Крепостной Пушкина 2 (СИ) - Берг Ираклий

Логично, что его и отправили в Санкт-Петербург по просьбе русской государыни об «опытных моряках».

Опытный моряк очаровал всех, и сразу был отправлен воевать. Чудовищный разгром второго Роченсальмского сражения подмочил репутацию, и граф в расстроенных чувствах удалился в Рим, где как раз восходила звезда второго из братьев. Тот стал доверенным лицом Папы и уверенно шёл к сану епископа.

Французская революция тогда всколыхнула Европу. Папский двор был напуган, и в поиске союзников решил обратиться даже к схизматикам. Ловкость брата (ставшего уже епископом) позволила вновь направить Джулио в Россию, на сей раз в качестве полномочного посла Мальтийского ордена, что полностью отвечало интересам всех. Джулио был счастлив. Интуиция шептала об удаче и не обманула бравого командора.

Формальный повод был связан с юридическими тонкостями владения Острожской ординацией, оспариваемой орденом и польским магнатами около двухсот лет, что давало ему устойчивость положения. Одно дело когда вы просите, совсем другое когда требуете.

Императрица переваривала куски доставшиеся ей от разделов Речи Посполитой (в которые входила ординация) и никак не могла принять окончательного решения, что тоже устраивало.

Заодно Джулио приглядел себе достойную невесту, сказочно богатую вдову последнего из рода Скавронских, племянницу Потёмкина. Открыто говорили, что тот осыпал ёе бриллиантами и любил не только как дядя. Но слухи вещь эфемерная, а бриллианты материальная, да и смутить итальянца того времени подобной ерундой как любовь дяди к племяннице было сложно. Сложность представлял обет безбрачия как рыцаря ордена, это мешало перевести чувства в ту самую приятную материальную часть, но Джулио не унывал и верил, что что-нибудь да придумает.

Оценив положение дел при дворе, он сделал ставку на наследника и не прогадал. Взошедший на престол Павел Петрович осыпал итальянца милостями не хуже чем Потёмкин племянницу бриллиантами, кроме разве «эфемерной части», но в том ни тот ни другой не нуждались.

Павел разрешил спор об Острожском наследстве (доходов с него) в пользу ордена, организовал русское приорство, а когда Бонапарт вздумал посмотреть лично на египетские пирамиды и захватил по пути Мальту, то принял на себя сан Великого Магистра ордена. Дело небывалое, поскольку из православия император уходить не собирался. Заодно Павел объявил Мальту российской губернией.

То был пик карьеры Джулио. В помощь ему прибыл брат, в качестве доверенного представителя Папы. Тот развернулся во всю ширь, уверяя государя, что к титулу Магистра можно прибавить и звание римского первосвященника, чем закончить раскол церквей. Государь слушал внимательно и благосклонно. Ситуация громадности угрозы от «французских безбожников» казалось давала шансы и на такое. Джулио обратился с просьбой принять его в подданство Российской империи и был принят.

Превратившись из Джулио в Юлия Помпеевича, он получил ещё один графский титул и ещё одно командорство.

Павел расширил Орден, активно раздавая командорства как представителям русской знати, так и знатным беглецам из Франции. Орден смешал католиков и православных.

Павел развернул корпус кавалергардов (численностью в роту) в полк, созданный как личная охрана Великого Магистра, то есть себя самого. Шефом полка был тут же назначен Юлий Помпеевич.

В Рим полетело послание от императора, принесшее в ответ разрешение Папы снять обет безбрачия с российского подданного. Незамедлительный брак со Скавронской дал тому в руки огромные средства. А кроме того, Папа писал, что готов перенести резиденцию под крыло государя Всероссийского, на Мальту, едва она будет отбита от француза, поскольку в Риме небезопасно. От перспектив дух захватывал!

Увы. Если не всё, то многое обрушилось за день.

