Петр II - Николай Павленко

Чтобы устранить отмеченные выше изъяны законодательных актов, надлежит окунуться в море архивных документов и извлечь из некоторых из них крупицы интересующих историка сведений. Но далеко не во всех случаях затраченное время и силы окупаются достигнутыми результатами. В частности, когда речь заходит об изучении короткого отрезка времени, то историк чаще всего имеет дело с рутиной повседневной жизни, серой и однообразной, реже—с процессами либо берущими начало в этом историческом отрезке, но завершающимися уже в другую эпоху, либо, наоборот, с процессами, начатыми в предшествующие десятилетия.

Говоря об источниках иностранного происхождения, отражающих эпоху Петра II, надобно отметить, что они дают диаметрально противоположные оценки состояния России того времени. Отрицательные оценки, как правило, исходили от дипломатов, а хвалебные — от авторов исторических записок.

Из окна кареты, проезжавшей по улицам столицы, или из окон дома, где проживал дипломат, многого не разглядишь. К тому же послов и резидентов больше всего интересовала жизнь двора, соперничество «партий» и вельмож за влияние на императора. Свои впечатления о представителях правящей элиты они переносили на оценку положения всей страны. И еще одна оговорка: подчеркивая неупорядоченность дел в России, дипломаты питали надежду на то, что их собственные дворы оценят испытываемые ими трудности при исполнении служебных обязанностей.

И все же наблюдения иностранных дипломатов заслуживают внимания. Несмотря на все сказанное, в них можно обнаружить зерно истины.

Начнем с донесений австрийских дипломатов, внимательно наблюдавших за состоянием дел в России. Две эти страны находились в союзе, и потому правящим кругам Австрии было далеко не безразлично, в каком состоянии находились вооруженные силы и финансы России. Посол Рабутин летом 1727 года доносил об упадке в России флота и войск. Сменивший Рабутина граф Вратислав неоднократно убеждал русских вельмож в необходимости содержать в надлежащем состоянии флот, сухопутное войско и крепости. Вельможи с ним соглашались, обещали, «что все будет сделано, но упадок в этом отношении, — доносил Рабутин в Вену, — бросается в глаза».

Австрийский дипломат Гогенгольц писал в 1729 году о плачевном состоянии России: «Нет никакого единства в управлении делами, отсюда выходит неурядица. Никто не доверяет другому, не желает взять на себя ответственность. Благодаря этому все в застое». Еще более резкое суждение высказал Вратислав: «Никто не имеет инициативы, Верховный тайный совет собирается весьма редко. Дела остановлены. Судопроизводство, администрация, все присутственные места находятся в хаотическом состоянии. Никто не думает о том, как бы помочь этому злу». В декабре 1729 года он даже стал сомневаться, следует ли сохранять с Россией союзнические отношения: «Стоит ли связываться с краем, где войско ослабевает, дисциплина исчезает, финансы в расстройстве, и люди, стоящие в центре, оказываются совершенно неспособными к управлению делами?» К тому же «здесь нет никакого постоянства. Каждый день все изменяется и идет вверх дном».[157]

Ничего положительного не обнаружил в России и саксонский резидент Лефорт. В январе 1728 года он писал: «Рассудительные люди уверяют, что неустройства, беспорядок и разврат возьмут верх… Я полагаю, что все погибнет от бездействия. Стыдно смотреть, как все делается». Будучи в ожидании коронации императора, резидент доносил: «Здесь везде царствует глубокая тишина. Молодой монарх предается своим удовольствиям и часто проводит целые ночи Бог знает где… Когда я обращаю внимание на настоящее управление государством, мне кажется, что царствование Петра Великого было не что иное, как сон. Все живут здесь в такой беспечности, что человеческий разум не может постигнуть, как такая огромная машина держится без всякой помощи, каждый старается избавиться от забот, никто не хочет взять что-либо на себя».

В депеше от 25 ноября 1728 года Лефорт сравнивает Россию с кораблем, плывущим без кормчего: «Стараясь понять состояние этого государства, найдем, что его положение с каждым днем делается непонятнее; можно было бы сравнить его с плывущим кораблем; буря готова разразиться, а кормчий и все матросы опьянели или заснули. То же самое представляет и это государство: огромное судно, брошенное на произвол судьбы, несется, и никто не подумает о будущем». В этой же депеше саксонский резидент сообщал о катастрофическом состоянии финансов: «Флот сокращен, однако же ни гражданские, ни военные чины не получают жалованья; большое число полков имеют требовать жалованье больше, чем на год, что же касается до высших чинов гражданских и военных, то им не выдано жалованье от 8 до 10 лет». В другой депеше, отправленной в октябре 1729 года: «Непостижимо, как может держаться этот государственный строй; все в бездействии и каждый имеет в виду только свои выгоды».[158]

Не менее мрачным представлялось положение России английскому, испанскому и прусскому дипломатам. К. Рондо доносил в Лондон в 1722 году: «Ваше превосходительство не может себе представить, как здесь жалуются на ход дел. Никакой определенной системы управления нет, никаких жалоб не слушают, поэтому очень многие разорятся».[159]

Испанский посол де Лириа 16 ноября 1728 года извещал короля: «Что касается здешнего управления, все идет дурно, царь не занимается делами, да и не думает заниматься; денег никому не платят и, Бог знает, до чего дойдут финансы его царского величества, каждый ворует сколько может».

Прусский посол Мардефельд ухитрился охарактеризовать обстановку в России в депеше от 27 ноября 1727 года тремя словами: «Все коснеет, страждет».[160]

В отличие от дипломатов, единодушных в негативной оценке происходившего в России, авторы записок столь же единодушно отмечали благополучие страны. Один из них, полковник Манштейн, в «Записках о России» так отзывался о времени царствования Петра II: «Русские старого времени находили в нем государя по душе оттого, что он, выехав из Петербурга, перевел их в Москву. Вся Россия до сих пор считает его царствование самым счастливым временем из последних ста лет. Государство находилось в мире со всеми соседями; служить в войсках никого не принуждали, так что каждый мог спокойно наслаждаться своим добром и даже умножать его. За исключением некоторых вельмож, завистливо смотревших на могущество Долгоруких, вся нация была довольна; радость отражалась на всех лицах; государственная казна обогащалась, и Москва начинала поправляться от разорения, причиненного ей пристрастием Петра I к Петербургу…» Впрочем, Манштейн указывал и на негативные стороны царствования: «Только армия и флот приходили в упадок и погибли бы, вероятно, если бы царствование это продолжалось в этом виде еще несколько лет».[161]