Ябеда - Сэм Хайес

— я ничего не понимаю. все вверх дном. думала, мама счастлива. думала она нас любит. у папы крыша поехала.

Долгая пауза. Я вглядываюсь в унылую мордашку, которую выбрала для себя Джозефина Кеннеди. Смотрит ли она сейчас на фигурку, которая должна представлять Аманду?

— тебе не интересно как она это сделала?

— нет. — Это выше моих сил.

— а всем остальным интересно. тебя спрашивали про маму?

— да, — вру я. — ну и я просто говорила правду и они затыкались.

— а мои друзья не знали что сказать. до сих пор не знают, я лишняя.

— папа с тобой не говорит про это?

— не-а. он работает как проклятый, он здорово изменился, не тот папа которого я знала.

— ужас. Нужно чтоб тебе кто-то помог. может к своему доктору сходишь?

Я бы все отдала, чтобы помочь, но нас разделяла целая жизнь. Я бы прижала ее к груди и не отпускала, пока все снова не станет хорошо.

— а смысл?

— тебе надо с кем-то поговорить. тебе помогут, только попроси. можно записаться в какую-нибудь группу или поговорить с врачом. и твоему папе пошло бы на пользу. жизнь продолжается. ты никогда не забудешь маму. просто помни что она тебя любила. но у тебя вся жизнь впереди, тебе есть для чего жить. твоя мама этого хотела бы.

Только когда весь текст появился на экране, до меня дошло, как много я написала и как мало это похоже на слова подростка.

— не учи меня! ты мне не мама.

И иконка стала серой, Джо-джо отключилась.

Слезы капали на клавиши. Девочка моя! Пусть через все километры моя боль, моя любовь долетит до тебя.

Глава 41

Ha первый взгляд день был как день. Позднее лето, солнце согрело сад. Заказы шли к Мику быстрее, чем он успевал рисовать, поэтому он спозаранку засел у себя в студии. Заспанная Джози спустится часа через два, не ранее, и ей понадобятся медовые мюсли, чай и телевизор. Текущие Нинины дела высились на кухонном столе — стопка бумаг, в которых было все: перспективы, возможности, все то, о чем она так давно мечтала. Жизнь, теоретически, была прекрасна.

Отчего же в таком случае, когда зазвонил телефон, Нина вздрогнула и уставилась на аппарат с чувством, что если ответит, то мир рухнет?

— Слушаю? — Она взяла трубку двумя пальцами и держала на расстоянии, словно это могло спасти от неведомой опасности.

— Миссис Кеннеди? Это Джейн Шелли. Я не помешала?

Не сразу Нина припомнила женщину-констебля, которая приехала по вызову о попытке вломиться в дом.

— Нет, ничего.

Что ей нужно? Неужели что-то выяснила? Может, полиция все-таки поверила?.. Только теперь Нине придется идти на попятную и уверять, что она ошиблась и никто к ним в дом не вламывался. Впутывать полицию сейчас никак нельзя.

— Вообще-то я просто так звоню. Хотела убедиться, что у вас больше ничего не приключилось.

Было что-то в тоне констебля, что заставило Нину поверить — Шелли звонит не по долгу службы. К тому же на определителе высветился номер мобильного телефона. Номера полиции, надо полагать, так запросто не определяются. Констебль Шелли звонила от себя лично.

— Вы очень добры, — ровным тоном ответила Нина. — У нас все хорошо. — Обмолвиться о Бернетте хоть словом все равно что подписать смертный приговор самой себе.

— Я вам верю, — сказала Джейн Шелли. Связь была неважной, легко можно ослышаться. — В смысле — насчет взломщика и машины. Я верю, что вы ничего не придумали.

— Наверняка ничего особенного не произошло. Воображение разыгралось.

На том конце провода вздохнули.

— Мне уже доводилось сталкиваться с подобным. Все это очень печально. Не хотелось бы прохлопать еще один случай.

Джейн Шелли вряд ли давно служила в полиции, но за недолгую службу что-то явно ее задело. Что, как и почему — неважно. Сейчас главное, чтобы она повесила трубку. Нине надо было обдумать дальнейшие шаги.

— Столкнулась я как-то с одной женщиной помоложе вас, — продолжала констебль Шелли. В трубке слышался какой-то посторонний шум, как будто она стояла в толпе детей. Смех и крики почти заглушали ее голос. — У нее был маленький сын, всего четыре года. Чуть ли не каждую ночь сожитель колотил ее до потери сознания. И пацаненок все видел.

