Сокол и Ласточка - Борис Акунин

Шлюпки чуть не касались воды верхушками бортов – столько было подобрано ящиков и тюков со всякой всячиной.

Дезэссар велел поворачивать к берегу, а я поднялся вверх, чтобы почтить место сражения, пока ветер и волны не стерли с поверхности моря следы кровавой драмы.

Луч почти скрывшегося за горизонтом солнца что-то очень уж ярко блеснул на поверхности моря. Я кинул в ту сторону взгляд – и вскрикнул.

На обломке салинга, запутавшись в разорванных вантах, лежал покойник в белой батистовой рубашке, сквозь ворот которой сверкала золотая цепь.

Это был он, он!

Я ринулся вниз.

Взрыв пощадил его черты. Лорд Руперт был прекрасен и в смерти. Даже струйки крови, вытекшие изо рта, ушей и ноздрей, не портили красоты этого удивительного лица.

Я скорбно сел подле мертвеца, погладил его мокрые волосы крылом. И вдруг увидел, что его грудь вздымается.

Боже, что со мной сделалось!

Я так орал и метался, что Летиция, занятая уходом за ранеными, оглянулась в мою сторону.

— Капитан, вон еще один! – крикнула она. – Может быть, он жив! Подберите его, у вас в шлюпке остается место!

Дезэссар сварливо ответил:

— Вы хотите, чтоб мы перевернулись?

Но потом, видно, заметил золотой медальон и велел подгрести ближе.

— Это моё, все слышали? – объявил он. – Я заметил труп первым! Моя личная добыча!

Протянул руку, отпихнул меня и сорвал цепочку.

— “Mermaid”, – прочитал он. – Значит, англичанин.

Подплыла вторая лодка. Логан сказал:

— Это, верно, и есть тот богач, владелец “Русалки”. Жалко, что сдох. Можно было бы взять хороший выкуп.

— Да он дышит! – воскликнула тут моя умница. – Ну-ка, ребята, берите его!

— Дышит? – Дезэссар быстро проговорил: – Первым до него коснулся я, а значит, он мой. Все свидетели! По уставу, всякая добыча, взятая прямо из воды, принадлежит захватившему, а не судовладельцу и не короне!

— Осторожней, у него могут быть переломаны кости, – велела матросам Летиция.

На берегу Летиция осмотрела пленника. Кости были целы, раны не зияли, но он был недвижен и без сознания.

Я слышал, как францисканец, стоявший рядом и перебиравший четки, тихо сказал:

— Contusio.

Девочка неуверенно оглянулась на него. Лечение контузий она еще не проходила.

— Что надо делать? – спросила она, отведя капеллана в cторонy. – Этот человек умрет?

Я прыгал за ними по земле и подслушивал, затаив дыхание.

— Этот род сотрясений, равно как и его врачевание, наукой мало изучены. Бывает, что контуженный испускает дух, не очнувшись. Или, пролежав сколько-то часов или даже дней, приходит в себя, словно ничего не случилось. Рекомендуется полный покой и неотступное наблюдение. Человек в таком состоянии иногда захлебывается рвотой или даже слюной. Лучше от больного не отходить.

— И это все?

— Нет, конечно. Главное – молиться об исцелении и уповать на волю Божью.

Я так сосредоточенно вслушивался, что не заметил, как сзади подошел Дезэссар.

— Вылечите мне этого англичанина, доктор, – сказал он, безуспешно пытаясь открыть замочек на медальоне. – Он чертовски богат. За такого гуся я могу получить пятьдесят, а то и сто тысяч!

— Я попробую. – Летиция вытирала платком кровь с лица раненого и всё внимательней вглядывалась в его черты. Кажется, лишь теперь она заметила, до чего он хорош собой. – Но не знаю, удастся ли…

Капитан схватил ее за локоть. По-моему, он уже забыл, что “мсье Эпин” на самом деле никакой не лекарь.

— А вы постарайтесь! Если он не сдохнет и я получу выкуп, пятая часть ваша.

Летиция покосилась на него.

— Я же сказал вам: сделаю, что смогу. Но если вы рассчитываете содрать такие деньги, зачем мелочиться? Верните медальон. Должно быть, он дорог этому человеку. Вот если умрет, тогда и заберете.

Дезэссар вздохнул и неохотно положил безделушку на грудь раненого.

— Пусть его перенесут в нашу каюту, – сказал отец Астольф. – Врач должен неотлучно находиться с ним рядом. А я переберусь в кубрик, к матросам.

— Ах, Клара, я и не знала, что мужчины бывают красивы, – говорила мне девочка на следующее утро.

