Старосветские убийцы - Валерий Введенский

– Где княгиня, гад? Я тебя сразу по голосу узнал! Ишь, ямщиком заделался!

Урядник хотел сообщить, что и ему голос показался знаком, да не успел признать, но почему-то промямлил:

– Не знаю, ее Федор Максимович искали-с…

– Да вы банда! – понял Веригин, хотел к Терлецкому рвануть, но, оглядевшись, осекся. Банда была большая, в нее входили почти все. Вот почему княгиня обратилась к нему! Генерал застыл на месте, размышляя, что же делать.

– Павел Павлович, объясните, зачем вам сочинская линейка понадобилась? – спросил Терлецкий.

– Какая линейка? – Веригин решил попытаться побольше узнать сам, прежде чем его начнут пытать. Сомнений в том не было, больно угрожающе играл дубиной громила в костюме исправника. – Где княгиня? Пока не скажете, буду молчать.

– Да Бог ее знает, по тракту не проезжала, я его весь изъездил, – соврал Терлецкий. – Может, сюда вернулась?

– Нет, не возвращалась, – заверил Киросиров.

– Возвращалась, – сам не зная почему, признался генерал и прикусил себе язык. Старый дуралей, вон как у бандитов глаза загорелись.

– Расскажите поподробней, Павел Павлович, – попросил Терлецкий.

– Ничего вам, бандитам, рассказывать не буду. Убивайте сразу!

– С чего вы, Павел Павлович, нас бандитами величаете? Это вы сбежать пытались.

– Постойте, – задумчиво произнес Веригин. – Вы меня преступником считаете, а я вас? Я не сбежать, я княгиню отправился спасать. Письмо получил.

Генерал достал из-за пазухи драгоценный конверт. Терлецкий вслух прочел:

"Милый, несравненный Павел Павлович! Не удивляйтесь, что я обращаюсь к вам так, но вчера вы произвели на меня столь глубокое впечатление, что в минуту смертельной опасности я решила обратиться именно к вашему высокопревосходительству. Я никого не убивала, все улики против меня подстроены. Скажу больше, я сама невинная жертва, и моя жизнь висит на волоске!

Умоляю, спасите! Мне не к кому обратиться, только вы, великодушный рыцарь, можете спасти Прекрасную Даму!

В десять часов у могилы Кати Северской будет стоять экипаж. Верный человек отвезет вас ко мне. При встрече все расскажу подробно.

Ваша Элизабет.

P. S. Письмо сожгите. Если попадет в чужие руки, мне – конец.

P. S. S. Не надевайте мундир – он заметен. Убийцы могут догадаться, что вы спешите ко мне на помощь, и выследят меня.

Целую…"

– Почему не сожгли? – поинтересовался Терлецкий.

Генерал смутился и задал встречный вопрос:

– Теперь вы рассказывайте, почему меня бандитом считали?

– Нате. – Федор Максимович сунул Веригину письмо, полученное Сочиным.

Тоннеру было очень плохо, смысл разговора иногда ускользал, да и говорить было тяжело. Но этот вопрос надо было задать немедленно:

– Павел Павлович! Ожерелье у вас?

– Ожерелье? Какое ожерелье? – переспросил Веригин и внезапно вспомнил о переданных ему на хранение бриллиантах. – Нет, оно в мундире, в потайном кармане.

– А мундир? – затаив дыхание, спросил Терлецкий.

– В комнате.

– Исправники, за мной! – Федор Максимович бросился вверх по лестнице. Уже сверху крикнул: – Комната заперта?

– Не помню, – пожал плечами генерал.

Вернулись быстро. Терлецкий печально покачивал головой, а Степан зачем-то притащил веригинский мундир.

– Украли? – только и спросил Киросиров. Злодейская интрига стала понятна и ему.

– Хорошо, что мы друг друга не перебили. – Тоннер сел. От кадки с огромным фикусом, стоявшей у изголовья оттоманки, почему-то нестерпимо воняло спиртным.

– Хитер малый, – развел руками Федор Максимович.

– Или хитра, – уточнил Тоннер.

Павел Павлович переоделся, но даже любимый мундир не вернул ему былой уверенности. Потерять вверенную ценность – все равно что утратить знамя полка. Стыд и позор!

Тоннер собрал силы для следующего вопроса:

– Письма одним почерком написаны?

Терлецкий попытался сравнить, но в графологии был не силен. Обратился к Рухнову:

– Михаил Ильич, вы, кажется, секретарем служите?

– Да, – подтвердил тот.

– Значит, в почерках разбираетесь. Гляньте-ка.

Рухнов разглядывал письма долго и внимательно; все сидели молча, ждали вердикта.

– Хотя первое по-русски написано, а второе по-французски, совпадающие в обоих алфавитах буквы схожи. Наклон одинаков, идентичны и завитки заглавных букв.

