Без воздуха - Андрей Владимирович Загорцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под разговоры старших я быстренько начал вскрывать банки, разогревать их на плитке, резать сало и сыр, пластовать хлеб.
Пока я суетился, Маслов позвонил на камбуз. Примчался посыльный, опять же Скиба, притащил несколько пустых тарелок и пару плошек с салатами из капусты и солений. Все это было заготовлено заранее.
Пока я готовил, Маслов по какой-то своей методе разбавил спирт. Дитер покопался в катушках, поставил Кристалинскую и начал беседовать о чем-то с мичманом.
Штабной вел себя вполне естественно, попросил у меня тапочки, скинул туфли и нацепил их. Краем глаза я заметил, что на одной ноге половина стопы у него отсутствовала. Он снял тужурку и остался в одной тельняшке. Ручищи у него были перевиты узлами мышц, на предплечьях виднелось множество старых осколочных шрамов. Видно, что не по штабам службу начинал.
Наконец-то стол был накрыт. Мичман по праву старшего разлил разведенный спирт, вынул медаль из коробочки, отстегнул кругляшок от планки и опустил его в мою кружку.
— Товарищи моряки! — негромко подал он команду.
Мы встали, накрыли ладонями кружки, чокнулись по-разведчицки. Я выдохнул, опрокинул содержимое кружки в рот и схватил медаль зубами.
Я взял ее в руку и проговорил:
— Товарищи моряки! Старший матрос Иванов-Вяземский. Представляюсь по случаю награждения меня медалью «За отвагу»!
Во время представления мичман и старшины стояли по стойке смирно. После моих фраз они негромко похлопали в ладоши и разрешили мне закусывать. Я запустил в рот ложку горячей тушенки, откусил теплого мягкого хлеба. В желудке разлилось приятное тепло, проснулся зверский аппетит.
Но продолжить мне не дали. Оказалось, что официальная часть еще не закончена.
Дитер вынул из портфеля денежную ведомость и сберегательную книжку.
— Товарищ старший матрос, распишитесь здесь и здесь, — тоном завзятого бухгалтера оповестил он меня. — Вы получили полевые деньги с прочими полагающимися выплатами в сумме сто два рубля сорок копеек. Деньги будут лежать у вас на сберегательной книжке. Снять их вы сможете только по увольнению!
Вот это да — сто два рубля! А если у меня таких выходов будет за десяток в течение еще двух лет службы? Да тут под тысячу наберется! Вот бы накопить на такую машину, как у Поповских!
Мы выпили еще трижды, подчистили всю еду. Глаза у меня слипались, хотя опьянения я совсем не чувствовал. Вскоре старшие еще раз проинструктировали меня насчет сохранения государственной тайны и распрощались. Я кое-как прибрался в баталерке, закрыл ее и побрел в кубрик. Теперь можно спать сколько угодно.
Я продрал глаза часам к десяти с довольно свежей головой и сухостью во рту. В одних трусах и тельнике поплелся в баталерку, поставил чай. Пока вода закипала, яростно надраивал зубы и плескался в умывальнике.
В столовую было идти бесполезно. Я разогрел гречку с тушенкой, с аппетитом позавтракал, напился чаю с конфетами. Почистил электроплитку и отдал ее Михелю.
Потом я взял комбез, маскхалат и поплелся в роту минеров сдавать их. Вахтенный вызвал матроса из группы. Это оказался Дмитрич.
— Душитель пришел! — поприветствовал он меня. — Надо его бояться, он мне чуть кадык не сломал, — пояснил минер вахтенному матросу.
— Боюсь-боюсь, — сказал тот и сделал испуганное лицо.
Я передал ему имущество, поболтал минуты две и пошел восвояси. Меня так и подмывало спросить про эвакуацию морским путем, как у них все вышло, но я не решился.
По дороге мне встретился недавний знакомец, молодой матрос Падайлист.
Степан бодро мне козырнул, намереваясь пройти дальше. Чего это он честь отдает? Ах, блин, совсем забыл — я же теперь старший матрос! Мне, согласно уставу, младшие по званию должны честь отдавать, соблюдать воинский этикет.
— Стой, матрос! Куда идешь, — остановил я его просто от скуки, а не затем, чтобы поиздеваться.
— Да в клуб иду. У меня корешок там на музыке сидит, мне в роте сказали новых пластинок набрать да катушек записать.
— Веди! Познакомишь меня с главным музыкальным ведущим военно-морского флота Советского Союза.
Тут все понятно. Молодой идет по своим делам к корешу, который неизвестно как уже попал на хлебное местечко, а светить другана ему ой как неохота.
Мы прошлись по закоулкам клуба. За сценой обнаружилась дверца с надписью «звукорежиссерская». Внутри находился худосочный матрос в огромных очках, задумчиво ковырявшийся в чреве магнитофона чудовищных размеров.
— Шрайбикус! — заорал с порога Падайлист. — Меня прислали кассеты записать.
Матрос в очках подскочил с баночки и вылупился на нас, пытаясь разглядеть.
Интересно как его такого призвали? Ладно в армию, но на флот, да еще в разведку! Уму непостижимо. Он же, как слепой гусь, ближе двух метров наверняка ни хрена не видит.
— Привет, — произнес вполголоса клубный матрос и с опаской уставился на меня.
— Не боись, не обижу. Есть что послушать новенького?
В конце концов, я лично не вижу смысла как-то напрягать молодого карася и издеваться над ним. Да, в очках, ну и что? Может, он в музыке специалист неплохой.
Шрайбикус, он же матрос Шалин, оказался офигительным специалистом в музыке. Он сразу же нацепил мне на голову огромные наушники модной польской фирмы «Радиотехника», начал щелкать пультами и водить какие-то фишки, подбавляя то басов, то высоких частот. В голову мне ворвался вихрь звуков, да так, что я потерялся в пространстве. Шрайбикус менял пластинки одну за другой, колдовал тумблерами. Он подобрал мне несколько песен из самых модных сейчас, сразу же записал их на бобину, которую я пообещал отдать. Потом похвастался несколькими новыми аранжировками и подборками, которые сделал еще на гражданке. Короче, знакомство с клубным матросом оказалось весьма нужным и полезным.
Степан видел, что мы заговорились, забрал катушки и ушел. А мы еще два часа рассуждали о музыкальных новинках, танцах в домах культуры и девушках.
Под конец я все-таки задал ему вопрос о том, как он ухитрился попасть в нашу часть, где отбор по здоровью наижесточайший.
— Да я таблицу выучил с буквами наизусть по рядам, — сознался матрос. — Еще у меня первый дан по каратэ. Самый низкий.
— Чего? — удивился я.
Первый дан у этого хлюпика?
— Первый дан, — повторил Шалин.
Он стоял возле стены, абсолютно не напрягаясь, поднял правую ногу выше головы и аккуратно включил ею свет.
— Встречался я как-то с одним каратистом, — чуть помолчав, заметил я.
— Спарринг? Ну и как он? — спросил Шалин.
— Да какой там спарринг. Яйца у него слабоваты оказались, — ответил я, забрал бобины и пошел к себе.
Из донесения
