Свет озера - Бернар Клавель

По горам, вернее, по игре теней на их склонах, вполне можно было следить за тем, как идет время. Впрочем, плотникам со своей крыши отлично были видны часы на воротах рынка и слышно было, как бил в колокол слесарь Симеон, в чьем распоряжении он находился.

Как бесконечно медленно тянулось время для Бизонтена, без конца поглядывавшего то на небо, то на прозрачную лазурь озера, и сотни раз твердил он себе, что ни за что не может такой прекрасный день стать вестником дурных вестей.

К тому же и вечер окунулся, как в ванну, в нежно-оранжевую и лиловатую теплоту, однако мастер Жоттеран явился с грустным видом и гневно сверкающими глазами. Войдя в дом, он скинул с себя верхнюю одежду и резким движением бросил ее на стол. Выражение лица его было необычно напряженное, а лоб прорезали сердитые морщины. Должно быть, он чуть ли не бежал сюда, потому что дышал одышливо, и капли пота как бисеринки выступили у него на лбу под взмокшей седой шевелюрой. Он подошел к очагу, протянул руку к огню, постоял так с минуту, потом зашагал к дверям; прежде чем заговорить, он несколько раз прошелся от двери к столу.

— Мне стыдно… Стыдно за наш кантон, стыдно за наш город… А главное, стыдно за самого себя.

Лицо его, обращенное к огню, было освещено только слева пламенем очага, так как очаг был сейчас единственным источником света. Мари не успела зажечь свечу. Левый глаз его неестественно блестел. Хриплым от гнева голосом он добавил:

— Дело не только в том, что город отказался помочь Блонделю, но еще дал приказ запретить ему вход в Морж если он прибудет сюда с детьми.

Вновь повернувшись к огню, бившему теперь ему прямо в покрытое каплями пота лицо, он вздохнул:

— Мне стыдно за них, но я не желаю, чтобы стыд этот падал и на меня. И хочется верить, что говорили они так лишь потому, что не видели этих несчастных крошек. Не заходя домой, я явился прямо к вам, но я знаю, что моя жена будет со мной согласна… Я все равно решил взять ребенка.

Он замолк, давая слушателям время хорошенько обдумать его слова, потом произнес вроде бы безразличным тоном, хотя чувствовалось, что в глубине души его уже зреет улыбка:

— Учитывая мой преклонный возраст, прошу вас дать мне самого старшего… Хочется мне еще успеть сделать из него славного подмастерья.

Бизонтен поднялся с места. Подошел к мастеру Жоттерану и дружеским жестом приобнял его за плечи своими огромными ручищами. Тут поднялась и Мари, и она проговорила:

— Мастер Жоттеран, разрешите мне вас поцеловать.

Старик плотник даже вздрогнул, до того растрогали его эти слова. Желая скрыть свое волнение, он сказал:

— Хотелось бы мне и сынка своего тоже поцеловать.

Пьер поспешил зажечь свечу, и все поднялись в спальню, где мирно спали младенцы. Стараясь не шуметь, старик разглядывал спящих при неверном огоньке, столь же слабеньком, как жизнь этих изголодавшихся бедняжек, потом вдруг опустился на колени и поцеловал самого крупного мальчика, который негромко пискнул со сна.

Когда Жоттеран поднялся с пола, Бизонтен заметил, что старик украдкой смахнул слезу. Но тут он потер ладонью поясницу и ворчливо заметил Бизонтену:

— Мог бы, кажется, догадаться, что отец будет преклонного возраста, и сделать нары повыше.

Он рассмеялся, и Бизонтен последовал его примеру, но все-таки отбил нападение:

— Это уж мой хозяин так отпустил мне материал. Ведь он малость скуповат и дал дерева в обрез, так что мне не удалось сделать ножки повыше.

Старик хлопнул Бизонтена по плечу, и они обнялись.

— Вот я тебе задам, — добавил Жоттеран, — ты еще смеешь меня скупцом величать, задам тебе хорошенько… Негодник ты, вот кто!

На что Бизонтен заявил:

— Ваш сынок задаст жару, мастер Жоттеран, вам и вашим денежкам… Сами увидите… Увидите сами…

Оба говорили разом, и оба пытались рассмеяться, но смех походил на сдерживаемые с трудом рыдания.

43

Долго они все вместе обсуждали, брать ли мастеру Жоттерану ребенка сегодня же или нет. И все-таки решили, что разумнее всего будет дождаться приезда Блонделя.

— Если в конце недели он не появится, — заключил Жоттеран, — тогда подумаем. Но пока суд да дело, позволю-ка я себе последовать вашему примеру — куплю козу, так что хорошего молока у малыша всегда будет вдоволь, тут уж воды никто не примешает, да еще от одной и той же козы пить будет. А это всего важнее.

