На литературных перекрестках - Николай Иванович Анов

передачу. А я смотрел и думал с горечью, почему наше казахское телевидение проходит мимо хорошей возможности воскресить в памяти зрителя игру наших казахских актеров, показать их творческий путь, удачи, находки… По таким фильмам будет учиться молодежь. Как, впрочем, и мы, старики.

Не только за историю театра, за его славное прошлое болеет Капан Уралович. Он мечтает сыграть интересную роль современника в советской пьесе, героя нашего времени.

— Казахские драматурги в большом долгу перед нами, актерами. До сих пор у нас нет выдающейся пьесы о современности и нет такой роли, в которой смог бы блеснуть талантливый актер.

Капан Бадыров и себя считает в большом долгу перед зрителями.

ВО ИМЯ ЛЮБВИ

В 1936 году в Москве проходила первая декада казахского искусства. Тогда я находился вне столицы и, к сожалению, не смог повидать своих старых друзей-артистов. Что происходило на декаде, я знал только из газет. Казахский государственный музыкальный театр показал москвичам спектакли «Кыз-Жибек», «Жалбыр» и «Ер-Таргын». Композитор Е. Брусиловский написал запоминающуюся музыку, использовав подлинные народные мелодии.

В спектакле «Жалбыр» играли мои старые знакомые, уже получившие высокие звания заслуженных артистов, — Умурзаков, Кожамкулов, Куанышбаев. Ставил спектакль режиссер Курманбек Джандарбеков.

Декада проходила с большим успехом. Великий русский актер В. И. Качалов писал:

«Спектакли Казахского государственного оперного театра — незабываемы по своей красоте, силе и мастерству».

По окончании декады К. Джандарбекову было присвоено звание народного артиста Казахской республики. С ним я встретился через девять лет, как раз в тот год, когда закончилась Великая Отечественная война.

Я приехал в Алма-Ату и на следующий же день пошел в только что выстроенный театр оперы и балета. Шел спектакль «Абай» Жубанова и Хамиди. Ставил его народный артист республики, лауреат Государственной премии Курманбек Джандарбеков.

Мы с ним встретились и, хотя не виделись восемнадцать лет, он меня сразу узнал.

Как и в прежние годы, Курманбек был порывистый, темпераментный, горячий, на кого-то сердился в тот момент. Я понял: сейчас ему не до меня. Договорились, что завтра после репетиции он придет ко мне в гостиницу.

«Завтра» он разыскал меня по телефону и перенес встречу на следующий день на то же время. Ко мне Курманбек пришел прямо с репетиции. Я поздравил его с успехом — работать в таком великолепном театре большая честь и радость.

Джандарбеков досадливо отмахнулся:

— Петь — радость, а быть только режиссером… — Он помолчал и устало повторил: — Петь — большая радость, это верно. Но я уже давно не пою.

— Почему? Кто тебе мешает?

— Сам мешаю. Не хочу. Голос!.. — он сокрушенно покачал головой.

— У тебя замечательный голос, Курманбек!

— Был, — угрюмо ответил он.

Я ничего не мог понять.

— Неприятно вспоминать, но тебе расскажу.

И он поведал мне печальную историю. Я записал ее и хочу передать, как она отложилась в моей памяти.

— Начну издалека… Время было очень трудное, голодное, есть было нечего, — говорил Курманбек. — Нас было в Чимкенте трое, я был самый младший. Мы решили пойти пешком в Ташкент и поступить там в педагогический институт. Мои земляки были старше меня и грамотнее. Они сдали приемные экзамены, а я срезался.

— Ничего, — сказал экзаменатор, — мальчуган еще подождет, время терпит.

Помню, остался я один. Последний день в Ташкенте, завтра надо идти домой. Сижу на подоконнике в коридоре, чуть не плачу от обиды. Товарищей моих приняли, а меня нет. А внизу шум, молодежь концерт устроила. Все радуются, а я сижу, горюю и даже не заметил, как ко мне подошли земляки, с которыми я пришел в Ташкент.

— Что ты тут делаешь, Курмаш? Неужели тебе не скучно одному?

Я молчал.

— Пойдем с нами. Собралась вся школа.

— Не пойду.

— Там очень весело.

— Вам весело, вы и веселитесь.

Мои земляки переглянулись.

— А ведь мы пришли за тобой. Мы сказали, что ты замечательно поешь. Молодежь хочет послушать твои песни.

Я рассердился:

— Оставьте меня! Вы сдали экзамены, вам хорошо. А мне нечему радоваться.

Но мои друзья не стали слушать. Чуть не силой они потащили меня на нижний этаж. Здесь будущие студенты устроили настоящий айтыс. Соревновались — кто кого победит. Земляки пристали ко мне:

— Спой, Курмаш! Поддержи славу Чимкента! Не будь упрямым.

Но уговорить меня они не смогли. Кто-то посоветовал позвать на помощь Гани Муратбаева, секретаря комсомольской организации. Его нашли очень быстро. Я видел Гани один раз. Красивый джигит, курчавые пышные волосы, смелый взгляд.

Он подошел ко мне и протянул руку.

— Здравствуй, джигит! Твои земляки говорят, что ты очень хорошо поешь. Почему не хочешь доставить нам радость? Спой хотя бы одну песню!

Гани смотрел на меня с большим дружелюбием, отказать ему мне не хотелось.

— Хорошо, я спою.

— Чтобы все увидели певца, его надо поставить куда-нибудь повыше, — сказал Гани и помог мне взобраться на стол.

— Что ты будешь петь, малыш? Как объявить твое выступление?

— Я спою «Саулемай».

— Чудесная песня! — одобрил Гани и объявил громким голосом:

— Курманбек Джандарбеков из Чимкента споет «Саулемай».

И я запел. Стало тихо. Гани слушал меня, полузакрыв глаза. Он любил эту песню, как я узнал в тот же день.

Меня вызывали без конца. Я пел песню за песней. Но на душе было горько. Я знал — завтра мне надо покинуть Ташкент.

Мои земляки рассказали Гани, почему меня не принимают в институт: не сдал экзамены и очень молод.

— Хорошо, попытаюсь что-нибудь сделать, — Гани усмехнулся. — Курмаш не виноват, что так поздно родился.

Гани Муратбаев был не только секретарем комсомольской организации института, он вел большую работу в Центральном комитете Комсомола Туркестана. С ним считалась дирекция института.

— Надо принять Джандарбекова, — сказал Гани директору. — Он хочет быть мугалимом. Курманбек пешком пришел из Чимкента за образованием.

— Он плохо подготовлен. Преподавателям трудно будет его учить!

— Не будет