Даниил Галицкий - Антон Хижняк

— Я так тебе сказал… — начал Дмитрий, но Мстислав не дал ему договорить.

— Сказал? Славно сказал! Попробовал бы так архиепископу молвить, увидел бы тогда! — И Мстислав вдруг преобразился: ссутулился, оттопырил губы и закатил глаза под лоб, поднял правую руку и скрипящим голосом начал: — «Ты что, чадо мое, богохульные словеса пускаешь, старших не чтишь? Бить тебе каждодневно поклонов триста утром и вечером». — И расхохотался: — Ха! Ха! Ха! Так бы сказал тебе архиепископ. Это бы еще ничего, что поклоны бил, душу спасал, а то и тела не уберег бы. Ничего не забывает старый лис, где-нибудь так бы схватил тебя — света белого больше не увидел бы.

Смущенный Дмитрий слушал, не зная, что и ответить. Он ругал себя за то, что сразу не смог угадать, с кем встретился.

— Удивляешься? — спросил Мстислав. — Не удивляйся! Вот тут он у меня сидит, — он ударил себя в грудь, — шипит, яко гадюка. Глядеть на него тошно!

Об этой неприязни никто не говорил Дмитрию, а Мстислав открылся ему, незнакомому человеку. После этого Дмитрий почувствовал, что говорить с Мстиславом будет легко.

— Прости, княже, что так дерзко говорил с тобой…

Мстислав глянул на него добрыми глазами, улыбнулся:

— Теперь говори, посол.

Дмитрий стал перед Мстиславом и протянул ему свиток. Мстислав развернул его на столе и стал читать.

Уже не упрекал себя Дмитрий, что так повел себя с Мстиславом. Может, это и к лучшему? Присматривался к Мстиславу — тот нахмурил брови, глазами быстро бегает по пергаменту, иногда поднимает голову и смотрит на Дмитрия, а потом снова читает. Нет, такое откровенное лицо, такие широко открытые глаза не могут лгать.

Мстислав закончил чтение, коснулся кончиков усов и глянул на Дмитрия. В его взгляде Дмитрий уловил сочувствие и решительность.

— Написано, как ты мне говорил, — промолвил Мстислав. — Надобно идти — свои же, русские, кличут. Я пойду. А много ли воинов будет — увидим завтра на вече.

Заметив обеспокоенность Дмитрия, быстро добавил:

— Ты что, не веришь? Боишься, что мало войска пойдет? Моя дружина вся со мной будет, а мне больше и не надобно, чтоб ударить со всех сторон. Не люблю назад возвращаться. В поход на Бенедикта множество ратников понадобится. Ничего, соберется вече, послушаем. Сей рыжий лис, архиепископ, не говорит, что поход не надобен, однако же помешать в чем-нибудь он способен. Вот оружие понадобится, и есть оно у оружейников, а кто даст деньги? Город должен дать. А что на это скажет лис? Да что ты молчишь?

— Я слушаю, княже.

Дмитрий ничего не мог добавить. Он обрадовался, что Мстислав так сочувственно отнесся к просьбе Даниила.

— Слушаешь? Слушай! Еще и не то услышишь завтра. — Мстислав так и сыпал словами. — Не был я в Галиче, а пойти туда хочется, — подмигнул он Дмитрию. — Не сидится на месте без дела. Мечи ржавеют, и сердце просится: «Пойдем». Не могу в словесных битвах с архиепископом томиться! На поле ратном наше место, там поговорим с врагом мечами. Не так ли?

— Истинно так, княже.

— Я и забыл, — глянув на стол, сказал Мстислав, — давно уж мед принесли. За такого гостя и выпить негрешно.

Они подняли большие серебряные кубки и чокнулись. Крепок мед у Мстислава — будто огнем обожгло.

— А я признаюсь тебе, — таинственно прошептал Мстислав Дмитрию на ухо, когда уже осушил кубок, — сам думал податься в Галич: растрогал меня слепой Митуса, вельми сердечно пел про ваши горы, про реки быстрые. Но как пойти незваному? А теперь пойду, прогоним врага с Русской земли.

Над городом струилась утренняя прохлада, тянуло сыростью с Волхова, с озера Ильмень. Солнце медленно, лениво поднималось из-за лесов. На заставах стражники убирали ночные рогатки, боролись, чтоб согреться, толкали друг друга. На небе ни облачка; осенний день обещает быть теплым, приветливым. И на Торгу еще тихо: не подъехали из подгородных сел смерды с разной снедью; не слышно шума крикливых баб-торговок; еще и купцы отдыхают, разомлев от пота на мягких перинах. Лишь кое-где из переулков показываются купеческие биричи, — они идут к клетям, гремят длинными ключами, протирают заспанные глаза. Это самые старательные слуги своих хозяев, они боятся опоздать. Если купец придет раньше, так он при всех даст тумаков, да еще, чего доброго, и прогонит за неповоротливость. Биричи перебрасываются словами, скребут затылки, чешут искусанные надоедливыми блохами животы.

