Старосветские убийцы - Валерий Введенский

– Следовательно, – сделал вывод Киросиров, – топор держала неопытная рука.

– Или женская! – обрадовался Терлецкий. – Надо поскорей допросить Пантелея, вдруг он видел убийцу.

– И про Катю уточнить, – напомнил урядник. – Когда, говорите, Пантелей в себя придет?

– Возможно, и никогда, – ответил Тоннер.

– Что за ерунда! Только что сами сказали: отделался легким испугом! – воскликнул Киросиров.

– Такого я не говорил. У купца потрясение мозга – смотрите сами. – Тоннер приоткрыл раненому глаза. – Зрачки разного размера, а это первейший признак. Нельзя исключить и внутреннее кровоизлияние.

– А что это значит?

– Самый худший вариант. День в беспамятстве полежит и умрет. А может и в живых остаться, но память потерять или речь. Мозг за все в ответе, удары по голове бесследно не проходят. – Тоннер потер собственный затылок, ушибленный дубинкою. Он чувствовал себя неважно: голова предательски кружилась, иногда накатывала тошнота.

– Что-то можно предпринять, дабы Пантелей речь не потерял? – обеспокоенно спросил Терлецкий.

– Можно, – ответил Тоннер. – Перенести купца в покои Анны Михайловны и выставить там на ночь охрану, дабы исключить повторное нападение. И нам с Глазьевым будет удобней, коли больные вместе окажутся. Да, и входы-выходы из дома хорошо бы перекрыть.

– Согласен, – кивнул Терлецкий.

– А может, микстуру какую хитрую дадите? – спросил Киросиров. – Чтоб хоть на пять минут в сознание пришел! У меня всего два вопроса: кто напал и про Катю с Элизабет!

– Я с удовольствием дал бы Пантелею воды, – сказал Тоннер. – Он потерял много крови, может даже не от потрясения, а от слабости помереть. Но как напоить бессознательного? Пока только лед могу к голове прикладывать, чтоб ускорить отток крови, а если придет в себя, сразу дам настойку бараньей травы. Профессор Пленке при потрясениях ее очень рекомендует.

– И чему вас, докторов, только учат! – заворчал Киросиров. – Определить не способны, сильно мозг пострадал или нет.

– Почему не способны? – удивился Тоннер. – Запросто, сейчас череп вскрою и все подробно доложу.

– Почему с этого не начали? – строго спросил урядник.

– Только допросить Пантелея после такой операции не удастся, придется в могилу закапывать.

– Во-во! – Киросиров наконец понял, что его разыграли. – Только в трупах копаться и можете, а лечить больных не умеете. Потому я к докторам и не обращаюсь, хотя страдаю желудком.

– Зря, если не лечить, откроется язва, – предупредил Тоннер.

– А я лечу. Как прихватит, прямиком в Данилов монастырь, прикоснусь к святым мощам, вмиг и поправлюсь.

– Часто ездите? – заинтересовался Тоннер.

– Пару раз в месяц.

– А далеко монастырь? – неожиданно спросил Терлецкий.

– Верст пятьдесят, – прикинул Киросиров.

– Не отвезти ли туда Пантелея? – предложил Федор Максимович. – К утру доберемся, быстренько к мощам приложим…

– Вы с ума сошли! – возмутился Тоннер. – Раненого тащить по ухабам и кочкам! Труп в монастырь привезете!

– Да и не поможет! – неожиданно поддержал урядник. – Пантелей старовер, а те мощи только истинно верующим помогают.

– Жаль… – расстроился Терлецкий.

Исправники осторожно перенесли купца на первый этаж, в бывшую Настину комнату, примыкавшую к спальне старой княгини. Дежурить у больных Тоннер поручил Глазьеву, а сам собирался со всеми раскланяться – он срочно нуждался в сне. Голова так разболелась, что пришлось приложить к ней лед. Но внезапно поступил новый пациент.

Двое мужиков занесли в дом Рооса. Американец пребывал в сознании, но говорить не мог. Хватал, как рыба, воздух ртом и на вопросы отвечал мычанием. Следом вбежала расстроенная Суховская:

– Он пришел ко мне в гости. Весь промок, бедняжка, но с цветами! Никто в жизни не дарил…

Помещица зарыдала.

– Успокойтесь, Ольга Митрофановна, – стал утешать ее Федор Максимович. Возвращение блудного подопечного его несказанно обрадовало, а что прихворнул – не беда, доктора в наличии, главное, живой! – Расскажите подробно, как все произошло.

Суховская вновь расплакалась. Ночь, обещавшая столько радостей и утех, заканчивалась трагично.

– Что с ним? – спросил Терлецкий у Тоннера.

– Разве не видите? Отравили! – запричитала Ольга Митрофановна. – Как Василия Васильевича с Настей!

Несчастная помещица снова зарыдала, а вмиг покрывшийся липким потом Терлецкий бросился к доктору:

– Неужели отравление?

