Последний контакт 2 - Евгений Юрьевич Ильичев

и пикантность и некий налет бредовости. Что вдруг такое случилось? Почему тормозим? Хорошо, конечно, но почему? Откуда взялось противодействие?

На втором совещании выяснилось, что при текущей динамике торможения «Прорыв» остановится в двух километрах от «шара». Но при этом сам «шар» визуально еще никто не наблюдал. Не виден он был и на радарах. Летел «Прорыв» на точку, которую рассчитывали еще на Земле, после того как инопланетный корабль засветился. Что это означало? Корабль починили? Он уже улетел? А если нет? Где он? Как его изучать? Как выходить с ним на связь? Вопросов было столько, что у всех головы шли кругом, и больше всего страдала от такой карусели голова капитана Кольского.

Из-за стола поднялся командир БЧ-1 Верещагин. Маленький и коренастый, он напоминал штангиста-тяжелоатлета. Суровое и грубое лицо его никак не вязалось с интеллектуальной работой, которую подразумевала его должность.

— Командир, — начал доклад Верещагин, — мы пересчитали все по нескольку раз. Ошибки быть не может, при заданных параметрах мы остановимся в двух километрах от расчетной точки прибытия.

Кольский взглянул на Верещагина исподлобья и кивнул ему. Новость была хорошая, хоть и странная. Она никак не объясняла причину, по которой «Прорыв» замедлялся.

— Садитесь, Георгий Иванович. Что скажет Виктор Сергеевич?

Со своего места поднялся командир БЧ-2 Виктор Сергеевич Серов. Выглядел этот офицер, как полный антипод командира БЧ-1 Верещагина. Был он высоким и сухим, его угловатое вытянутое лицо, казалось, никогда не выражало эмоций, а вкупе с мраморной бледностью выглядело, словно маска античного божества. Учитывая, что на «Прорыве» Серов совмещал командование сразу двумя боевыми частями — ракетной и минно-торпедной — подчиненные за глаза называли Серова Аресом в честь греческого бога войны.

— Все системы работают штатно. Корабль готов к бою, — доложил Арес Серов.

— Хорошо. БЧ-3?

— Все системы работают штатно… — повторил Серов и умолк, поскольку капитан кивком показал, что дальше можно не продолжать.

— Что у связистов?

Арес сел на место, вместо него поднялся Евгений Павлович Володин, добродушного вида мужчина среднего роста. По лицу командира БЧ-4 было сложно определить его возраст. Бороды и усов он не носил, в отличие от тех же начальника медслужбы и начальника службы-Х. Морщин на его лице было ровно столько, сколько нужно для придания ему должной мужественности, однако их было недостаточно, чтобы отнести его к мужчинам средних лет. В общем, за глаза подчиненные называли Володина красавчиком, о чем начальник БЧ-4, конечно, знал.

— Командир, продолжаем получать сигналы с «Ксинь Джи». Они делают вид, будто не знают, что мы успеваем оттормозиться, и беспокоятся за наш курс и скорость сближения с «шаром».

— Как мило, — съязвил старпом Сорокин, — как же, беспокоятся они…

— Еще что? — продолжил допытываться Кольский.

— Еще они помощь предлагают, но не очень активно. Так, пару раз заикнулись об эвакуации и все. Я не верю им, не может «Ксинь Джи» не знать о том, что мы тормозим интенсивнее, чем способны.

— Это их и тревожит, Евгений Павлович, — ответил за капитана старший помощник. — Они накосячили, а теперь делают вид, что ни при чем. Знают, сволочи, что у нас никаких доказательств против них нет.

— Но, командир, — поднял руку Арес, — мы можем предъявить записи бортовых самописцев. Мы же стреляли по точке, откуда предположительно шли помехи.

— В том то и дело, — Кольский ткнул пальцем в грудь командиру БЧ-3, — что «предположительно». Мало ли куда эти русские палят своими ядерными торпедами. Они скажут, что видели наши стрельбы, но так ничего и не поняли. Еще и нас обвинят — опасные, мол, маневры проводим вблизи их корабля. Ладно, китайцы меня сейчас меньше всего беспокоят, с ними, даст Бог, мы еще поквитаемся. Евгений Павлович, еще что-то есть?

Красавчик Володин покачал головой. Он понимал, что капитана интересует, не засекла ли его служба «шар». Но инопланетян не было не видно и не слышно.

— Следов «Осириса-3» или «Марка-10» тоже нет?

— На радарах пусто, капитан. Сканируем во всех доступных диапазонах.

— Гравитационные возмущения тоже ищите. Объект впервые себя выдал именно так.

— Само собой, капитан.

— Что скажет командир БЧ-5?

Кольский перевел взгляд на Дмитрия Павленко, самого молодого офицера на мостике. В ведении этого сорокапятилетнего капитана третьего ранга были все двигательные установки, а в штате — самом большом на корабле — помимо офицеров его БЧ, числились и физики-ядерщики, ответственные за два термоядерных реактора, и ученые-гравитологи. Последние отвечали за работу гравитационных движителей, так хорошо показавших себя в деле. Павленко был человеком, откровенно не заботящемся о своей внешности. Форму всегда носил небрежно, обувь предпочитал только ту, которая была ему удобна, напрочь игнорируя требования устава, за что не раз подвергался критике со стороны старшего помощника Сорокина. Однако к критике непосредственного начальника Павленко относился спустя рукава. По его мнению, носить громоздкие магнитные ботинки на корабле с полноценной системой гравитации было делом бессмысленным. В свои гравитационные установки он верил безоговорочно, поскольку был в числе тех, кто эту систему проектировал и внедрял. На лице его вечно красовалась небрежная щетина, и мало кто из его сослуживцев мог похвастать тем, что когда-либо видел его бритым. Хотя тут зависит от того, как посмотреть — голову он как раз выбривал налысо. Свои экстравагантные привычки он с лихвой компенсировал почти маниакальной преданностью делу. Павленко встал со своего места и тихим голосом отрапортовал:

— По БЧ-5 без нареканий. Маневровые и тормозные двигатели задействованы на сто процентов.

— Отлично, — кивнул Кольский и перевел взгляд на командира БЧ-6, но Павленко не дал ему обратиться к начальнику истребительного отделения.

— Капитан, — так же тихо обратился он к нему, — у меня есть замечание по поводу доклада Евгения Павловича.

Володин вскинул брови и уставился на Павленко.

— Прошу прощения, и что же я такое упустил из виду в своем подразделении?

Кольский и остальные офицеры тоже пристально посмотрели на командира БЧ-5. Нисколько не смущаясь таким вниманием, Павленко продолжил:

— Тот факт, что «шар» не выходит на связь и не фиксируется никакими системами слежения, еще не говорит о том, что он никак себя не выдает.

Капитана такое вступление заинтриговало:

— О чем вы говорите, Дмитрий Фролович? Есть какие-то мысли на этот счет?

— Да, капитан. Я провел некоторые расчеты и пришел к выводу, что мы не фиксируем гравитационных аномалий по одной-единственной причине — мы опираемся лишь на те физические константы, которые нам известны.

— А на какие же еще нам константы опираться? — возмутился Володин. — Других параметров в физике еще не придумали.

— Именно поэтому я и сделал этот вывод, — сухо отрезал кап-три. — «Прорыв» — корабль большой и обладает огромной инерцией. Нас этот факт чуть не погубил. Единственная причина нашего замедления, на мой взгляд, — воздействие на корабль гравитации.

— Но гравитация призвана притягивать объекты, — возразил Володин, — а не отталкивать их.

— Это постулаты нашей с вами