Расколотый берег - Питер Темпл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я вот сегодня еще ничего не читал, кроме надписи на коробке с хлопьями. Ты смотри, какая разносторонняя: и в праве разбирается, и в картинах, и в политике…
Они замолчали. На Лигон-стрит Кэшин взял газету с заднего сиденья. Фотографию Полларда напечатали на пятой странице, короткая заметка сообщала приблизительно то же, что и сюжет в теленовостях.
— Насчет Полларда многие звонили, — прервал молчание Дав. — Человек тридцать, по-моему, — и родители, и жертвы. Он, оказывается, педофил был тот еще. Люди готовы были в очередь становиться, чтобы его повесить. Один даже сказал, что давно его знает. Сначала орал как бешеный, а потом вдруг замолчал.
— Я собираюсь вернуться домой, — сказал Кэшин. — Передавай дело экспертам.
Они ехали молча через весь город, пока Дав не остановился на подъездной дороге напротив галереи.
— Настроения нет? — спросил он.
— Не по чину вопросики, — ответил Кэшин.
— Что значит «не по чину» в убойном отделе?
— Ну, если бы я так и работал там, значит, был бы выше тебя по званию. И вообще, знатный халявщик мог бы и помолчать. Вот примерно это и значит «не по чину».
— Понятно. Я возьму описание часов.
— Скажи, а когда ты проверял счета Аддисон, тебе не пришло в голову прогнать Полларда по нашей базе?
Дав шумно втянул воздух.
— Я оказывал тебе услугу. Так или иначе, это было три дня назад. Поллард был уже мертв.
Кэшин смотрел на проезжавшие мимо машины.
— Тебе позволительно облажаться, — сказал Дав. — Тогда ночью Хопгуд взял дело в свои руки и поубивал мальчишек, а ты в шоколаде. Ребята присмотрят за тобой.
— Добудь описание часов, — распорядился Кэшин. — Проверь, поговорили ли в Сиднее с владельцем ломбарда, или кем он там представляется. В любом случае нам его показания нужны сейчас, сегодня.
— Есть, сэр.
Кэшин перешел улицу у галереи, увернувшись от машин и трамвая. Войдя в фойе, он поднял глаза и тут же встретился взглядом с Эрикой Бургойн. Она опиралась на балюстраду и смотрела на него. Когда он поднялся, она уже села в кресло.
— Извините, опоздал, — сказал он. — Здесь вам удобно будет говорить?
— Если не будете орать, то да, — ответила она. Она была одета в темно-серый костюм, в руке у нее была чашка кофе, но ему она ничего не предложила. — Это что, продолжение расследования?
— Нет, просто разговор.
Уголки ее рта опустились вниз.
— У меня нет времени на «просто разговоры». Зачем это? Отчим умер, подозреваемые тоже погибли.
Кэшин подумал о Синго, о его серых глазах под мохнатыми бровями-гусеницами.
— Это наш долг перед ними, — ответил он. — Вам известно, что ваш отец каждый месяц платил деньги некоему Артуру Полларду?
— Ну и что?
— Вы знаете, кто это?
— Нет, понятия не имею.
Группа туристов-японцев толпилась у выхода из галереи. Дежурный суетился, стараясь помочь, но они или не понимали, или думали, что он ненормальный.
— Его убили несколько дней назад в здании, которым владел ваш отчим.
— О господи… Какое здание?
— Бывший театральный зал в Северном Мельбурне. Вы знали, что он принадлежал Бургойну?
— Нет, чем он владеет… владел, я не знаю. При чем тут Чарльз?
— Есть кое-что похожее.
— А именно?
В стороне, столика через три, Кэшин заметил мужчину в черной водолазке, который рассеянно перелистывал какую-то желтую газетенку.
— Как раз работаем над этим, — пояснил Кэшин. — Вы слышали о лагере «Товарищей» в Порт-Монро?
— Да, конечно слышала. Там еще был пожар. Но почему вы об этом спрашиваете?
— В мельбурнском зале размещалась штаб-квартира «Товарищей».
— Объясните же мне, — попросила Эрика. — Вы утверждаете, что мальчишки из Даунта не убивали Чарльза?
Кэшин отвел взгляд в сторону, на воду, которая тихо струилась по огромной стеклянной витрине. Два человека, стоя на улице, водили пальцами по стеклу, рисуя прозрачные волнистые линии.
— Возможно, — ответил он.
— Что с часами?
— По-прежнему ничего неясно.
— То, что Чарльз платил этому человеку, необязательно связано с нападением, — сказала Эрика. — Кто знает, скольким людям Чарльз давал деньги?
— Я.
Она откинулась на спинку стула, положила руки на стол и принялась нервно сцеплять и расцеплять пальцы.
— Значит, вы знаете все, но ничего не говорите. Что же я нового могу сказать вам?
