Новые рассказы Южных морей - Колин Джонсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не бойся, бабушка, я же с тобой, — утешаю я.
Но она уже сама ищет мою руку.
— Ведь ты не бросишь меня, мой мокопуна? — спрашивает она.
— Ну что ты, бабушка, успокойся.
И мы вместе идем дальше. А когда волны большие, она ни на шаг не отходит от меня. Ей страшно, она крепко сжимает мою руку. А еще она боится водорослей. Когда видит в волнах зеленые косматые пряди, она вскрикивает, ей кажется, что сейчас они дотянутся до нее и утащат в море.
Иногда даже мне становится страшно.
— Может, пойдем домой? — предлагаю я.
— Да, домой, мокопуна, домой…
И она крепко прижимает к груди корзину, в которой шуршат ракушки.
А однажды я пришел из школы и не застал бабушки. Я искал повсюду, но ее нигде не было. Мама тоже забеспокоилась и пошла за отцом. Тут я догадался, куда бабушка могла уйти.
И бросился бегом по дороге к морю.
— Бабушка! Бабушка!
На глазах у меня почему-то были слезы. Может, от обиды, что она не дождалась меня.
— Бабуленька!
Уже слышен шум моря, я несусь по тропинке к обрыву. Смотрю на берег — внизу лежит бабушка.
— Родненькая моя!
И вот я рядом, обнимаю ее крепко-крепко. В руке у нее зажата ракушка.
— Да, бабуленька, мы возьмем ее с собой. Такой красивой еще не было. Давай положим в корзину. Ну, а теперь пойдем домой, ладно?
Но она молчит.
В мыслях своих она всегда была где-то далеко, и вот теперь она покинула нас навсегда…
— Хаэре май, мокопуна, хорошо, что ты пришел, внучек, — бывало, говорила она. И мы шли гулять.
— А куда мы пойдем сегодня, бабушка?
— К морю, внучек. К морю, мой мокопуна…
В поисках Изумрудного города
Сегодня мы уезжаем!
— Собирайся, Матиу! — кричит отец. — Пора ехать.
Вот это да! Сердце так и выпрыгивает из груди.
Хаэре ра, прощай, ферма, хаэре ра, дом. Прощайте навсегда…
Ой, да я же забыл попрощаться с Эмере.
— Матиу! — кричит мама вслед. — Куда это ты?
— Пойду попрощаюсь с Эмере.
— Смотри не пропадай. И в грязь не лезь, а то задам тебе.
— Хорошо, мам.
Я перелезаю через забор и осторожно ступаю, выбирая, где почище.
— Эмере! Эмере! Иди сюда!
А, вон она где — пасется на лужайке.
— Тена коэ, Эмере, добрый день! Смотри только близко не подходи, а то вымажешь меня всего. Я буду по тебе скучать в городе. Жаль, что мы не можем взять тебя с собой, там ведь коров не держат. Папа говорит, что в городе мы быстро разбогатеем. Ну, почему ты меня не слушаешь, глупая ты скотина!
Это я сгоряча сказал. Она лишь мычит в ответ, а мне стыдно.
— Прости меня, Эмере. Но по правде говоря, ума-то у тебя действительно маловато. Ну что ж, прощай.
И я целую ее.
— Фу! Ну и грязнуха же ты, Эмере!
И вот я уже бегу к дому. На ходу поплевываю на руки — нужно стереть пыль с лица и почистить одежду, а то мама ругаться будет. На нее иногда находит.
— Матиу, — зовет отец, — иди-ка помоги мне погрузить вещи.
— Сейчас, пап.
— Ух, ну и ящик — не поднять! И что только в нем может быть?
— Там мои учебники. Мисс Райт сказала, что в новой школе пригодятся.
— Может, какие оставить, а? — спрашивает отец.
— Что ты, папа, мне все нужны. Мисс Райт велела…
— Ну хорошо, хорошо. А вот без этой наверняка можно обойтись.
— Это моя самая любимая, как же ее не взять? Замечательная сказка. Про соломенного человечка, и про железного, и про трусливого льва, и про Изумрудный город, и…
— Ох, Матиу, тебя не остановишь, — смеется отец и протягивает другую коробку, — Забрось-ка в багажник. Здесь мамино барахло. Чего она только с собой не везет!
— Было бы о чем говорить. — На веранду выходит мама. — Матиу, не знаешь, где Рохе? Ну и бездельница у тебя сестра.
— Она пошла попрощаться с Хоне, мама.
Хоне — это ее парень, они ходят вместе.
А видели бы вы нашу машину! Папа купил ее у мистера Уоллеса. Новехонькая. Бип-бип, поехали. Я и водить умею. Пусть вон папа подтвердит. Шофер из меня что надо получится.
— Посмотрите, кто к нам идет. Все соседи пришли попрощаться.
— Тена коэ, мистер и миссис Парата, тена коэ, миссис Мохи, тена коэ, тетушка Миро, добрый день. Проходите, мама в доме. Нет, вы пришли вовремя. Мы как раз кончаем собираться. Добрый день, дедушка Пирипи. Тена коэ…
— Эй, Матиу! — слышу я чей-то голос.