Нина недоуменно нахмурилась, не желая слушать и слышать. В окно она увидела, как из мастерской вышел Мик, жадно вдохнул свежий воздух, закинул руки на затылок, потянулся, откинул назад голову. И вдруг упал на колени. Если бы Нина не знала, что это он так переводит дух, решила бы, что муж в полном отчаянии.

— Все это очень прискорбно, — вежливо ответила она, — но ко мне не имеет никакого отношения.

— Так вышло, что ее тело нашла я, — упорно продолжала Шелли. Теперь ее голос звучал громко и ясно, никакого детского гомона. Нине послышалось урчание автомобильного мотора. — Точнее, ее нашел сынишка, а когда я пришла, он тянул ее за руку и уговаривал мамочку проснуться. Сожитель забил ее до смерти.

Нина нервно расхаживала из угла в угол. Если это полицейская уловка, чтобы заставить ее признаться, то ничего не выйдет. Про Бернетта она и не заикнется. Если она хочет выжить, то должна разыскать Марка Мак-Кормака и просить его о помощи — или обойтись своими силами. Других шансов нет.

— Та женщина несколько раз вызывала полицию. Жаловалась на какого-то бандита, на грабителей. А на самом-то деле ее лупил сожитель. Мы ей говорим: подайте официальное заявление, а она в отказ. Ошиблась, мол, сама упала.

— Меня муж не бьет! — возмутилась Нина.

Снова вздох.

— У меня есть сын, — сообщила Шелли. — Как раз забрала его из детского сада.

— Рада за вас.

— Я мать-одиночка, в прошлом году ушла от мужа. Поднимал на меня руку, стервец.

— На вас? Полицейского? — Нина едва не расхохоталась.

— В этой игре все равны. Мой номер у вас есть. Захотите поговорить — звоните.

И гудки в трубке.

На киносъемках Нине уже приходилось работать — давным-давно, когда она еще училась в колледже на гримера. Коротенький фильм снимали студенты кинематографического факультета для своих выпускных экзаменов. Колледж пригласил несколько кинопрофессионалов — консультировать студентов, а заодно приглядеться к будущим талантам. Для участия в съемках привлекли всех студентов театрального факультета.

Пуще остальных Нину занимал Итон Ричер, главный постановщик трюков и спецэффектов для кинозвезд, который согласился дать студентам однодневный мастер-класс. Нина была с ходу очарована. Имя этого человека она видела в титрах бесчисленного количества фильмов. Его профессиональные знания были безграничны, приверженность деталям безупречна.

— Возьмите хотя бы «Немые мечты», — ревел он: средний уровень громкости не отвечал требованиям великого человека. — Для съемок сцены смерти режиссер не раз обращался к группе по спецэффектам, однако ему удалось создать фильм такой правдоподобный, такой обжигающий, такой жуткий, что кое-кто из актеров не смог высидеть на премьере.

Аудитория приглушенно шепталась, пока Ричер сообщал подробности. Нина сидела как завороженная: оказывается, одной крошечной деталью можно добиться колоссальных результатов. «В точности как в моей жизни», — думала она.

— Разумеется, рука была искусственной, — продолжал Ричер, — однако пальцы настоящие, и крупные планы вышли убойные. И никакого вам топорного монтажа. — Он отхлебнул воды из полулитрового стакана. — Мельчайшие движения мышц — вот ключ к сценам, где надо, к примеру, цепляться за край скалы. Когда в «Немых мечтах» актер наконец разжимает пальцы, зритель «сидит» у него в голове. Те крупные планы были не крупными планами, а взглядом изнутри.

Раздались смешки. Многие студенты пришли сюда от скуки, остальные проявили вялый интерес. И лишь двое-трое, включая Нину, были околдованы. С первого дня занятий по театральному гриму Нина почувствовала, что у нее появилась цель в жизни. Изменять внешность, характер человека — вот чем она хотела заниматься.

— То есть ту сцену со скалой снимали единственным дублем? — выкрикнул какой-то самоуверенный студент. — Актер после такого падения, конечно, отдал концы?

Итон Ричер успел несколько раз прокрутить им эту сцену. «Классический пример, когда простыми эффектами были достигнуты сногсшибательные результаты», — пояснял он.

За вопросом прокатилась волна смешков.

— Встаньте, молодой человек. — Ричер вышел из-за трибуны, оглядел аудиторию, ухватился короткопалой ладонью за подбородок. На поднимающихся амфитеатром скамьях кое-кто еще хихикал. — Вопрос не так глуп.