Без тормозов. Мои годы в Top Gear - Джереми Кларксон

И вот обжигающе холодной августовской ночью перед рассветом я стою у края Макгадикгади в компании жены, троих наших детей и двух проводников: до смешного симпатичного Ральфа и шестиметрового зулуса по имени Супер. Нет, это не шутка. Его по-настоящему так зовут.

Супер будет замыкающим во время нашего 400-километрового пробега. Но сначала он должен провести инструктаж по технике безопасности — как это принято в Ботсване. Две недели прошло, но я помню его наставление дословно. Оно звучало так:

— Поехали.

Никаких шлемов, никаких световозвращающих жилетов, никаких росписей об ответственности, никаких лекций о том, что делать, если тебе в глаз прилетит гигантский метеорит, и никаких, по мнению Супера, препятствий к тому, чтобы семилетняя девочка сама всю дорогу вела свой квадроцикл, если ей захочется. Ей хотелось, да еще как.

Проехав с час, мы остановились и принялись ковыряться в соли. Довольно скоро мы откопали несколько горшков начала железного века, а чуть позже — человеческую берцовую кость. Моя старшая дочка нашла парочку алмазов.

Я же оказался совсем никудышным археологом: в основном, подозреваю, из-за того, что моя голова очень уж далеко от земли. В какой-то момент я уронил iPod и, отыскивая его, протрахался добрых полчаса.

Но что ни говори, я не на шутку удивился, обнаружив, что такая пропасть исторических ценностей валяется под ногами, и спросил Ральфа, как это их не подмели туристы и гробокопатели.

Усмехнувшись, он заметил, что за последние 5000 лет на этих солончаках вообще побывало не больше нескольких десятков душ. Ральф ставил миллиард против одного, что там, где мы с ним стоим, нога человека не ступала никогда. Диковато такое понимать.

Мы тронулись дальше, и еще через час нам открылся невероятный вид. Потому что вокруг не было ничего. Вообще. Можете такое вообразить? Полностью и абсолютно плоская белая земля и полностью и абсолютно плоское синее небо. Ни облаков. Ни холмов на горизонте. Пустота. И только скверный запах.

Он, как обнаружилось, исходил от дохлого трубкозуба, которого заманило в солончак знойное марево, показавшееся бедняге водной гладью. Тут он провалился в соль и завяз. И ровно то же делали мы рядом с его разлагающейся тушей.

Ральф благоразумно посадил нас на Yamaha Bear Tracker, одномостовые квадроциклы, которые, в теории, просто скользят по поверхности, не оставляя почти никаких следов своего присутствия. Но вот беда: когда проваливаешься, уповать остается только на задние шины. А им одним вытащить тебя не под силу.

Приходится слезать, и, погрузившись по колено в порошковую лягушатину, толкать. Это выматывает.

Вскоре, однако мы достигли почвы потверже, вновь прыгнули в седла, дали газку и… ааааррбх!!!

Теперь из-под передних колес прямо мне на голые ноги полетели мелкие брызги. С виду вода, но на самом деле насыщенный раствор соли, то есть противоположность кислоты. Но, боже мой, как жжет.

«Ничего страшного, — успокаивает Супер, — главное смыть ее не позже чем через три дня. Иначе проест кожу». Отлично. Наше сафари должно занять… три дня.

К счастью, скоро мы увязли вновь, и я обнаружил, что миллион сгнивших форелей лечит щелочные ожоги.

Приближался полдень, и температура поднялась до 35 градусов. Под палящими лучами солнца, без шлема, на 30 милях в час навстречу ветру, лицо у меня скоро начало гореть. Супер вручил мне ко-кои — кусок тряпки, который, если умеешь, можно свернуть на манер балаклавы. Я в ней запутался и в итоге ехал со скатертью, намотанной на голову.

Она успела слететь с меня ровно 7000 раз. В конце концов я решил, что пусть лучше мое лицо сгорит. И тут проколол колесо. Я понял это по тому, как квадроцикл резко повело влево.

Ужасно: у нас не было домкрата. Зато был шестиметровый зулус, а это домкрату лучшая замена. И он снова пригодился нам, когда ни Ральф, ни я не могли разглядеть за горизонтом наш ночной приют: торчащий из соли гранитный остров, поросший баобабами. Супер, к счастью мог.

Вернувшись через три дня на базу, обгоревшие и изможденные, мы поняли, что побывали в настоящей экспедиции. Мне понравилось сильнее, чем любое другое из моих путешествий. Можно ездить на чем-нибудь удивительном, это развлекает. Но еще лучше ездить удивительными дорогами.

На Enzo по Бельгии или на квадре по Ботсване? И думать нечего. Абсолютно нечего.

Ноябрь 2006 года

Траты

Джеймсу Мэю восемь, и потому он любит придумывать игры, которые могут его занять, пока он не сидит в клозете, не чинит мотоцикл и мамаша не заставляет его упражняться на пианино.