Ба, да это же Хеми, мой закадычный друг. Он машет мне рукой, я срываюсь с места, и мы бежим прочь от дома, смеемся неизвестно чему и бросаемся на траву в тень деревьев.
— Хочешь закурить? — предлагает Хеми. Он закуривает и неумело затягивается.
— Спасибо, я не буду, а то мама учует. Откуда ты?
— С реки. Смотри, что я принес.
И он вытаскивает из кармана голову хинаки[37]. Таких больших я еще не видел.
— Какой красивый! Где ты его поймал?
— Под ивами.
У меня даже дыхание перехватило. Мы долго охотились за этим хинаки. Говорят, они бывают такими длинными, что в речке им и не развернуться.
— Это я тебе принес. На память.
— Да что ты… Хеми.
— Бери, бери. Для тебя старался. Покажешь городским, что такое хинаки.
— Ну, Хеми…
И я замолкаю. Говорить как-то трудно. А вот и мама зовет меня.
— Мне пора. Может, пойдем к нам?
— Нет, и без меня народу хватает.
— Ну, прощай, таку хоа, прощай, дружище.
Он уходит. Мой самый близкий друг. Но для меня он самым близким и останется. Честное слово.
— Где ты бегаешь? — ворчит мама. — Помог бы лучше. Иди скажи отцу, чтобы перестал дуть пиво. С пьяным я никуда не поеду.
— Верно, Хине, — поддакивает тетушка Вики. — Ну-ка, покажи своему старику, кто в семье голова.
И обе смеются. Миссис Коко-ей снова скоро рожать, уже в седьмой раз — тоже неразлучна с бутылкой пива.
— Эй, Макарете! — кричат ей. — Не много ли пьешь? Смотри, ребенок пьяным на свет появится.
Я бегу на задний двор. Мужчины пьют. Сонни бренчит на гитаре. Отец беседует с дядей Питой.
— Папа, мы скоро поедем? — спрашиваю я.
Но отец занят разговором.
— Конечно, я прав, — доказывает он, — здесь работы не найти. Всего-то железная дорога, лесничество, завод — или иди пастухом.
— Ну зачем же так говорить, брат, — отвечает дядя Пита, — я вот живу, и неплохо. Почему бы тебе опять не заняться стрижкой овец? Ты ведь большой мастер по этой части.
— Ох, Пита, мы с женой не одну тысячу овец остригли. Хватит. Эта работа на пару месяцев, а потом что? Либо фрукты собираешь, либо дальше на юг едешь и снова — стриги, стриги, стриги. А зимы нынче страх какие холодные. Вот в Веллингтоне жизнь — это да! И работы вдоволь, и платят хорошо.
— Эх, — вздыхает дядюшка, — Все куда-то едут, прямо целыми деревнями.
— Ничего не поделаешь. Мне, думаешь, хочется уезжать? Здесь, в Ваитухи, мы родились, здесь бы нам и жизнь прожить. Да, видать, придется ехать, какой смысл оставаться.
— А то пожил бы еще немного, — не сдается дядюшка, — Может, все еще обернется к лучшему. А если деньги нужны, так я могу дать.
— Да, трезвый денег не предложит, — смеется отец, — спасибо, оставь себе. Еще пригодятся. Семья у тебя большая. Детишкам учиться нужно. Такие-то дела, брат. Мои ребята тоже вроде не дураками уродились. И я хочу, чтобы им жилось лучше, чем мне. Чтобы не пришлось надрываться. Мы с женой всю жизнь работали не покладая рук, да так ни с чем и остались. Надо ехать туда, где можно разбогатеть. Так живут пакеха.
— Только и разговоров что о белых, — ворчит дядюшка. — Не успеешь оглянуться, как все маори превратятся в пакеха.
Отец молчит, в его глазах грусть.
— Да так и получится. Думаешь, молодым есть дело до их родной маоританга? Наверное, мы в этом виноваты. Хотя, кто знает, может, и нужно так жить, как эти пакеха, «при деле», а может, мы и впрямь, как они говорят, вымирающая раса. Но пока жив — надо жить. Умру — пусть похоронят на родине. Это мое последнее желание.
Дядя шутливо шлепает отца:
— Ну-ка, выше нос! И чтобы таких разговоров я больше не слышал. Ты еще полон сил.
— Да где уж там, Пита. Иногда годы дают себя знать. Чувствуешь себя старым и беспомощным.
— Прекрати сейчас же. Выпей-ка лучше пива.
Тут уж я не утерпел:
— Мама не велела больше пить, папа.
Отец как-то странно посмотрел на меня.
— Ведь все это я затеваю ради тебя, Матиу, — шепчет он, — ради тебя.
— Ладно, папа, поживем — увидим.
Подходит мама.
— Ну-ка, муженек, давай отправляться. До Веллингтона далеко.
— К чему спешить, жена?
Мама почти силой вырывает у него бутылку.
— Хватит пить. Я не хочу, чтобы на дороге в Веллингтон мои косточки собирали. Поторапливайся.
Я иду за мамой и папой к крыльцу. Все как-то притихли. Народу стало еще больше. Рохе, горько рыдая, прощается с Хоне.