– Да. – Илья Андреевич мял американцу живот, отчего тот болезненно вздрагивал и вскрикивал. – Похоже на интоксикацию.

– Цианистый калий? – содрогнулся Терлецкий.

– Нет. Роос ужинал вместе с вами? – уточнил у безутешной вдовы Илья Андреевич.

– Ну да. Выпили, поговорили, все шло так хорошо… – Ольга Митрофановна снова заплакала.

– Как поговорили? – изумился Терлецкий. – Вы на русском, а Роос на каком?

– Когда встречаются два любящих человека, – с пафосом произнесла Суховская, – то понимают друг друга сердцем.

– А чем, простите, влюбленные ужинали? – вспомнив раблезианский рацион вдовы, поинтересовался Тоннер.

– Все как обычно, – начала перечислять Ольга Митрофановна. К концу рассказа на Рооса с сочувствием смотрели все.

– Так ему моя домашняя колбаска понравилась! – рассказывая про еду, вдова оживилась. – Вкусная, сочная, жир с нее так и капал.

– Боюсь, всем придется удалиться, – определился с диагнозом Тоннер. – Промывание желудка и кишечника – мероприятие сугубо интимное.

– Так чем он отравился? – уточнил Федор Максимович.

– Едой!

– Клевета! – накинулась на Илью Андреевича Суховская. – У меня всегда все свежее!

– Печень Рооса не приучена к столь жирной пище, вот и дала сбой, – миролюбиво пояснил Тоннер.

– А я предупреждал! – воскликнул генерал. – Не знают иностранцы нормальной еды! Приехал Роос, поел один раз нормально – и помер. И так со всеми будет!

Обрадованный Терлецкий предложил:

– Не пойти ли нам, господа, в трофейную? Не промочить ли горло?

– Почему бы и нет? – откликнулся генерал.

– Антон Альбертович! – обратился Илья Андреевич к Глазьеву. – Тысячелистник, крушина, стебель ревеня у вас имеется?

– А как же! – ответил Глазьев. – Я же рассказывал, у меня дед травником был, все секреты передал. Когда собирать, да что чем лечить…

"Пусть остается Глазьев здесь доктором, не буду его разоблачать, – неожиданно решил Тоннер. – В дополнение к мощам пусть хотя бы травами лечатся. Настоящие доктора тут лет через сто появятся, а может, через двести…"

Экзекуцию провели в буфетной. Помогавший Гришка часто крестился, повторяя:

– Вот как муки адовы выглядят! Не буду более грешить, ей-богу, не буду!

К его удивлению, Роос выжил и по окончании процедуры заговорил.

– Вы меня спасли, Илья! Спасибо! Я подарю вам еще один комплект книг, – пообещал благодарный американец. – И вам тоже, – обрадовал этнограф Глазьева.

– Второй не надо, – ответил Илья Андреевич, – лучше отдайте деньги за первый. – Сорок рублей для Тоннера были крупной суммой, и он второй день сокрушался о потере. На том и порешили.

Этнографу в трофейной все обрадовались, а Суховская бросилась на шею. Увидев Ольгу Митрофановну, американец снова побледнел, а предложение возвратиться к ней решительно отверг, сославшись на слабость.

Помещица засобиралась домой в смешанных чувствах. Любимый выжил – это хорошо, но стал ее сторониться – это неожиданно и неприятно. Чем она виновата, что он по-человечески кушать не приучен? Оттого как глиста и выглядит!

Киросиров вспомнил, что Суховская, в отличие от него, проживала здесь еще до войны, и задал мучивший его вопрос:

– Ольга Митрофановна! А вы Катю Северскую помните?

– Помню, прелестная была девочка. Играть мы вместе не играли, я чуть постарше, но на всяких праздниках встречались.

– Не похожа ли она на Елизавету Берг?

Помещица задумалась. С чего это ей такой хитрый вопрос задают? Она испытующе уставилась на Киросирова. Тот простодушно пояснил:

– Есть мнение, что Катя выжила и вернулась сюда под ее личиной.

– Точно! – обрадовалась Суховская. – И как я раньше не догадалась? Все терзалась, терзалась – кого мне Лизонька напоминает? А чего Пантелея не спросите?

Киросиров не увидел отчаянных знаков Терлецкого, пытавшегося предостеречь его от излишней болтовни:

– Купца кто-то топором по голове стукнул.

– Что вы говорите! – всплеснула руками Суховская. – Ужас-то какой! А как вы думаете, Павсикакий Павсикакиевич, Растоцкие уже спят?

Терлецкий ругал про себя урядника последними словами. Не пройдет и часа, как вся округа обо всем узнает. Киросиров тем временем невозмутимо продолжал:

– Думаю, нет. Андрей Петрович с Машенькой с час назад отсюда уехали…

Федор Максимович наконец решился Киросирова оборвать: