Другая жизнь - Джоди Чапмен

было о чем поговорить, наверное. А все эти выражения… Они означают, что говорим мы не о реальных проблемах.

– Но ведь вы сами тут ни при чем. Никто из них ни одного гола не забил. Это сделал какой-то там миллионер. Зачем с такой страстью обсуждать достижения, к которым вы не причастны?

Я остановил взгляд на Сэле – он оживленно болтал, передавая косяк дальше по кругу.

– Назовем это здоровой конкуренцией. Что, по-твоему, лучше: поболтать о футболе или морду друг другу набить?

Она толкнула меня локтем.

– Хватит умничать.

Повисла пауза, и мне вдруг захотелось склониться к Анне и поцеловать ее. Но я только сказал:

– Так как у тебя дела?

Анна потянула за ленточку, привязанную к балконным перилам, и криво улыбнулась:

– Всего так сразу и не расскажешь.

– А домой ты как доберешься?

Она немного помолчала, наматывая ленточку на пальцы.

– Я заночую в отеле. А ты?

– Тоже.

Снизу послышался вопль, и захмелевшие гости заорали футбольную кричалку.

– Вот уже много лет хочу сказать тебе одну вещь, – начала Анна и повернулась ко мне. Лямка платья сползла с ее плеча, а сама она стояла так близко, что я чувствовал ее аромат. Аромат жасмина.

– В те ночи, когда я оставалась у тебя… Ты меня ни к чему не принуждал. Я хочу это признать.

Я потянулся к ней и вернул лямку на место, коснувшись ее кожи. Впервые за семь лет.

– Ладно, никаких претензий.

Она посмотрела на меня – долго, пристально. Иначе и не опишешь.

– А тогда, на озере… – заговорила она, но тут громкий голос объявил о начале первого танца.

Толпа устремилась внутрь. Мы дождались, пока хлопнет входная дверь, а голоса стихнут, а потом залезли обратно через окно.

После того как жених с невестой исполнили свой тщательно отрепетированный танец, началось веселье. Я стоял рядом с Сэлом и смотрел, как танцует Анна. Она кружилась, высоко вскинув руки, и я не мог отвести от нее глаз.

А позже я вышел на улицу, чтобы стрельнуть у кого-нибудь сигарету и покурить. Уже стемнело – горел только одинокий фонарь на улице да сквозь окна паба пробивался теплый свет. Я видел, как Анна в своем красном платье идет через весь зал и обнимает молодоженов. А потом она оказалась рядом со мной.

– Послушай, – начала она, взяв меня за руку. – Если ты завтра свободен, давай встретимся? Если у тебя нет других планов. Мне кажется, нам есть что сказать друг другу.

– Где встречаемся?

Анна улыбнулась.

– У тебя номер тот же? Я позвоню. – Она вытянула руку, махнула водителю черного такси, которое как раз проезжало мимо, чтобы он остановился, а потом запрыгнула в салон и уехала.

* * *

Анна велела ждать ее к одиннадцати у дома-музея сэра Джона Соуна на Линкольнс-Инн-Филдс. День выдался дождливый.

Без четверти одиннадцать я вышел из такси и взбежал по ступенькам музея. Под проливным дождем можно было промокнуть за считаные секунды, так что я весьма кстати стащил из отеля зонт.

Разумеется, она опоздала.

Я заметил ее, когда она шла через площадь на самом краю парка, спеша к музею. Ливень усилился, и она подняла над головой тоненький пиджак, чтобы хоть как-то укрыться. Ее белое летнее платье вымокло до нитки. Я поспешил навстречу с зонтиком, и она улыбнулась, заметив меня.

– Скорее, скорее, – твердила она, когда мы вместе бежали по лужам.

У дверей музея мы остановились и расхохотались; ее промокшее платье прилипло к коже.

– Черт, ну и видок у меня! – сказала она.

Когда через несколько минут она вышла из туалета, ее черные влажные волосы ниспадали на плечи, обрамляя лицо, и я подумал: «Да, именно так она и выглядит в воде, именно так». В памяти всплыли знакомые картины: Анна в бикини, Анна плавает в озере. А потом у меня в животе возникло неприятное ощущение – сильное и тяжелое. Я не знал, что сказать, и потому просто спрятал руки в карманы и уткнулся взглядом в пол.

Раньше в здании музея жил этот самый Джлон Соун, архитектор, ныне покойный. Когда-то он купил три небольших дома и соединил их вместе. Назначить встречу именно здесь было вполне в духе Анны. Теперь она могла рассказывать мне о залах, по которым мы проходили, сыпать фактами, наслаждаясь моим невежеством.

Мы молча прошли сквозь череду комнат. А потом спустились вниз по узкой винтовой лестнице, и моя рука скользила по перилам следом за ее ладонью. Мы оказались в «склепе» – анфиладе темных, похожих на пещеры комнат, заставленных древними предметами, сосудами, фрагментами колонн, саркофагами, покрытыми египетскими иероглифами. Солнечные лучи пробивались сюда сквозь стеклянный купол, расположенный двумя этажами выше, и чувство было такое, будто мы в церкви.

– Я все думаю, зачем ты меня привела в эту гробницу, – заметил я, заглянув в один из экспонатов, с виду напоминавший ванну.

– Между прочим, первый мой поцелуй случился на кладбище, – с улыбкой сказала она. – Мне было двенадцать, а ему – пятнадцать. Мы прислонились к надгробию и выкурили косяк, а потом он поцеловал меня и полез мне под майку.

– Ты ему врезала?

Она посмотрела на меня блестящими, точно звезды, глазами.

– Мне понравилось.

А потом мы вышли на улицу. Дождевая туча уплыла дальше, небо оставалось пасмурным, и все же солнце пробивалось сквозь облака, заливая все кругом каким-то нездешним, волшебным светом. Тогда я впервые обратил внимание на этот дивный свет, который бывает только после дождя.

Мы стояли на тротуаре, и нас разделяло несколько дюймов. Платье у нее почти совсем высохло и больше не льнуло к ногам, но я все равно на них пялился.

– Ну так что, – начала она, наверняка заметив мой пристальный взгляд. – Куда пойдем дальше?

* * *

А дальше мы пошли в Хокстон-сквер.

На траве группками сидели люди, наслаждаясь обедом и полуденным солнцем. Ливень, судя по всему, обошел парк стороной, потому что земля у нас под ногами была сухой и скрипучей.

Мы отыскали пустой уголок и устроились под раскидистым деревом. Я подумал, не предложить ли ей постелить под себя мою куртку, и сделал это, хотя, справедливости ради, никогда не знаешь, к чему приведут такие вот предложения. Но мое она приняла. Я открыл бутылку розового вина, купленного в магазине на углу, и протянул ей, чтобы она первой отхлебнула. Потом пошутил, что мы с ней сейчас совсем как подростки. Анна рассмеялась, а я почувствовал, как шею заливает жар.

– А что случилось с Ником-писателем?

Я сделал большой глоток.

– То же, что со всеми нами.

– А именно?

– Жизнь.

Анна