Отдать якорь. Рассказы и мифы - Сергей Петрович Воробьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нужно спасибо нашим матросам сказать, – тут же заговорил боцман, – если бы они не спустились в машину со своим пушками, то гостили бы мы в этой самой Африке до морковкиных заговений.
– Какими пушками? – не понял дед.
– Да они захотели пугачи свои испытать. Купили на рынке «Беретту» с «Вальтером», ну и пошли, где народу поменьше, а здесь – такое…
– «Беретта» – хорошая пушка, – промолвил дед. – Далеко?
Дима тут же из-за пазухи достал свой пистоль и протянул деду.
– Так и не успел опробовать, – с сожалением заметил он.
Дед вынул магазин, убедился в наличии патронов, дослал его обратно в рукоять, взвёл верхнюю скобу затвора, спросил с иронией:
– Какие – разрывные?
– Шумовые, – пояснил Дима.
Дед прицелился в верхние решётки над головой и выстрелил. Из ствола вырвалось короткое пламя. Сразу оглушило и заложило в ушах.
– Вот и опробовали, – заключил он, – впечатляет. С покупкой тебя! Если бы не эта «Беретта», было бы сейчас это место подводным царством. Так и знайте. Кстати, вот и пробочка под ногами валяется, что выскочила из турбины. Нет худа без добра: если бы выбило её на ходу, картина «Последний день Помпеи», может быть, была идиллией по сравнению с тем, что могло бы произойти.
Он поднял с пайол кусок проржавевшей стали.
– Гады! Здесь должна стоять бронзовая пробка, а они засадили железяку, да и резьба, чувствую, не та. Вот она и сгнила от солёной воды, и выдавило её в нужный момент. Казалось бы – такая мелочь! А от неё может зависеть судьба людей. Давай, второй, ищи подходящую пробку. Там в мастерской в нижнем ящике верстака я видел такие, подберёшь по размеру. Мелочей в нашем деле не бывает.
Дед поднял на уровень глаз пистолет и с обожанием проговорил:
– Спасибо тебе, Беретта!
Потом поцеловал ствол «Беретты» и, отдавая владельцу, добавил:
– Хоть это и не женщина, но береги её. Она у тебя счастливая.
Погружение в Египет
«Кто не бывал в Египте, тот нигде не бывал»
Египетская народная поговорка
В порт Александрия зашли мы после долгих мытарств по зыбучим хлябям Средиземного моря. У пирса, куда нас ошвартовали, стояла небольшая портовая мечеть, выбеленная известью, с высоко торчащим минаретом, устремлённым остроконечной верхушкой в небо. С минарета через определённые промежутки времени мощным гортанным голосом вещал муэдзин. Вернее, не сам муэдзин, а четыре больших громкоговорителя, направленных на все четыре стороны света, источающих небесную хвалу Аллаху и призывающих всех правоверных мусульман свершать очередной намаз. Голос этот звучал громко, с каким-то душевным торжеством и бесстрастием, обволакивал и проникал сквозь кожу, заставляя резонировать мембраны нервных клеток, отчего по позвоночному столбу вверх и вниз ходили холодные токи невидимых вибраций. Редкие работники порта в одеждах феллахов, появляющиеся рядом, расстилали небольшие коврики, становились на колени и, усердно бия челом о причал и умывая сухими ладонями лицо, возносили свои молитвы к небесам, в несотворённую, но вечную обитель призрачного рая.
Под оглушительный призыв с верхотуры минарета, призыв, казалось, растекающийся по всем порам мироздания, мы сошли на твердь александрийского пирса. Навстречу нам попался молодой араб в лёгкой парусиновой рубашке, который никак не реагировал на зычный глас минаретного рупора. Мы жестами показали на мечеть и, молитвенно сложив руки, дали понять, что пора приступать к намазу. Араб дружески улыбнулся и отрицательно помотал головой.
– Ты разве не муслим? – в недоумении спросил один из нашей компании – второй штурман Валера.
Араб, к нашему удивлению, тоже ответил по-русски:
– He-а! Не муслим я. Копт. У коптов другой церковь. Мы в Христа верим..
И он перекрестился, глядя на минарет. Мы подошли ближе, и он показал на лучезапястном скрещении большого и указательного пальцев правой руки вытатуированный крестик.
– Копт, – ещё раз пояснил он, – мы молимся инако.
– Мы тоже христиане, – обрадовался Валера, – в душе. Я, например, из староверов. Слышал?
Араб свёл брови, задумался, промычал:
– Не, нэ сльгхал. Я работал с вашими спыцами на Асуане. Плотину робили. Тама староверов, кажись, не було. Хохлы были, а староверов – не.
– Так ты там и языку обучился?
– А хдэ ж ещё – тама. И сало тама обучился рубать. Хорошие, гарны были людины, всему обучили. Вот тильки горилку пити не обучился. Слезу вышибает и плохо потом, особливо под утро. Не по мнэ это.
– Просто нет в вас алкогольного гена, – пояснил Валера, – поскольку в здешних местах не пьют из поколения в поколение. А у нас горькую с молоком матери впитывают, поэтому и пристрастны к ней. Хотя, разреши у вас свободную продажу спиртного, может, и вы скатитесь в пьянство. У староверов уж на что всегда строго было с этим делом. Знаю точно, отец не пил, дед не пил, а у меня – тяга. Откуда? – сам чёрт не разберёт.
– Почему не разберэт? – удивился копт, – он табе перву рюмку и