Ябеда - Сэм Хайес

Нине подумалось, что самому мэтру трюки уже не под силу. Итону Ричеру давно перевалило за шестьдесят, и от былой подвижности мало что осталось. Слишком много травм в прошлом, чтобы продолжать работать дублером.

— Актер, о котором идет речь, сломал обе ноги, — гаркнул Ричер, и смешки сменились недоверчивым ропотом. — Отказался от дублера наотрез, а такого рода падения, даже в воду, но с громадной высоты, требуют немалого опыта. Видели бы вы, какую пропасть бумаг ему пришлось подписать, чтобы продюсер дал добро! — Ричер громогласно хохотнул, перекрыв шум теперь уже навострившей уши аудитории. — Режиссер вставил обратно все вырезанные сцены — все, что было потом. Лицо крупным планом, кровь, боль.

Нина представила и содрогнулась: она не переносила высоты. Кому может прийти в голову взяться за такую работу? Нет уж, лучше оставаться за кадром.

— Ну и как сигануть с такой высоты, чтоб остаться в живых? — поинтересовался другой студент.

— А считай, что никак. Либо… — Ричер выдержал паузу, — придумывать другой трюк, либо молиться.

После мастер-класса Итона Ричера окружила группа студентов. Им дали возможность заглянуть в мир спецэффектов, позволили продемонстрировать собственные умения одному из лучших мастеров жанра, и теперь всем хотелось лично поблагодарить его. Нина встала в очередь желающих пожать мэтру руку.

— Я обратил внимание на твою работу. — Итон снова припал к своему стакану. Стоя рядом с ним, Нина поняла, почему Ричер не расстается с водой — пот лил с него градом. — Ты выделяешься на общем фоне. Хочешь работать в театре и в кино?

— Очень хочу… — Дожив до двадцати лет, Нина еще никогда и ни перед кем не испытывала такого благоговения. Он отметил ее работу! До сих пор все ее только унижали. — Только об этом мечтаю.

— У тебя есть способности, — кивнул он, оглядывая ее с головы до ног. — Держи мою карточку. Получишь диплом — звони. Сколько до выпуска?

— Еще год, — сказала Нина. Сердце в груди стучало как бешеное. Сам Итон Ричер! С ума сойти! Маячивший впереди год учебы представился десятилетием. Эх, если б разделаться с колледжем прямо сейчас…

— Как тебя зовут?

— Нина Брукс, — пролепетала она. — Спасибо, сэр, за чудесный день. Я столько узнала.

Итон Ричер черкнул в блокнот ее имя, хохотнул.

— По крайней мере, ты теперь знаешь, как не надо падать со скалы, — пророкотал он и вышел в сопровождении группы студентов.

Она честно пыталась. Джози еще спала, а Мик должен был объявиться не скоро. Нина обзвонила все отделения полиции, которые знала, а которые не знала, нашла в Интернете. Всякий раз прилежно набирала «141», чтобы скрыть собственный номер: совершенно ни к чему, чтобы ей перезванивали. Пока не отыщется Марк Мак-Кормак или кто-нибудь другой, кто подтвердит, что занял его место, — никаких подробностей.

«Прошу прощения, но если вам не известно имя контактного лица, то я не могу соединить вас с этим отделом департамента уголовного розыска. Районный офицер связи даст вам координаты…»

Нина повесила трубку.

«Марк? А дальше? По буквам, пожалуйста».

«Отдел переехал, теперь все сосредоточено в Лондоне».

Набрав Скотленд-Ярд, Нина обзвонила шесть разных отделов, пока не вышла на того, кто мог иметь отношение к защите свидетелей. Она произнесла эти слова, и само их звучание привело ее в состояние тихой паники.

— Имя и регистрационный номер, пожалуйста, — сказал женский голос.

— Миранда Бейли, — ляпнула Нина первое, что пришло на ум. — Регистрационного номера у меня нет.

Последовала пауза.

— Прошу прощения, Миранда Бейли в списках не значится.

Нина бросила трубку.

— В списках не значится, — прошептала она.

«Да разве я могу назваться? — в отчаянии думала она, глядя на экран компьютера. — Марк говорил: хочешь жить — без моего ведома не доверяй никому. Ну и как сказать полиции, кто я такая, когда некоторые из них сами были полицейскими?»

— Нина? — раздался за спиной голос Мика. — Что случилось?

Нина живо обернулась и захлопнула крышку ноутбука. Попыталась улыбнуться:

— Ничего себе у тебя видок. Ты когда встал?

— А я вообще не ложился. Помираю — хочу кофе!

Мик принялся возиться с кофеваркой, греметь чашками, уронил на пол коробку с бумажными фильтрами.

— А не сказать ли этим галерейщикам, что тебе требуется больше времени? — Нина терпеть не могла, когда Мик бывал в таком состоянии. Ей нужен Мик бодрый, энергичный, в любую минуту готовый к действию. А сейчас он и ложки кофе не в состоянии донести до кофеварки, рассыпал половину. — Ты вымотался. Нельзя же картины писать, как оладьи печь.

