Свет озера - Бернар Клавель

Днем, когда они с Пьером были одни и оседлали новые стропила, куда собирались класть дранку, Пьер вдруг пристально посмотрел на Бизонтена и сказал ему:

— А знаешь, я счастлив.

Расхохотавшись, Бизонтен заметил:

— Еще бы не чувствовать себя счастливым, особенно когда кладешь головные стропила.

Пьер тоже рассмеялся и продолжал:

— Хоть раз в жизни не валяй ты дурака! Сам отлично понимаешь, о чем я говорю. Но, в сущности, ты прав, ты, по-моему, правильный брус поставил.

И они обменялись тем взглядом, что дороже любого дружеского похлопывания по плечу.

Избегая любого бесцеремонного намека, домашние молча дали понять Бизонтену и Мари, что все в порядке вещей. Разве что в доме стало как-то веселее. И когда Мари заводила разговор об их деревне, Бизонтен останавливал ее:

— Моя родная страна — это дорога. И если тебе взбредет в голову вернуться в родную деревню, прежде чем кончится эта проклятая война, я прямо заявлю, что пора мне собирать свои вещички.

Мари нежно похлопывала его по губам, как бы прося замолчать.

Время от времени приходили к ним весточки, большей частью от возчиков из Сент-Круа или Валорба. И люди эти описывали их край, сожженный огнем и залитый кровью, сгоревшие города и вытоптанные нивы. Утверждали даже, что Ришелье велел сжигать леса, где прятались жители Франш-Конте. Говорили они также о превращенных в пустыню местностях, где земли лежали непахотные. Рассказывали о заброшенных кузницах и солеварнях, о нищете, голоде, бедах и смерти.

Старики вздыхали:

— Так мы и помрем, не увидев родимого края. К тому времени, когда кончится война, нас уже в живых не будет.

Слушая все эти разговоры, Бизонтен обычно молчал, но, оставшись наедине с Мари, он ласково уговаривал ее:

— Я понимаю, какое это горе для тех, кто никогда не покидал свою землю. Но скоро я научу тебя быть счастливой везде, где только люди любят друг друга. И в конце концов приучу тебя тоже любить озеро, как я его люблю И ты увидишь: чем больше людей любят друг друга, тем сильнее крепнет любовь. Нет, ты скажи, разве не прекрасна любовь такая же необъятная и такая же глубокая, как это озеро?

— Ты все всегда к одному — к смеху сводишь, — говорила она.

И Бизонтен был счастлив, он чувствовал, что мало-помалу и ребятишки, и Пьер, и Клодия, и даже Мари поддались очарованию озера, беспрерывно меняющегося, ни на минуту не остающегося спокойным. Все они, как и сам он, зорко следили за нравом озера, за этим неустанным движением, вовлекающим даже Савойские Альпы с их еще снежными вершинами, которые, казалось, то приближались, то уходили вдаль, покорные этому вечному дыханию вод.

Часто они вспоминали о Блонделе и Ортанс, но новостей от них все еще не было. А потом как-то ночью, когда туман пал на город, тяжко придавив его своим безмолвием, их разбудил лай Шакала. Бизонтен вскочил на ноги. Там, внизу, кто-то свирепо тряс дверь. Он поспешно спустился вниз, схватив в охапку свою одежду.

— Кто там?

— Ты Бизонтен Доблестный?

— Я.

— Тогда отворяй. Я от Блонделя.

Мари тоже поднялась и, приводя себя в порядок, крикнула:

— Я сейчас спущусь.

Бизонтен зажег свечу, и перед ним возник человек в синих потертых штанах, в серой залатанной рубахе и в желтом плаще, плотно набитые карманы плаща хлопали его по ляжкам. Был он невысок ростом, но широк в плечах и плотно сбит, с огромными загорелыми ручищами, сплошь заросшими густой черной шерстью, что невольно сразу же бросалось в глаза. Лицо его тоже было такого же темно-коричневого цвета, как и руки, был он бородат и черноволос. Голос у него был хрипловатый и густой, под стать всему его облику.

— Надеюсь, ваш пес не перебудит весь город, — проворчал он.

Бизонтен прислушался. Какая-то собака у пристани отозвалась на лай Шакала, но кругом все было тихо. Он хотел было запереть дверь, но незнакомец приказал:

— Не надо. Иди за мной.

Чувствовалось, что незнакомец разгорячился от быстрой ходьбы и тяжело дышит.

— Куда идти? — спросил Бизонтен.

— На берег. Я вам кое-чего привез.

— Сейчас возьму фонарь.

— Нет. Не надо света.

Не раздумывая долго, Бизонтен последовал за незнакомцем. Туман по-прежнему стоял плотной завесой, но сквозь нее просачивался молочно-белый свет, предвестник луны, щедро разливавшей свое сияние там, в высоте. Они пересекли мощеную пристань, спустились на песчаный берег, усеянный галькой. Незнакомец поднял с земли канат и с силой потянул на себя. Бизонтен различал темную громаду лодки, медленно продвигавшейся к берегу. Нос ее врезался в прибрежный песок, и как раз в эту минуту до него донесся всхлип, замолк на минуту, потом перешел в плач.