С тревогой наблюдавшие за ростом влияния итальянцев на императора, русские сановники (из сторонников английской, прусской и австрийских партий) приняли меры. Двуличие сынов Ломбардии было представлено государю. Как ни странно, невольно помог им старший и главный из братьев, седьмой маркиз Гамболо. Он с большим удовольствием поддержал итальянский поход Бонапарта и создание Цизальпинской республики. Ничего удивительного — австрийцев там никто не любил. Вскоре выяснилось, что представление о том что такое республика у разных людей отличается друг от друга. Маркиз отказывался понимать, что раз республика, то он больше не маркиз. Хуже того — потешался над теми кто пытался втолковать нечто подобное. Французы терпели, но когда Суворов атаковал Италию — не выдержали и маркиз был отправлен в ссылку скучать на Лазурном берегу.

То было доложено Павлу Петровичу, что привело его в негодование. Как так — поддерживает республику? Гнев пал на братьев, епископ отправился в Рим, а Юлий Помпеевич отстранён от двора. Вскоре, впрочем, возвращён, но прежней силы уже не имел.

После гибели императора от «апоплексического удара», Юлий Помпеевич вздыхал, но не грустил. В конце концов жизнь так прекрасна! Он стал сенатором и членом госсовета, что позволило ехидному Ростопчину в преддверии 1812 года язвить, мол, прекрасно братья устроились: один маркиз и герцог Французской империи (Бонапарт тоже не совсем понимал отчего бы маркизу не быть маркизом, заодно даровал и титул герцога), камергер и советник Наполеона, супруга его фрейлина; второй носит кардинальскую шапку и приходится личным советником второго уже по счету Папы римского, а третий у нас, в России ведает гоф-интендантской конторой, сенатор и заседает в государственном совете!

Благодушный Юлий отмалчивался, время для мести всемогущим партиям ещё не пришло. Оно настало во время мятежа на Сенатской площади. Помпеевич категорически отказался признавать государем Константина и приносить тому присягу. Когда же Николай настоял, то итальянец рассмеялся ему в лицо. «Ваше величество, — сказал он, — вы наш государь, а если так вам угодно, чтобы мы присягали кому то ещё, то и ведите нас к присяге сами». Николай оценил. Юлий был награждён орденом Андрея Первозванного и чином обер-камергера, что сделало его самым старшим придворным чиновником.

— Не воображайте себя умнее других, юноша. Император не игральная кость, которую швыряет кто пожелает. Император сам игрок. Всегда. И он играл нами как и прочими, подобно любому властителю. Вы видите смешное не там где должно. Ваше воображение извращено лгунами. Но вы неглупы, я наводил о вас справки. Удивлены? Чем? Столь странный субъект как вы не мог не привлечь к себе пристального внимания. Тем более вы якобы холоп моего подчинённого. Да-да, ваш бывший господин по дворцовой части подчинен именно мне. Мне ли не знать как делаются дела в нашем государстве. Вы вдруг возникли ниоткуда. Затронули то, что люди вашего тогдашнего положения стараются избегать. А ваш напор в направлении государя — что, пустяки? Ваше образование, широта интересов, деятельность, неумелое поведение — всё замечено. Вопрос лишь зачем вам это. Чего вы добиваетесь и кто вы? Не отвечайте, вы не скажете правды. Да и мне станет неинтересно. Вам удалось самое сложное — спрятать происхождение. На моей памяти сие не удавалось ещё никому из оказавшихся вблизи от трона и его обитателей. Брависсимо! Мои аплодисменты.

Степан молчал, чувствуя некоторую потерянность. Он так и не смог соорудить никакой достаточно твёрдой версии о самом себе за минувшее время. Нужна была внутренняя база человека современного этим людям, чтобы поверили, иначе не сходилось. Многие могли сказать кем он не являлся, но никто не мог назвать кем он был. Приходилось выплывать на загадочности. На интересе к непонятному. В который раз подумалось как повезло ему с Пушкиным.

— Вы представьте, представьте себе русский флот под флагами Мальтийского Ордена. Государь собирался действовать именно таким образом. Это что, по-вашему, глупость? Игра? Нет-с, то есть рука гения. Одно дело — флот какого-либо государства, другое — если он ещё и орденский. Мальтийский крест с Андреем Первозванным. Государь прямо желал восстановить орденские караваны. Любое действие, или почти любое превращалось в поступь Веры. Понимаете?