Печать богини Нюйвы - Екатерина Рысь

– Мин Хе! Сюда!

Ординарец влетел в палатку и тут же рухнул на колени:

– Ваш слуга готов исполнить любой приказ!

– Скажи, чтобы оседлали Серого. Немедленно!

Время было позднее, но разве генерал Сян обязан объяснять, куда и зачем направляется? Пока дядюшка во всех смыслах зализывает раны и жалуется лекарю на поганца-племянника, можно и нужно поступить правильно.

Он пронесся по лагерю, точно буря по ущелью, и только чудом никто из солдат не попался под копыта рассерженного не меньше, чем хозяин, Серого. Жеребец зло грыз удила и недовольно прядал ушами, за что и получил плетью. Мол, знай свое место, братец.

Служанки, денно и нощно несущие стражу возле княжьей невесты, едва завидев перекошенную яростью физиономию Сян Юна, порскнули в разные стороны, кто куда, точно мыши. Тьян Ню медленно встала навстречу.

– Решили не дожидаться свадьбы, генерал? – спросила она голосом, от которого опорные балки, поддерживающие шатер, покрылись слоем инея, а в воздухе закружились невидимые жгучие снежинки.

Сян Юн в три стремительных шага преодолел расстояние, разделявшее их, опалив горячим дыханием ее лицо, и впился пальцами в локоть девушки.

– Идем со мной!

– Нет.

– Что?

– Я сказала – нет, – ответила Тьян Ню с запредельным спокойствием, но над верхней губой, пересохшей и бледной, выступили крошечные капельки пота.

Тогда генерал припечатал девушку спиной к столбу и прорычал на ухо, чеканя каждое слово, точно шаг на марше:

– Я отвезу вас обратно. В ту деревню возле Цветочной горы. Но решить, верите вы мне или нет, надо прямо сейчас, немедленно. Пока я не передумал. Пока я еще могу противостоять… самому себе.

Сердце гулко билось где-то в горле и не давало вздохнуть полной грудью, отсчитывая мгновения. Так считает возле стенобитного орудия командир прежде, чем его лян произведет выстрел. Пять, четыре, три, два, один…

– Я вам верю, – молвила она, и негромкие слова немедленно превратились в легкое облачко, как это бывает в морозный день. И ему показалось, что твердый серый лед в ее глазах треснул. Но, видимо, лишь показалось.

– Тогда за мной.

Не напоминай недавние ранения о себе ежеминутной болью, Юн бы подхватил девушку на руки и… возможно, снова передумал бы. Но Небеса сберегли их обоих – и от преступления, и от умножения ненависти.

Серый покосился на Тьян Ню с нескрываемым опасением. Как только это почти невесомое существо оказывалось в седле, жеребца ждала долгая дорога. Так вышло и на этот раз.

Таня

Больше этот псих не произнес ни единого слова. На этот раз он посадил Таню себе за спину, и это ей приходилось крепко обнимать генерала за торс, обтянутый кожаным доспехом. Но если чусец, казалось, вообще не чувствовал усталости, то Таню, изнуренную голодовкой на нервной почве, быстро разморило. Голова кружилась, пальцы скользили, казалось, еще чуть-чуть – и девушка рухнет вниз.

Внезапно Сян Юн осадил коня, спрыгнул сам, а затем бережно поставил Таню на землю.

«Опять?» – ужаснулась было она, но бешеный генерал снова сумел удивить небесную деву.

Он достал из седельной сумки платок, развернул его и протянул спутнице три яйца размером больше куриных, продолговатых и еще теплых.

– Съешьте, – приказал Сян Юн. – Я не хочу доставить почтенному Ли Линь Фу ваш хладный труп.

Присовокупив к позднему ужину тыквенную баклажку с водой, он отвернулся, как того требовали правила хорошего тона.

– Спасибо, – прошептала Таня и набросилась на угощение, только сейчас осознав, как на самом деле она оголодала. И плевать на специфический утиный запах, плевать, что чавкала она неприлично громко, а потом, запив, еще и икнула. Голод не тетка. Хотя вряд ли Сян Юн прислушивался, он гладил по морде своего коня, словно извинялся за то, что не дал ему отдохнуть в уютном стойле и погнал в ночь после такого долгого и тяжелого дня:

– …морковкой угощу. Ну ты же знаешь, сколько проблем от женщин, братец.

И остальное в том же духе. В настоящих мужских традициях. Взошла ущербная желтая луна, и силуэты высокого сильного мужчины и его скакуна были словно вырезаны из черного бархата и приклеены к густой синеве середины ночи. Но даже со спины, даже не видя лица и глаз, Таня чуяла внутренний непокой и жар чуского князя. Чудилось, что воздух над Сян Юном дрожит и трепещет, как в летний полдень над лугом.

