Гойда - Джек Гельб

Эта весна была особенно желанной – лютые морозы наконец отступали. Гулянья выпали на удивительно лучезарную погоду. Ласковое солнце, дышащее весной, щедро одаривало всю Слободу мягким теплом, несмотря на большие зимние сугробы, что таились на тенистых утёсах и рощах.

Слобода пела да резвилась, на площади пред кремлём накрыли столы дубовые. От горячего кушанья валил густой пар. Поданная дичь да рыбина лоснились на серебряных подносах. К площади стянулся весь народ, ибо изголодался он за жестокую зиму по звонким гуляньям. Царскою щедростью была одарена Слобода – помимо двух столов для государя и слуг его верных, на площади мостились и угощенья для простого люда. Меж этих столов метались неизменные спутники любого торжества – шуты да скоморохи. Перезвон бубенцов на одёжах броских доносился во все концы, всё зазывая и зазывая народ к гуляньям.

Особою отрадой для великого государя было возвращение из цепких лап смерти верного подданного своего, Алексея Басманова. Старый воевода, верно, полностью от раны и не оправился, да уже с превеликой радостью занимал место своё на пиру подле Иоанна. Изредка Басман жмурился от боли, ежели какое движение выдавалось более расторопным, нежели стоило, да только то никак не шло супротив той благой радости, что охватывала ныне всю площадь.

Царские шуты да проказники развлекали толпу зевак. Пёстрые наряды то и дело метались из стороны в сторону, минуя друг друга да скача через лавки. Средь ряженых фигур мелькало и чёрное одеяние с длинными полами. Иной раз скоморохи мчались прочь от опричника, иной же раз сами гонялись за ним сломя голову.

Всё действо вершилось заливистою игрою гуслей, дудок али иных инструментов, кустарных. Сливаясь в один лад, текла мелодия горным ручьём – то звоном поднималась, то затевалась духовыми. Иной раз и вовсе гласные скоморохи перекрывали голосом своим игру чудесную, да с тем и отступали.

С усладою глядел царь на торжество сие и более всех, по обыкновению своему, следил за скоморохами. Опричник же, Фёдор Басманов, по заведённому негласному порядку, был на пиру главною отрадой для глаз. Нынче не был он ряжен, да всё одно – не сводил царь с него глаз. Притом поглядывал Иоанн за Фёдором, за танцами да игрою его, украдкою. Государь слышал каждое обращение к нему за столом, отвечал мерно, всем видом показывая, что разумом своим да сердцем за столом восседает подле слуг своих. Вместе с ними распивал он вино, и лицо его, мрачное и грозное в обыкновении своём, нынче было озарено тёплой радостью да мягкою улыбкой.

Намного явнее глядел на Фёдора отец его. Когда Басманов-сын уж было запрыгнул на стол, дабы избежать очередного ряженого преследователя, не смог сдерживаться уж старый Басман.

– Да Господь наш милостивый! – сокрушался Алексей, всплеснув руками. – Не иначе как обратно сложить меня в постелю хочет али вовсе в гроб!

Покуда сетовал да ворчал отец, иные же опричники, прилично предавшиеся вину да медовухе сладкой, подбадривающе свистели молодому Басманову, смеясь во всё горло новым выходкам его.

Иоанн внял речи воеводы своего с улыбкой да всё глядел, как Фёдор ловко ступает меж блюд. Собравшиеся гости прибрали чаши свои, чтобы не остаться без питья, да и Фёдор тотчас уж и соскочил на мягкую с талого снега землю, и пустился дальше.

Покуда пробегал мимо стола, ловко изворотившись от каждого, кто пытался осалить его, не было на тех гуляньях ни души, кто мог бы изловить его. То была не юношеская удаль да горячая кровь – прислуживали ныне немало молодцев, что были и младше летами. Да будто бы кто нашёптывал Фёдору, куда иной раз метнётся преследователь его, влево али вправо. На том чутье да и отвязался было от скоморохов ряженых Басманов, пробегая мимо трона царского таки, и дал схватить себя, едва ли не поскользнувшись на талом снегу.

То хватка была самого государя. С улыбкой Фёдор поднял глаза на царя, переводя частое горячее дыхание. Басманов, верно, не ожидал быть схваченным, да и не противился тому. В праздничной суматохе никто не приметил того, как царь со своим слугой встретились взглядами. Лишь Басман-отец, утирая усы от пьяного пития, обернулся да, сведя брови, и отворотил взгляд свой, продолжая пир с братьями-опричниками.

Иоанн крепче взялся за рукав слуги своего, да так, что Басманову пришлось не иначе как опереться на трон царский рукою, унизанной драгоценными перстами. Иные скоморохи, что резвились подле государя не столь уж и часто, было затаили дыхание. Ближний царский круг давно уж выучил, кого Иоанн подпускает столь близко к себе, и потому ничего уж в том особого и не заприметили.

Иоанн было открыл рот, дабы молвить слово, да резко пробил его холод по спине всей. Едва ли он мог поручиться, что цел, что рёбра его не сражены вражеской рукой. Не будь Фёдор нынче подле царя, так всё равно бы завидел перемену во взгляде, в тревожной молнии, что сверкнула в тёмных очах государя. Он невольно свёл брови, готовясь внимать своему владыке.

– Нынче узнаю тебя, – тихо произнёс царь, с тем и отпустил опричника.

Фёдор же не спешил уходить прочь, вновь резвиться средь ряженых крестьян. Низко кланяясь, он протянул руку к чаше да испил из неё, всё оставаясь подле государя.

– Немудрено, – себе под нос бросил Вяземский.

Сложно уразуметь было, обращается ли князь сам к себе али к соседям его, да продолжил он мысль свою, отрывая мясистые кусочки с гусиных крыльев на тарелке.

– Ежели он-то даже в мужицком платье, то всяк уж признает, – произнёс Афанасий да и отправил мясо себе в рот.

– Не возьму никак в толк, – обернулся Фёдор, вновь опёршись о трон государев, да притом явно без нужды на то, – отчего же вам, княже, неймётся, ежели государю люб я хоть в бабском сарафане.

Поднялся басистый да раскатистый смех за столом. В том гомоне голосов звучал и низкий смех государя, поглядывавшего, как Афанасий от тех слов и поперхнулся, и бил в себя грудь, дабы не удавиться. Не только князю кусок не в то горло пошёл – когда Фёдор с довольною улыбкой оглядывал стол, завидел он и отца своего. Алексей, видать, так же переводил дух с выходки Федькиной.

* * *

Солнце ещё не взошло, когда мощные копыта топтали землю, обмякшую от талой воды. Лошадь редкой красоты да буйного нрава подавалась головой вперёд при каждом шаге. Порыв за порывом – и она вместе со своим лихим наездником всё мчалась и мчалась меж полесков да редких рощ, которые хранили