— Скорее, — шепнул незнакомец. — Надо действовать быстро, а то они начнут хором вопить.

Бизонтен все еще не мог прийти в себя от изумления, он уже окончательно ничего не понимал. Он взял хныкавшего младенца и потихоньку стал укачивать его.

— А двух не удержишь? — спросил незнакомец, передавая ему второго младенца, к счастью спавшего крепким сном. — Иди вперед, а я за тобой.

Он вынул из барки большую корзину и ловким движением приладил ее себе на голову. Левой рукой он придерживал эту шаткую ношу, а в правой тащил огромной тюк Так они добрались до дома, и, когда незнакомец поставил на пол корзину, Бизонтен увидел в ней еще трех спящих младенцев.

— Дрыхнут, что твои сурки, — усмехнулся незнакомец. — Надо прямо сказать: чтобы они у меня не голосили по дороге, я перед отъездом напоил их молоком, и, хотя молока они уже давненько не видывали, я для верности туда виноградных выжимок еще подбавил.

Бизонтен по-прежнему укачивал на руках того, первого, что плакал. Незнакомец провел своей мохнатой лапищей по вспотевшему лбу и добавил:

— С этими особой заботы у вас не будет, с этой пятеркой-то, их уже от груди отняли. А вот в прошлый раз мне навязали тройку чуть ли не новорожденных. Пришлось им кормилиц искать. И поверь мне — дело это нелегкое. К счастью, со мной был Блондель. И нашел, представь, даже раньше, чем мы до Бьера добрались. Ну и ловкач, ей-богу!

Он озирался вокруг, совсем как собака, принюхивающаяся к каждому уголку в поисках куска.

— Это еще не все, — произнес он, — но я целых два часа весел из рук не выпускал. Я бы охотно чего-нибудь перекусил. Не то чтобы я с пустыми руками к вам явился, но вот от горяченького не откажусь, если только есть что-нибудь готовое.

А так как в это время с лестницы спустилась Мари, незнакомец обратился к ней:

— Ты ведь Мари, верно? Дай-ка мне чего-нибудь поесть.

Не переставая болтать, он положил свой тюк на стол и развязал крепкий кожаный ремень, которым он был стянут. При свете свечи они разглядели огромный сверток, там, закутанный одеялами и детскими вещами, лежал кусок мяса величиной с коровью голову.

— Это бычина, — пояснил незнакомец. — И уж поверь мне, на славу просолена.

Бизонтен то и дело переводил глаза с этого куска мяса на широкое лицо незнакомца. Мари взяла одного младенца на руки, потом осмотрела тех, что спали в корзине. А Бизонтен, еще так недавно считавший все это сном, теперь уже понял, что все это происходит на самом деле. От Блонделя любого можно ожидать.

— Но… Но эти крошки… — пролепетала Мари.

— А сейчас согрей-ка, что у нас есть, — посоветовал ей Бизонтен, кладя ребенка в корзину. — Этот человек голоден.

Но Мари все еще не сводила взгляда с корзины, поглядывая временами на малыша, которого держала на руках, и тихонько приговаривала:

— Какие маленькие, совсем малютки…

Незнакомец расхохотался во все горло:

— Да ты особенно не горюй, все они тебе предназначены. Обратно я их не заберу. Впрочем, каждый по-своему им служит.

Бизонтен, подкладывавший поленья в очаг, обернулся и взял из рук незнакомца записочку, которую тот вытащил из-за голенища своего насквозь промокшего сапога. Он подождал, пока Мари повесит на треногу котел, и прочел громким голосом:

«Брат из Франш-Конте. Прибывший к вам человек зовется Барбера. Когда он не в…»

Подмастерье замолк.

— Валяй, валяй, — подбодрил его Барбера. — Читать я не умею, но знаю, что там написано. Он пишет, что я… Валяй, я все наперед знаю.

Бизонтен, невольно слушаясь, продолжал читать, и каждое произнесенное им вслух слово Барбера сопровождал утробным смехом.

«…когда он не в тюрьме, он занимается контрабандой, пьет; он может ударить ножом, и полагаю, что он при случае вполне способен и своровать. Но сердце у него такое же вместительное, как его желудок, желудок пьяницы. Увидит ребятишек, гибнущих от холода и голода, и места себе не находит от жалости. Переправляет их через леса и горы в светозарную землю, там, где вы сейчас находитесь. На сей раз у него семеро, и все в неважном состоянии. Ему поручено найти добрых людей, которые согласились бы их взять. Ежели он сразу таковых не найдет, он отправится к вам. Берегите этих детей, они дар небес. Мы с Ортанс прибудем через два-три дня, привезем с собой новые сокровища. И рассудим, что и как. Ваш брат из Франш-Конте, Александр Блондель».