Даниил Галицкий - Антон Хижняк

— Люди русские всюду живут — и в Новгороде, и в Галиче… Но далеко они разошлись, рукой не достать. И солнце одно, а греет не одинаково.

— Ты о помощи говори!

— Для чего солнце поминаешь? — загудело вече.

Стараясь перекричать, посадник изо всех сил натужился:

— Я о помощи. Не близко идти. Мы у себя… Самим войско надобно…

Еще сильнее забурлили новгородцы:

— Видим, куда гнешь!

— Налей в рот воды!

Посадник силился что-то сказать, махал руками, но его слова тонули в шуме толпы. Раздались гневные возгласы:

— Не желаем слушать!

— Иди прочь!

Сколько ни порывался посадник говорить, ему не давали. Кричали, улюлюкали, свистели мальчишки, угнездившиеся на крышах близлежащих домов.

Ничего не мог сделать и архиепископ. На поднятый им крест никто не обращал внимания — посадника не любили. Так повелось на вече: не захотят слушать — хоть лопни, не дадут рта раскрыть. Посадник пожал плечами, сошел с помоста, и сразу стало тише.

— Кто еще будет говорить?

— Не слышим! — начали шуметь новгородцы.

Архиепископ позвал боярина с длинной, пышной бородой, в высокой шапке. Тот подошел к краю помоста и оперся на разукрашенный узорами посох, слегка поклонился, горделиво подняв правую руку.

— Новгородцы! — крикнул он сильным голосом, — Бояре так мыслят— помощь надо дать.

— Дать!

— Дадим! — подхватили сотни голосов.

Боярин уловил мгновение, когда гомон утих, и еще громче крикнул:

— И я говорю — дадим! А кто поведет дружину ратную? Есть ли такой воевода?

— Есть! — многоголосо ответили новгородцы.

— А может, подумать надлежит? А кто у нас останется, кто будет Новгород оборонять от супостата? А где оружие возьмем?

И снова, как и на посадника, начали кричать на боярина. Вече разбушевалось:

— За посадника тянешь!

— Будет кому оборонять!

— А на оружие карманы боярские тряхните!

— Тряхните!

— Давай боярские гривны!

Боярин оторопевшими глазами посматривал на толпу, оборачивался к архиепископу, чтоб тот утихомирил вече. Но что такое один голос против этого бурного потока? Маленькая щепка в ревущих волнах.

— Защитим Новгород и Галичу поможем! — прогремел невдалеке зычный голос.

Иванко дернул Микулу за рукав.

— О! То голос Якуна.

— Где? — крутнул головой Микула.

— А вон, смотри влево.

Микула увидел Якуна, поднятого на чьи-то плечи. Несколько рук поддерживало его.

— Обороним! — надрывался Якун. — И Галичу поможем!

Иванко подпрыгивал на месте, насколько это было возможно в тесной толпе, и кричал:

— Спасибо, Якун! Спасибо!

На него оглядывались, спрашивали соседей, кто это кричит.

— Кто? — удивленно воскликнул Микула.

— Не ведаете? Галичанин Иванко!

К Иванке протягивали руки, его подбадривали:

— Не горюй! Пойдем.

Сзади кто-то напирал на Иванку и ударял его по плечу. Иванко оглянулся. Рядом с ним вплотную стоял калика перехожий Миколай. Встретившись глазами с Иванкой, он горячо зашептал ему в ухо:

— Не слушай бояр, то звери. А люд новгородский поможет. Было б здоровье, сам бы пошел. — И он закашлялся.

Иванко горячо пожал его сухую руку.

О чем-то шепнув Мстиславу, архиепископ показал на вече. Мстислав шагнул вперед, выхватил меч и поднял его высоко над головой.

— Мстислав! Мстислав! — полетело над головой.

— Мужи новгородские! — звонко воскликнул Мстислав, и людское море успокоилось. — Люди ратные и кузнецы-умельцы! Дружину свою вопрошаю: со мной ли вы?

— С тобой! — послышалось в ответ.

— Пойду я в Галич! Супостата прогоним. А кто хочет в мою дружину — всех приму.

Архиепископ шепнул посаднику:

— Два добрых дела совершим: Галичу поможем и от постылого забияки избавимся.

Посадник пугливо оглянулся — не услыхал ли кто этих слов? И так же, как и архиепископ, перекрестился. Наконец он спокойно вздохнет без этого надоедливого и дерзкого Мстислава!

— Пойдете ли? — повторил Мстислав.

— Пойдем! Пойдем!

— А к вам, мужи мудрые и нарочитые, — полуобернулся он к архиепископу и боярам, — мое слово. Есть у меня дела на Руси, а вы вольны в князьях, берите себе, кого пожелаете.

Он поклонился вечу глубоким, медленным поклоном и спокойно, твердым шагом сошел с помоста.

Какое-то мгновение на площади было тихо, и вдруг хлынул тысячеголосый ливень:

— Слава-а-а!