Одна из таких игр называется «Предотлетный шопинг» или «Дурацкие покупки». Ее суть в том, чтобы таскаться по лавочкам в зоне вылета и подбивать друга или спутника покупать вещи, которые этому несчастному внушаемому дураку не нравятся и никогда не понадобятся. Вот Ричард Хаммонд, как видно, безнадежный рохля: его дом набит запонками-компасами, цифровыми фотоаппаратами, переводчиками валют, надувными подушками, там сохнет с полцентнера песочного печенья и пылится бог весть сколько дорогущих оранжевых часов.

Но со мной у него не проходит. Сколько бы Мэй ни выстаивал у меня за спиной, вкрадчиво расписывая, как здорово — «очень сексапильно» — я выгляжу в розовом галстуке от Hermes, я покупать не спешу, потому что галстук у меня уже есть. И запонки у меня есть, и печенье, и часы. А переводчик валют мне не нужен: вместо него я пользуюсь головой.

Хаммонд и Мэй 86 % своего времени тратят, выискивая в Интернете выставленные на продажу старинные машины и запчасти к ним, 10 % — играя друг с другом в «предотлетный шопинг», и оставшиеся 4 % — произнося: «Ладно, я тебе покажу». И вынимая чековые книжки.

Если им заплатить мясом, они его съедят, но поскольку им платят деньгами, они тратят. Потому-то у Хаммонда десять машин, включая старый убитый Land Rover и кошмарный Opel Firenza. А у Мэя четыре сотни старых мотоциклов, с виду все как один плачут по коляске.

Но у меня на денежные траты аллергия. Я не против транжирить на других — поэтому купил Мэю розовые очки-консервы — но себе покупать вещи, которые у меня хотя бы в одном экземпляре есть, не могу. Так и вышло, что у меня один галстук, одна шляпа, одна куртка, одна пара ботинок, а самое главное, одна машина. Мэй не может с этим смириться. И вот на днях, прибравшись в комнате и накормив кошку, он стал убалтывать меня на Gallardo Spyder.

«Просто твоя машина, — окучивал он меня. — Lambo такие модные. И потом, не можешь же ты всю жизнь расписывать прелести суперкаров, сам так и не имея своего».

Надо было заткнуть уши и запеть во всю глотку. Но мне и вправду по душе этот малыш Lambo, так что Мэй ломился в открытую дверь. В общем, я сел в машину, прихватив его и Хаммонда, и отправился в ближайший салон Lamborghini.

Оказавшись там, Мэй сразу заграбастал таблицу цветов и вкрадчивым, хрипловатым, гипнотическим голосом стал вещать, что мне надо выбрать васильковый кузов, оранжевую крышу, салатовую обивку салона и лиловые диски. И это говорил человек, Porsche у которого шоколадный, а дом бежевый с бежевым оттенком.

Его я не слушал, а чтобы покончить с этой канителью, сказал продавцу, будто не прочь обзавестись Gallardo Spyder и вскоре выйду на связь проговорить список опций. В общем, выходило, что все Джеймсовы потуги втянуть меня в его мир дурацких предотлетных покупок опять пошли прахом.

Но потом Хаммонд перевернулся на съемках, и в суматохе я забыл сообщить тому продавцу, что говорил не всерьез. Вообще-то я напрочь забыл даже про поход в салон, и вдруг несколько дней назад получаю электронку о том, что мою машину начинают собирать, и мне нужно заказать цвет кузова. Эх-ма…

Я привык отвечать за свои слова, а я обещал купить машину. Значит, придется покупать. И вот я снова в салоне со списком опций в руках дооснащаю тачку, водить которую — все-таки не та радость, что водить Ferrari F430. Нет, правда. Управлять и той и другой — приключение: как загореться и, гася пламя, прыгнуть в Ниагарский водопад. Только вот на Ferrari ты чувствуешь, что на тебе огнезащитный костюм, а за спиной парашют. Ты решаешь, что делать: машина тебя слушается.

Да, это все, конечно, обман. И гул выхлопа и поведение дифференциала на любом повороте регулирует компьютер. Но система работает! F430 такой же четкий, как партия рабочего барабана в Radar Love[168].

Lambo же грубо-залихватский, более механический, больше похожий на то, что барабанит Фрэнк Берд в Sharp Dressed Man[169].

И еще он гораздо дороже — по необъяснимой причине. На Ferrari ты чувствуешь, что каждый болт и каждая гайка, и каждый гигаджоуль вычислительной мощности придуманы специально для этой машины и согласно самым последним достижениям технического прогресса.

В общем, я вгрызся в список опций, будто это лабиринт, по другую сторону которого в страшной опасности осталась моя меньшая дочь. Да, телевизор нужно. Да, бортовой компьютер. И конечно, я хочу гидравлику, автоматически приподнимающую нос, когда налетаешь на лежачего полицейского. Я парился над списком так долго, что несчастная девица, которую отправили налить мне чашку чаю, успела съездить за чайными листьями в Бомбей. И вот теперь мне осталось только дождаться, когда итальянцы закончат крутить гайки.