– Благодарю вас за заботу, генерал, – прошептала она.

Тот молча поклонился.

– Мы можем двигаться дальше?

– Разумеется, госпожа.

Но далеко они не уехали. По подсчетам Татьяны, не прошло и четверти часа, как на повороте дороги их нагнал всадник в цветах Чу. Парень был бледен словно привидение и, по всей видимости, мысленно уже приготовился к безвременной кончине от княжеского меча.

– Мой господин! Генерал Сян Юн! – прокричал он издалека. – Циньцы напали! Они перешли речку! Без вас никак! Вернитесь в ставку!

Он так торопился изложить причину своего появления, что запутался в стремени и рухнул в пыль.

– Встань, Мин Хе, – хрипло рассмеялся Сян Юн.

– Ваш слуга достоин смерти! – заверещал паренек и, пятясь задом, отполз в сторонку.

– Как-нибудь в следующий раз, – беззлобно пообещал генерал и повернулся к Татьяне. – Видите, Тьян Ню, боги и судьба не позволяют мне исполнить обещание, данное вам. И тут я оплошал.

Раскаяния в его голосе не было ни на грош, но и торжества победителя – тоже. Сян Юн что-то задумал.

– Мин Хе! Садись на лошадь и возвращайся. Я догоню, – приказал он и спрыгнул с коня.

А спустя мгновение Таня тоже оказалась на земле. От новой перемены в участи ее легонько потряхивало в ознобе. Пальцы непроизвольно мертвой хваткой вцепились в отвороты халата, хотя между чусцем и девушкой было расстояние в два шага. Всего или целых – это уж как дальше сложится.

– Не нужно меня бояться, Тьян Ню, – попросил Сян Юн. Он был серьезен и в чем-то даже строг. – Идея со свадьбой не моя, а дядина.

«Да уж, ты хотел меня просто поиметь, как первую попавшуюся девку», – мысленно согласилась Татьяна.

– Приказу дяди я противиться не вправе, а он будет настаивать на свадьбе. Но, – тут чокнутый древний генерал изобразил низкий чопорный поклон, выставив руки перед собой, – я клянусь всеми своими предками, их честью и памятью, что никогда не сделаю вас своей женой насильно. Я буду оттягивать день бракосочетания всеми способами до тех пор, пока обстоятельства не изменятся. В конце концов, я подкуплю гадальщика, и тот объявит этот год неудачным для моего брака. А там…

Он впервые встретился с девушкой взглядом.

– А там либо вы вернетесь на Небеса, либо сбудется ваше проклятие. Оно ведь сбудется?

Таня, зачарованная его черными блестящими глазами, кивнула. Сыма Цянь ведь не наврал насчет норова чуского полководца, значит, и про его смерть правду написал.

– Значит, вам в любом случае ничего не угрожает, небесная дева. Но от вас потребуется… – Он снова замолк, чтобы перевести дух, а затем продолжил: – Притвориться. И в этой невеселой игре побыть не моим врагом, а союзником. Мой дядя очень умен, очень коварен и жесток. Он так просто от своего замысла не откажется.

– А вы, генерал? Какой вы?

– Я сильный и храбрый, – без тени сомнения или смущения ответил Сян Юн, молодецки поведя плечом. – Но не слишком умный.

– Это заметно.

– Вот и дядя так говорит. Но клятвы именем предков я держу всегда. Просто даю их крайне редко.

Он выглядел удивленным, словно сам от себя такого благородства не ожидал.

– Так как? Вы станете моим союзником в нашем маленьком заговоре?

Татьяна пораскинула мозгами и пришла к выводу, что иного или лучшего выхода у нее все равно нет. Жители Поднебесной всегда почитали предков, поэтому такой клятве можно верить. А кроме того, генерал Сян Юн, похоже, впервые заключил с женщиной договор как с равной. Союзник, а не подстилка, не рабыня и не пленница – это не абы какой, но прогресс для психованного и необузданного мужчины. Так, глядишь, и до уважения дело дойдет. Если, конечно, горячий вояка не сгинет в бою.

– Я согласна, союзник Сян Юн, – ответила Таня самым уверенным тоном, на который была способна в этот момент. Кто бы еще знал, чего ей это стоило.

Лю Дзы и Люси

Обычно оживленная, на этот раз чудесная деревенька словно вымерла. Лю настороженно оглядывался по сторонам, и с каждым шагом по пыльной улице его дурное предчувствие росло и крепло. По-прежнему зеленели огороды, благоухали сады, кто-то кудахтал, мычал и блеял, жужжали мухи и порхали бабочки. Людей только не было. Ни единого человека. Лишь поскрипывала незакрытая калитка, да ронял в ненасытную землю последние капли забытый кем-то впопыхах кувшин.