Когда Жоттеран ушел, Бизонтен обратился к Мари:

— Нашелся все-таки хоть один, у кого с избытком хватит и любви, и пищи… А что касается других, я почему-то твердо верю, что Блондель сумеет уговорить советников и самого старейшину: мастер Жоттеран славный человек, всем взял, только нет у него такого дара, как у нашего Блонделя. А главное, нет у него… не знаю, как бы лучше сказать, короче, не может он, как Блондель, на вас посмотреть, так что дыханье перехватит… Вот в чем его секрет. И если кто готовится ему дерзостью ответить, пусть лучше на лекаря не глядит, а то слова у смельчака в горле застрянут, что твоя куриная кость.

И с тех пор они стали жить ожиданием. Мужчины, как и обычно, каждый день отправлялись на работу, но Мари из дому не выходила. Каждый вечер являлась чета Жоттеранов полюбоваться на своего малыша, и старик всякий раз добавлял:

— Видишь, Бизонтен, я же знал, что правильно сделал, купив лес. Те стволы, что ты отметил, их мой молодец свалит. Видишь, мы для него все приготовили.

Бизонтен то и дело бросал взгляд на Мари, баюкавшую на руках обожженную малышку. И думал: «Как же и когда она приступит к этому разговору?»

И вот как-то вечером, когда они сидели одни в своей комнате, Мари заговорила:

— Если Ортанс с Блонделем не приедут, просто представить себе не могу, что с младенцами будет, но ведь малышка-то все-таки обожженная… Наша малышка… Ей-богу… Если бы ты только знал, до чего она миленькая… Бедная моя детка… При таком калечестве…

Бизонтен нарочно сердито нахмурил брови:

— Малышка, малышка… Ну и что? Что, я спрашиваю? Не могла по-человечески сказать, так, мол, и так, хочу ее себе оставить? Значит, ты хочешь, чтобы наш первый ребенок был не от меня и не от тебя? Ослица ты, вот ты кто, неужто я нары сбивал, чтобы они пустые стояли. Честное слово, издеваешься ты надо мной, что ли!

Оба они расхохотались, а когда они сообщили эту новость остальным, те охотно присоединились к их смеху.

— Стало быть, — сказал Пьер, — когда наш Чудесный Безумец явится, у нас останется всего трое ребят…

Бизонтен прервал его.

— Дурачок! — воскликнул он. — Неужто ты воображаешь, что те двое явятся с пустыми руками? Голову даю на отсечение, они еще новых привезут, и я уже давно подумываю, не отправиться ли мне вот прямо сейчас за досками: по-моему, пора нам еще вторые нары сбить.

Говорил он шутливо, но и впрямь опасался, что Ортанс и Блондель явятся с новой партией младенцев. Да и Мари тоже встревожилась не на шутку, так что Клодии пришлось ее успокаивать: глядя на Мари простодушным взором, она твердила:

— Ты его еще плохо знаешь. Он все может. Всего, чего он хочет, он непременно добьется.

— Я тоже его хорошо знаю, — добавил Бизонтен, — такой сумеет в открытые ворота войти, и никто его даже не заметит.

Бизонтен не ошибся. Блондель постучал в дверь на рассвете следующего дня.

И Бизонтен даже испугался, увидев его изможденное лицо. При такой худобе глаза его, казалось, приобрели еще большую силу, а взгляд почти неестественную остроту. Протянув к хозяевам руки, казавшиеся при свете очага совсем прозрачными, он воскликнул:

— Друзья мои! До чего же я рад вас всех видеть!

Он подошел поближе и спросил:

— А как детишки?

Мари указала ему на второй этаж.

— Наверху, им там тепло…

Только после этих слов Блондель расцеловался с хозяевами и сказал им, что решил отправить Ортанс вперед на повозке, так оно было безопаснее. Поскольку стража запретила ей въехать в город, так как она везет еще девять ребятишек, она поехала в обход. А он один без вещей спокойно вошел в город в толпе крестьян, идущих на ярмарку.

Бизонтен рассказал гостю о том, что здесь у них происходило, и лекарь чуть не до слез растрогался, узнав, что Жоттераны и Мари решили взять себе — старики старшего мальчика, а Мари бедняжку обожженную девочку. Тут он обхватил голову обеими руками, оперся локтями о стол и задумался. Даже в складках морщин залегла неистребимая усталость, а длинные волосы, откинутые назад, казалось, еще больше прошили седые пряди. Неподвижно глядел он на пламя очага сквозь парок, подымавшийся из миски с горячей похлебкой, которую только что подала ему Клодия.

— Да вы кушайте, — твердила Мари, — подкрепитесь хоть немножко.

Блондель машинально проглотил ложки две-три, потом, словно над головой его раздался удар грома, выпрямился, поднес руки к вискам, потом протянул их вверх повернутыми ладонями к небесам.