— Я думал, что-нибудь все-таки можете.
Эрика в упор посмотрела на него своими светло-серыми глазами, потом подняла руку, поправила тонкую короткую серебряную цепочку на шее, провела под ней пальцем и сказала:
— Увы, больше мне нечего вам сообщить, и потом, мне пора на встречу.
Кэшин и сам не понял, почему сразу не сказал главного:
— Поллард был педофилом. Баловался с детьми, с мальчиками…
Эрика покачала головой, как будто ее это сильно озадачило. На щеках ее вдруг появился румянец, и она произнесла:
— Что ж, я уверена, что эта информация для вас полезна, но…
— А вам она разве не полезна?
— Мне? Зачем? Вы что, везде копаете потому, что стыдитесь признать: мальчишки из Даунта ни в чем не виноваты?
— Надо будет — признаем.
Краем глаза он увидел, как мужчина в водолазке сгибает и разгибает правую руку.
— Чего вы боитесь, мисс Бургойн? — спросил Кэшин.
Ему вдруг показалось, что еще миг — и она ответит, но последовал вопрос:
— О чем вы?
— О вашем телохранителе.
— Детектив, если бы я боялась того, что входит в круг ваших обязанностей, не сомневайтесь, я обратилась бы к вам. Извините, мне пора.
— Спасибо, что уделили мне время.
Кэшин смотрел ей вслед. Ноги у нее были красивые, стройные. У лифта она обернулась и посмотрела ему прямо в глаза — может быть, чуть дольше, чем требовали приличия. Потом ее загородила спина телохранителя.
* * *— Вот эту модель Бургойн купил у Коццена первой, — сказал Дав, показывая фотографию в буклете. — Чек от четырнадцатого сентября восемьдесят шестого года.
— Очень мило. Можно хронометрировать слалом.
Часы были строгие, с черным циферблатом, тремя белыми циферблатами поменьше, тремя утопленными заводными головками, на ремешке из крокодиловой кожи.
— Модель «Маритаймер», до сих пор в продаже, — отрывисто докладывал Дав, не скрывая раздражения. — А вот вторые часы, опять «Маритаймер», купил четырнадцатого марта двухтысячного года.
Точно такие же, только с белым циферблатом, ремешок тоже крокодиловый.
Кэшин вспомнил то утро в «Высотах». Как там говорила Кэрол Гериг? Шикарные часы… Ремешок из крокодиловой кожи.
— Что сказал владелец ломбарда?
— Он в свое время сделал заявление, — ответил Дав. — Сидней его выслал, но, кажется, в этом бардаке оно где-то затерялось.
Кэшин с трудом соображал, как будто не выспался.
— Так что он там сказал?
— Цитирую: «Марка — "Брейтлинг Маритаймер". Коллекционные, очень дорогие. На черном циферблате три малых циферблата, ремешок из крокодиловой кожи».
Болело везде, но Кэшин встал, подошел к окну и стал смотреть на школьные дворы и городские сады, затянутые сеткой мелкого дождя. В телефонной книге он нашел прямой номер Хелен Каслман и набрал его.
В трубке послышалось:
— Хелен Каслман.
— Джо Кэшин.
Она, помолчав, ответила:
— Я звонила тебе. Домашний не отвечает, а мобильный отключен.
— Я пользуюсь другим. Я сейчас в городе.
— Не знаю, что сказать… Ты был так заносчив, высокомерен… Это звучало обидно.
— Ты уверена, что речь обо мне? Слушай, мне нужно описание часов, которые видела Сьюзи. Марку она вспомнила, но мне нужно, чтобы она их описала. Это можно сделать?
— Потому что дело все еще расследуется?
— Оно и не прекращалось. Можно побыстрее?
— Постараюсь. Дай мне свой номер.
Кэшин сел, посмотрел на Дава, тот мрачно отвернулся.
— Хопгуд говорит, для него не было сообщений в ту ночь, — сказал Кэшин.
При этих словах Дав посмотрел на него и сказал:
— Сволочи! Они же их стерли. Они стерли эти чертовы записи.
— Может, это наша вина, что-нибудь техническое.
Дав покачал головой, и в круглых стеклах его очков отразились огни лампы.
— Ну тогда можешь повесить на меня всех собак, — сказал он. — Нажал не на те кнопки, все перепутал, — абориген, что с него возьмешь.
Кэшин поднялся — стоять было легче, — опять подошел к окну и сказал:
— Знаешь, что сказал Хопгуд? «Вы, черномазые, вдвоем истории сочиняете?»
— Это он про нас с тобой, что ли?
— Я так его понял.
Дав довольно засмеялся:
— Добро пожаловать в резервацию! Слушай, брат, а пошли поедим? Тут забегаловка есть за углом.
— Достали меня забегаловки за углом. Шесть лет доставали, а теперь все, хватит, — ответил Кэшин.