Время кобольда - Павел Сергеевич Иевлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А есё у вас бумазка есть, где вы всё записываете! Вот она! Но там сначара неправирьно! Вы писете, сто мне нерьзя верить, а это не так! Вы узе передумари! Я хоросая!
Азиатка прильнула ко мне сзади так, что организм бодро отреагировал. А ещё мне нужно в туалет.
— Сортир там, Кэп! — сказала Натаха, заметив мой ищущий взгляд. — Но душа нет. Мы тут все немного не розами пахнем. И да, увидишь чёрную страшную бабу — не удивляйся. Приблудилась.
Страшную? Если страшнее неё — то как бы до сортира успеть добежать.
Негритянка спит на матрасе в соседнем ряду стеллажей. Страшна разве что для тех, кто не видел негров, а так — обычная. Губы чёрные варениками, расплющенный широкий нос, кучерявая жёсткая волосня. Худая, костлявая, ноги длиннющие. Выглядит измученной даже во сне. Видать, жизнь не балует.
А вот в сортире…
— Эй, как вас там… Натаха и… — позвал я тихо.
— Чего, Кэп? Бумага кончилась?
— Это так и должно тут висеть?
За проходящую под потолком трубу привязан дешёвый дерматиновый брючный ремень, в его петле повис сизо-серый негритос. Ну кто ж так вешается? Продел в пряжку, сунул башку и с унитаза шагнул. Ремень и не затянулся толком. Вон, до сих пор ноги подёргиваются.
— Блядь, Сэмми, дебила кусок! — расстроилась Натаха. — Я его приподыму, а ты режь. Вот тебе ножик, сама точила…
Женщина без видимого усилия приподняла то ли негра, то ли его тело, я, встав на многострадальный унитаз, перерезал ремень. Вытащил его в помещение и вернулся чтобы воспользоваться, наконец, санузлом по назначению.
Когда вышел, мне открылась дивная в своей сюрреалистичности сцена — Натаха, стоя на четвереньках, впилась в губы дохлого негра могучим поцелуем, а из-за стеллажа на это смотрит глазами страдающей от запора жабы перепуганная негритянка.
Прервав поцелуй, женщина налегла на грудную клетку удавленника — аж рёбра захрустели, и я понял, что она просто проводит реанимационные мероприятия. Видимо, он ещё не совсем дохлый. Твою мать, да что тут происходит вообще? И где это «тут»?
— Давай я сердце, а ты вентиляцию.
Натаха кивнула и снова впилась в пухлые негритянские губы своими. Энтузиазм такой, что он сейчас, кажется, надуется, как воздушный шарик, и взлетит к потолку. Я налёг на грудную клетку и понял, что умею делать непрямой массаж. Помню не головой, а руками.
Через десять нажатий-вдуваний негр задёргался и замотал головой, пытаясь увернуться от энергичных оральных взаимодействий.
— Жить будет, — констатировал я и оставил их с Натахой наедине. После таких медицинских процедур она, как честный человек, должна на нём жениться. И нет, я ничего не перепутал.
***
— Привет! — кивнул я откровенно паникующей негритянке. — Меня, кажется, зовут Кэп.
— Здравствуйте, — осторожно ответила она. — Я, кажется, не знаю, как меня зовут.
— Абутой тебя кличут! — откликнулась Натаха.
— Абуто, да… Как я могла забыть? А кто вы и где мы?
— Я Натаха, этот висельник-доброволец — Сэмми, там ещё где-то в углу Сэкиль.
— Привет! — помахала азиатка узкой ладошкой.
— А вот где мы — спроси чего полегче. Вчера была версия, что в аду.
— Я не помню, что было вчера…
— Тут вы с Кэпом товарищи по несчастью, он тоже всё забывает. Но у него хоть бумажка есть, и мы с Сэкиль. А про тебя мы мало знаем, извини. Но не бойся, к вечеру что-то вспомнишь. Хотя вряд ли обрадуешься.
Да, у меня же есть бумажка! Надо хоть почитать. Я вернулся в угол и уселся на матрас, Сэкиль тут же уютно прижалась ко мне сбоку. Кажется, у нас с ней было. Знакомое ощущение.
«Прочитай внимательно!» — а как же. Непременно.
Закончив читать, немного посидел в осмыслении того, что было у меня не только с Сэкиль. Но и с Абуто, и даже — ни за что бы не поверил — с Натахой. Хорошо хоть, не с Сэмми. Кстати, как он?
— Кэп, прости, но зря вы меня откачали.
— Это Натаха, к ней претензии. Я с утра вообще не понимал, что происходит. Ну, висит в сортире кто-то. Может, тут так принято… Сейчас более-менее вспомнил. Тебя опять накрыло?
— Да, Кэп. Ночью проснулся и подумал, что умер во сне. А потом понял, что умер раньше. А потом — что и не был живым никогда. И что мы все в аду, но я в него попал не по делам своим, а был тут всегда, я его часть. И это было абсолютно невыносимо. Я пытался разбудить вас, но никто не просыпался, все лежали как мёртвые куклы, хотя мёртвый как раз я. Я понял, что мёртвому живых не добудиться, мёртвым место среди мертвецов и попытался себя убить, хотя как можно убить мёртвого? И не умер, хотя было очень больно и не хватало воздуха, и окончательно понял, что мёртвый. А потом, наверное, всё же умер, потому что ничего не помню.
— Просто ремень у тебя говно. Недозатянулся, пряжку перекосило. Вот и таращило тебя от кислородного голодания. Как шея?
— Болит зверски. И вся грудь в синяках.
— Ну и какой же ты мёртвый? Мёртвые не болеют. А грудь — это я тебе сердце запускал.
— Сказал бы спасибо, но, думаю, зря вы. Сейчас-то я нормальный, но ночью опять накроет, и всё заново. Вы уж меня не откачивайте тогда.
— С этим к Натахе, я всё равно не вспомню нихера. Знал бы ты, как это бесит.
— Может, ты мне пистолет оставишь, Кэп? Я хоть застрелюсь, это надёжно.
— Оставить пистолет наглухо ебанутому суициднику? Это ты зашибись придумал. Нет уж, Сэмми, кто знает, как тебя в следующий раз растаращит. Может, ты решишь, что тебе скучно быть мёртвым в одно рыло, и нас перестреляешь. Мы тебе лучше верёвочку какую найдём получше. И, кстати, можно вешаться не в сортире? Что за пошлость? Сортир для другого дела нужен.
— Иди в жопу, Кэп, — обиделся Сэмми и, поднявшись, ушёл в свой угол.
Подумаешь,