— Как твой? — зевая, спрашивает долговязый парень у толстого старика.

Тот хихикает, его маленькие глазки скрываются под нависшими бровями.

— Взбесился. Колотил меня вчера. Поймал во дворе и пальцем в рот полез. Кто ему донес? Рычит: «Давай сюда резану!»

— Достал? — равнодушно спрашивает долговязый.

— Выковырял, — залился мелким смешком старик. — Такой да чтобы не достал! Пальцы у него железные.

— Дурак!

— Кто?

— Да не он, а ты, — щурился, поглядывая на солнце, долговязый.

— Собака!

— Кто? — встрепенулся парень.

— Да не он, а ты, — быстро произносит Старик.

Долговязый проворно хватает с земли полено и набрасывается на старика. Тот, пригнувшись, спешит в клеть и рывком закрывает калитку. Долговязый недовольно сплевывает, бросает полено и бормочет себе под нос:

— Удрал. Выковырял! Я б тебе глаза выдрал, лукавый пес! Я б тебе показал, как ворованные деньги во рту прятать!

Из-под рундуков, из-под клетей вылазят грязные, в изодранном тряпье калики перехожие, измученные нищие. Двое без рубашек, в истлевших от грязи и пыли штанах приближаются к долговязому, начинают канючить:

— Божий человече! Дай мучицы!

— Подай, Христа ради! Со вчерашнего дня не ели.

Долговязый сердито отмахивается:

— Идите, идите. Пусть Бог и купец вам дают. А то мне так дадут — не рад буду.

— За деток твоих помолимся, — гундосит одноглазый, с сумой на плечах.

— За Деток? — хохочет парень. — А жена где? Жену мне вымолите!

Этот разговор слышит старик. Он выглядывает из-за калитки и вмешивается:

— Вы ему, бешеному псу, бабу-ягу найдите.

Парень будто не слышит, машет руками.

— Бегите отсюда! Купец идет.

Нищие неохотно плетутся дальше, перебегают к другой клети. На дороге они задели бабу, которая несла огромный мешок, и она выругала их.

Рано утром выходят на Торг и галицкие дружинники, спеша купить себе еды. Сегодня они звали Иванку, но он огрызнулся и перевернулся на другой бок. Сладок утренний сон, тем более что Иванко долго не мог уснуть после Дмитриевых упреков. А что, собственно, плохого сказал он, Иванко, своим друзьям-новгородцам? После третьей чаши он уже и не помнит, что было. К нему лезли целоваться бородатые кузнецы и гончары. Не к чужеземцам же он приехал — почему же сидеть молча?

Снится Иванке, будто он во Владимире, вернулся домой, народу много на улицах, радостно здороваются все знакомые, а Роксаны нет. А так хочется увидеть ее! Он идет, идет, доходит до церкви и почему-то лезет на колокольню, берется за веревку, начинает звонить. Ужели не услышит Роксана, не догадается, что он ее зовет? Уже и с колокольни спустился, а колокола гудят. «Кто же это звонит?» — кричит он и от своего крика просыпается. За окном гудит вечевой колокол: бом-бом-бом-бом! Иванко вскакивает, выбегает на подворье. Тут еще сильнее слышен неугомонный звон. Надо будить Дмитрия.

Умывшись, Дмитрий начал одеваться.

— А ты сиди дома, — сурово приказал он Иванке.

— Сидеть дома?! — возмутился Иванко.

— Сидеть.

— Не буду! Не боюсь! — горячился Иванко.

— Не будешь, так иди. Только ежели что случится, не рассчитывай на меня.

Иванко умолк, задумался и вышел на подворье.

Как друзья приглашали его, как напоминал Якун, чтобы не опаздывал! Но друзья и тут помогли. Пришел Микула в праздничной одежде, с мечом. Он ничего не знал о горе Иванки.

Они сели вдвоем за оградой. Иванке пришлось рассказать о своем разговоре с Дмитрием.

— Приходил к Дмитрию боярин от посадника? Грозился? Плохо, — задумчиво сказал Микула. После этих слов Иванко обеспокоился. — Значит, будешь сидеть дома, как мышь в норе.

— Ничего не боюсь! Пойду!

— Стой, стой, не горячись! — остановил его Микула. — Пырнут ножом в бок — и не увидишь кто.

Это вынудило Иванку согласиться с Микулой.

— Так как же? — печально спросил он.

— Не горюй! Пойдешь! — успокоил его Микула. — С нами будешь, с дружинниками. А еще так сделаем: принесу тебе кольчугу, наденешь, а сверху кафтан. Пусть хоть мечом колют.

Вечевой колокол не переставал гудеть, подгоняя людей на улицах.

— Какой колокол? — спрашивали новгородцы друг друга. — Малый?

— Нет. Разве не слышишь? Большой. К Софии идти.

Меньший колокол созывал на вече к Торгу у Ярославова подворья. А сегодня архиепископ велел созывать на площадь к Софии. Новгородцы толпами шли со всех концов — с Плотницкого, Славенского, Гончарного.