Мик обернулся и запустил чайную ложку через кухню, едва не угодив в лицо Нине.

— По-твоему, черт побери, я дни напролет оладьи пеку? — Он шваркнул крышку на стеклянный кофейник. — Не всем, знаешь ли, так везет, не все могут выбирать, когда работать, когда нет. Это ты у нас, как я заметил, можешь себе позволить полдня торчать дома. И тебе плевать на оплату по закладной. — Натыкаясь на мебель, Мик метался по кухне, лупил по крышке кофеварки: давай скорее! Ему не терпелось убраться в мастерскую.

— Я знаю, тебе нелегко. Стресс…

— Что тебе известно о стрессе! — огрызнулся он. — О таком стрессе.

Нина растерялась, не зная, чем его успокоить. В таком состоянии она видела мужа впервые.

— А что, если сказать этому… — Язык не поворачивался выговорить имя. — Может, сказать этому галерейщику, что выполнить его заказ не в твоих силах? Оставишь только галерею Марли. В конце концов, они первыми к тебе обратились.

Лицо Мика окаменело, изменилось до неузнаваемости.

— Сказать, что я не в состоянии выполнить заказ? — неожиданно хладнокровно переспросил он.

Неужели готов согласиться, неужели? Если бы он отказался работать на новую галерею, у них появился бы шанс избавиться от Бернетта навсегда. И Мик с Джози никогда ничего не узнали бы.

«Мы переедем, — думала Нина. — Сменим фамилию — предлог можно придумать, Мик меня любит, он поймет и простит… Вот чего он никогда не простит — так это того, что я восемнадцать лет лгала ему, восемнадцать лет молчала о том, кто я такая на самом деле».

— Сказать, что не могу выполнить заказ?! — бешено заорал Мик.

Нина подпрыгнула.

— Я просто подумала…

Он шагнул к ней, придвинулся вплотную.

— Подумала? Что ты можешь думать? Ты ни черта не смыслишь, ни черта не соображаешь в моей работе.

— Я понимаю, насколько она для тебя важна. Знаю, сколько лет ты добивался заслуженного признания. Господи, да я ведь прожила с тобой почти все эти годы!

Нина отстранилась, но Мик угрожающе приблизился. От головы к сердцу протянулась ниточка страха, хоть сердце и отказывалось принять это чувство. «Это твой муж», — сказала она себе и коснулась его руки.

— Не смей. — Мик отпрянул. Не дожидаясь, пока выключится кофеварка, выдернул кофейник, плеснул себе в кружку. — Просто не смей, — повторил он и вышел.

Нина смотрела, как он, расплескивая кофе, шагает через сад. У мастерской остановился, отшвырнул чашку. Та врезалась в дерево и мелкими осколками осыпала кусты.

— Мам, что тут у вас такое? — В дверях стояла заспанная Джози. — Крики, шум.

— Ничего особенного. — Нина сглотнула слезы. — Ну и сколько можно дрыхнуть?

— У меня каникулы, хотелось поваляться, — и потрясла пачку хлопьев, взвесила в руке пакет из-под молока и насупилась: — А что, молока нет?

— Где магазин, ты знаешь, — отрезала Нина и тут же пожалела. Нельзя отпускать Джози одну из дома. Во всяком случае, до тех пор, пока ситуация не разрулится.

— Отлично, пойду завтракать к Нат. По крайней мере, ее мама делает яичницу и блины!

Нина представила, как Лора с остервенением взбивает тесто, плюхает его на сковородку и сваливает на тарелку обугленный по краям блин. Повариха из Лоры никакая, на кухне она просто дает выход собственному раздражению.

Возмущенно задрав подбородок, Джози вышла и хлопнула дверью.

«Ну вот, оба. За какие-то пять минут меня оттолкнули и муж, и дочка. — Нина бессильно опустилась на корточки. — Может, они хотят мне что-то сказать?»

Глава 42

Через двадцать четыре часа после моей смерти меня качало и перед глазами плыло. Я здорово стукнулась головой. Не могу сказать, что именно пошло не так, в чем я ошиблась, хотя к советам прислушалась и досконально, насколько позволило время, изучила вопрос. Но факт оставался фактом: несмотря ни на что, я осталась в живых, эта часть прошла по плану. Остальное было не в моей власти.

Ни о какой больнице не могло быть и речи. В первый вечер я сидела перед ящиком в номере мотеля, таращила глаза в какую-то телевикторину, тряслась и не могла понять: почему я не в состоянии ответить на самые элементарные вопросы или, например, пересчитать гнусные цветочки на замызганных шторках? Стоило только вспомнить — и у меня едва хватало сил на вдох и выдох; я с трудом верила, что умерла.