднял Эдмондса себе на плечи.

— Растяните проволоку, рядовой, — распорядился он. — А я его вытащу.

Британцы ушли через немецкую проволоку, оставив около трети своих товарищей и раз в пять больше немцев. Кингсли с Эдмондсом на спине сумел проделать полпути обратно, согнувшись и перебегая от одной затопленной водой воронки до другой, когда немцы у них за спиной достаточно пришли в себя и открыли огонь. После этого в небо взлетело еще несколько сигнальных ракет, и Кингсли со своими людьми попадали в грязь и ползли остаток пути на животах, пробираясь от одной воронки к другой, волоча с собой раненых, пережидая десять — пятнадцать минут у каждой воронки, пока наконец не оказались в безопасности на британской стороне.

Даже издалека было видно, какой развязался бой, и санитары уже ожидали прибытия раненых. Кингсли с радостью стянул со своей спины капитана Эдмондса и передал его на попечение санитаров. Эдмондс не мог говорить из-за большой потери крови, но он слегка сжал руку Кингсли и показал ему большой палец, прежде чем его унесли.

Кингсли любил похвалу и знал, что выполнил задание просто отлично, но благодарность Эдмондса не доставила ему ни гордости, ни удовольствия. Правда обрушилась на него с пугающей ясностью. Он вступил в ряды воюющих, он сражался. Он пожертвовал всем и отказался от своей жизни, пытаясь этого избежать, но это все равно случилось. Напрасно он убеждал себя, что убил немцев, защищаясь, что, не окажись он там, ему не пришлось бы защищаться. Конечно, он искал доказательство, но ради чего? Чтобы вынести смертный приговор? Смертная казнь грозила только одному заключенному, в то время как он, едва оказавшись в окопе, лично убил четырех человек. Он приказал бросать ручные гранаты. И бросил одну сам, швырнул взрывчатое вещество в полный людей метровой ширины коридор. Скольких он убил одним движением? По крайней мере, шестерых, возможно, больше. А скольких покалечил?