— А-а-а-а!

— Га-а-а-а-лич!

— Пойде-о-ом!

Архиепископ глянул на бояр. На скамье старейших сидели те, которые управляли судьбой бурного, непокорного Новгорода. Бояре кивнули головами в знак согласия — они не возражали против ухода Мстислава. Пусть живее выбирается, и так эти неожиданные гости взбудоражили чернь, зачесались руки у бунтовщиков-голодранцев, того и гляди, чернь на бояр набросится; при такой буре и до смуты недалеко. Пусть едет поскорее, а то уже и о боярских карманах выкрикивают, о гривнах напоминают…

Трижды ударил колокол к послушанию, но вече бурлило, звуки колокола потонули в громких выкриках толпы. Архиепископ махнул левой рукой, и звонарь с торопливой старательностью снова что есть мочи зазвонил, но на этот раз он бил протяжно, будто присвистывал.

— Поглянь! Поглянь! — тормошил Иванко Микулу. — Владыка крестом машет.

— Пусть машет, — засмеялся Микула. — Попробуй унять такое море!

А площадь гудела неудержимой радостью. Выкрики, как удары грома, вспыхивали то в одном, то в другом месте.

— Якун! Якун что-то кричит. — Иванко повернул Микулу за плечо и показал влево.

Микула прислушался. Один ли только Якун кричит? Ведь все шумят. И все же среди других выделяется голос Якуна.

— Мстислава! Мстислава! — кричал кузнец.

Все подхватили эти слова и хором повторяли:

— Мсти-сла-а-ва! Мсти-сла-а-ва!

— Выйди, выйди! — позвал архиепископ Мстислава.

Тот вошел на помост без шелома, вытирая потный лоб.

Горячий восторг, еще раз вспыхнув, начал спадать. Вече желало услышать слово Мстислава. Он поднял руку и изо всех сил выкрикнул над притихшей площадью:

— В поход идем! Не посрамим оружия новгородского!

После этого архиепископ уже не мог утихомирить разбушевавшееся вече. Вверх полетели шапки. Мстиславовых дружинников хватали на руки и подбрасывали. Посадник шепнул на ухо архиепископу:

— Ничего уже не выйдет. Вече кончать надо.

Архиепископ не ответил. Посадник продолжал свое:

— Велеть, чтоб зазвонили?

Архиепископ неохотно кивнул. Посадник наклонился над перилами. Звонарь уже ждал.

— Бей!

Звонарь побежал к колокольне, ухватился за конец веревки, намотал его на руку и, разбежавшись, дернул.

Бом! — протяжно загудел вечевой колокол.

Микула прислушался.

— Вече закончилось. Можно идти домой.

Солнце поднялось уже высоко, пора бы и пообедать, но во всех церквах зазвонили к заутрене.

— Вишь, как попы торопятся: вече прервало их службу. Но мы с тобой не пойдем, пусть Бог простит, тут намолились, — перекрестился Микула. — Давай выбираться.

Расходились дольше, чем собирались, — узкие горловины улиц не могли проглотить сразу всех прибывших сюда, толпа двигалась медленно.

— Вот тут мы и увидим Якуна, — оглянулся Иванко.

И верно, в полусотне шагов от них двигался Якун. Он размахивал шапкой, старался пробиться к ним, но сошлись лишь после того, как перешли мост. Тут уже было свободнее. Якун подбежал к Иванке.

— Слыхал, как рассудили новгородцы? С вами заедино, по-родственному, одна семья.

— Одна! — растроганно ответил Иванко и размашисто, по-мужски, крепко трижды поцеловал Якуна в шершавые губы.

— А теперь только медом запить, — полез в карман Микула.

Это его движение заметили Якун и Иванко и тоже начали шарить в своих карманах. Наскребли мелких резан на два кубка.

— Ничего, — успокоил Якун, — разольем в три кубка и выпьем. А что неполные будут — не велика беда, было б сердце полно правды и дружбы.

Друзья свернули в переулок, к медовару. Тут к ним и подбежал запыхавшийся Кирилл.

— Фу! Помчались, едва догнал!

— Меня ищешь? — забеспокоился Иванко. — А что случилось?

Он подумал, не зовет ли его Дмитрий. Не хотелось оставлять друзей в такую минуту.

— Ничего! Я один остался, пока выбрался с площади, глянул — все порасходились. Хорошо, что вас увидел.

Микула обрадовался галичанину, но что же это будет за питье, когда два кубка придется теперь на четверых, разделить, — только усы смочишь. Иванко заметил, как Микула недовольно поморщился, и понял, почему друг расстроился. Он немного отстал от друзей и притянул к себе Кирилла.

— «Все порасходились!», «Один остался!» — передразнил он его. — Не видишь, куда идем? Еле-еле наскребли на два кубка, — прошептал он, чтобы не услышали приятели, — а тут ты еще притащился!