– А запах? – спросил Тоннер. – Пахнут письма одинаково?

Рухнов понюхал:

– Кажется, да!

– Это духи Элизабеты Северской, – сообщил Тоннер.

– А почерк мужской или женский? – поинтересовался Терлецкий.

Михаил Ильич ответить не успел. В трофейную ворвался Андрей Петрович Растоцкий и тотчас накинулся на урядника:

– Киросиров! Чем вы тут занимаетесь? Я немедленно еду к Мухину и требую вашей отставки!

От тихого подкаблучника такой спеси урядник не ожидал. Уставился на помещика в изумлении и захлопал глазами. Растоцкий распалялся все больше:

– Лясы здесь точите, а убийца по моему дому бегает!

– Что случилось, Андрей Петрович? – Терлецкий обнял трясущегося Растоцкого по-родственному. Как-никак муж троюродной тетушки!

– Я же сказал, в мой дом проник убийца! Слава Богу, мои слуги в доме ночуют, не то что у Северских.

– Анна Михайловна не дозволяет, – пояснил Петушков. Никто и не заметил, как он вышел из покоев князя. Литию по Насте прослушал и хотел пойти спать, но происходящее в трофейной его заинтересовало. Стоял молча, слушал. – Не любит старая княгиня холопский запах. В других усадьбах дворня где попало спит: на лестнице, под лестницей, в коридорах. И везде воняет.

– Вот и травят как крыс ваших Северских, – ответил Растоцкий, – а в моем доме, может, и воняет, но безопасно. Убийца об слуг споткнулся. Тут и задержали.

– И где он? – спросил Терлецкий

– Сейчас увидите.

Два здоровенных холопа втащили в трофейную мешок, точь-в-точь такой же, в каком полчаса назад принесли генерала. Очередного убийцу дубинками никто не бил, поэтому в мешке он извивался как червяк.

Глава двадцать четвертая

Угаров не сомневался, что в мешке Тучин. Остальные изумились.

– Он же под арестом! – воскликнул Терлецкий.

– Адъютант его высокопревосходительства охранял, – ядовито напомнил Киросиров.

У Веригина задрожали руки:

– Где мой Николай?

Тучин что-то промычал – членораздельно говорить ему мешал кляп.

– Зачем рот заткнули? – спросил Растоцкого Федор Максимович.

– Орал, бранными словами обзывался, – пожаловался помещик.

– Вытащить кляп! – приказал исправникам Киросиров.

Пока Степан выполнял приказ, несчастный генерал обезумел от горя.

– Где Николай? – закричал он не своим голосом и схватил Тучина за отвороты сюртука.

– Да спит ваш Николай, храпит во всю ивановскую, – сообщил Александр, как только ему освободили рот.

– Спит? – обрадовался и тут же расстроился генерал: – Спит на боевом посту?

– Последовал примеру начальника, – поддел Веригина юноша. – Вы, ваше высокопревосходительство, накушаться изволили, а после на боковую пожелали. Коля решил не отставать!

Веригин густо покраснел, а потом заорал на весь дом:

– Под трибунал Николая! В солдаты на Кавказ! На каторгу!

Тучин, представив адъютанта в кандалах, неожиданно признался:

– Не виноват он, я ему сонного зелья плеснул. – И тут же пожалел о сказанном. Дубины у генерала, к счастью, не было, поэтому он врезал Саше просто кулаком.

– Ах ты разбойник! – Павел Павлович размахнулся снова, но на его руке повис Тоннер.

– Хватит! – взмолился Илья Андреевич и задал Тучину вопрос: – Где вы взяли зелье?

Не давала доктору покоя микстурка Глазьева. Склянка в халате князя, склянка у Тучина в комнате… Откуда?

– Я солгал. Не пуста была склянка в комоде! Половинка оставалась. Николай меня по-хорошему не отпускал, вот я его и угостил.

Генерал обеспокоенно поинтересовался у Тоннера:

– Жив останется?

– Останется, Анна Михайловна несколько ведер выпила, и то жива.

– Зачем вы в дом Растоцких проникли? – спросил Терлецкий.

– Вы, Федор Максимович, на каторгу хотите? – неожиданно спросил Тучин.

– Нет!

– Я тоже! Но мне никто не верит, все как сговорились! Я не мог застрелить Шулявского – все утро у озера стоял, Машу ждал. Если сумею это доказать, вы от меня отстанете! Так? Так! – ответил сам себе Тучин. – Но Маша соврала, сказала генералу, что свидания не назначала.

– Оставьте мою дочь в покое, негодяй! – возмутился Растоцкий. – Не смейте на нее клеветать!

Господа потупились и не заметили появления самой Маши Растоцкой.

– Тучин не лжет, – громко сказала она. Ее костюм для верховой езды промок, волосы растрепались. Горящие глаза, хлыст в руке, решительный вид девушки взволновали Тоннера.