Всю ночь мы просидели над бесчувственным Греем. Несколько раз Летиция погружалась в дремоту, потом виновато вскидывалась и подносила к лицу больного фонарь – все ли в порядке. Напрасно она тревожилась. Я не спал ни мгновения. Если бы что-то случилось, я бы немедленно ее разбудил.

Корабль ночью плыл на запад на рассвете опять зашел в какую-то укромную бухту, известную нашему бывалому штурману, и простоял там до заката.

Но это я забегаю вперед.

Рано утром, когда в открытый пушечный порт полился мягкий розоватый свет, Летиция погасила лампу и склонилась над лордом Рупертом.

Тогда-то она и произнесла вышеприведенную фразу приглушенным и, как мне показалось, несколько растерянным голосом.

Я горделиво поцокал, как будто слова были сказаны по моему адресу.

Эх, милая, а если б ты видела, каков он в бою, на капитанском мостике! Если б знала его историю, как ее знаю я!

Но и без этого знания Летиция не могла оторвать взгляда от лежащего.

— Наверное, и его суженая – писаная красавица, – печально молвила она. Немножко поколебалась, взяла медальон и, в отличие от неуклюжего Деээссара, сразу нашла замочек.

Я заглянул поверх ее плеча и увидел то, что рассчитывал увидеть: миниатюрное изображение погибшей “Русалки”. Летиция же была озадачена.

— Какой странный, – пробормотала она. – Видимо, он холост…

Тут она тихонько замурлыкала какую-то песенку и преисполнилась деловитости – затеяла обтирать больного (дал нам вчера отец Астольф такую рекомендацию).

Правда, он велел использовать для этого смоченную в спирте тряпицу, а Летиция терла грудь и плечи пленника влажной ладонью. Ее движения, вначале быстрые, становились всё медленней, так что казалось, будто она его просто гладит.

Внезапно она отдернула руку и опустила на Грее рубашку.

— Что со мной? – сказала Летиция с испугом. – Это  нехорошо! Клара, это очень нехорошо! Мне это не нравится! То есть…

Она закусила губу, не договорив.

Я хорошо знаю мужчин, но женщин пока изучил недостаточно. Что тут нехорошего и что может не нравиться, я не понял.

Девочка и днем почти не отлучалась – только проведать спасенных испанцев, среди которых, по счастью, раненых не было. Пока Летиция отсутствовала, ее заменял францисканец, который довел процедуру обтирания до конца, а также искусно размял пленнику мышцы рук и ног. Жаль, Летиция не видела лорда Руперта полностью раздетым. Возможно, она избавилась бы от предубеждения относительно мужской наготы. Матросы “Ласточки”, которых она пользовала, все, как на подбор, были узловатой и кривоногой плебейской породы, а тело капитана Грея напомнило мне статую олимпийца. Увы, к тому времени, когда моя питомица вернулась, пациент был уже вновь одет, а его голову обвязывал платок, пропитанный целебным бальзамом.

Предполагаю, что именно это лекарственное средство, состав которого, к сожалению, мне неизвестен, и вернуло больного в сознание.

Я упустил момент, когда это случилось.

“Ласточка” так плавно покачивалась на якоре, проникающий в каюту бриз был так свеж, что мы с Летицией оба задремали – сначала она, а за нею и я. Было это уже ближе к полудню.

Затрудняюсь сказать, долго ли я спал. Может быть, всего несколько минут. Но когда открыл глаза, пленник уже очнулся. Он обвел взглядом тесную конурку, меня на пушечном лафете, остановился на привалившейся к переборке Летиции. Брови Грея (пожалуй, слишком изящные для мужчины) приподнялись.

Я стукнул клювом по стволу орудия и подал голос, чтоб разбудить девочку. Она встрепенулась. Посмотрела на лорда Руперта, с ее уст сорвалось:

— Господи, у него еще и глаза зеленые!

Эта странная, произнесенная спросонья фраза прозвучала испутанно.

— Кто вы, мисс? – спросил больной охрипшим голосом. – Почему вы в мужском платье?

Я обомлел. Летиция тем более.

— Откуда… Как вы догадались? – пролепетала она, тоже по-английски.

Он ответил так, что я понял, а Летиция – нет:

— Я чувствую горько-сладкий вкус полынного ликера, это не мужской напиток.

Она опустилась на колени у изголовья, взяла Грея за руку и пощупала пульс.

— Вы еще не совсем пришли в себя. Это ничего, главное, что вы очнулись.

Лорд Руперт попробовал приподняться, но у него не получилось. С губ сорвался стон, голова бессильно упала на подушку.

— Что за чертовщина… Не могу пошевелиться… Я вспомнил. “Русалка” погибла. Мои люди тоже. Почему я жив? Где я?

— Вас спасло чудо, – ответила она, довольная, что речь контуженного становится более осмысленной. – Вы на французском судне.