Хрустальная ловушка - Виктория Платова

И вот теперь он стоял на вертолетной площадке рядом с дочкой и зятем. От него пахло крепким, въевшимся во все 'поры кожи одеколоном, бензином и дешевым табаком: очевидно, в лучшие времена развалюха-вертолетик «Ми-2» трудился на ниве табаководства.

Сам отец не курил. Он бросил курить сразу же после свадьбы, потому что вбил себе в голову, что Инке может не понравиться запах кубинских сигарет без фильтра. Они были на редкость вонючи и отравляли дом Олиного детства. Даже изысканная Манана не могла отучить его от двух пачек «Портогаса» в день. Инке удалось сделать это за несколько минут, стоило только наморщить хорошенький носик.

— Что случилось? — крикнул отец, когда винт еще работал. — Она жива?!

— Все в порядке, — успокоил его Марк.

Никаких приветствий, никаких объятий.

— Где она?! — — Идемте, Игорь Анатольевич.

Марк был сама почтительность, он всегда ощущал дистанцию между собой и тестем. Отец был руководителем концерна, а Марк всего лишь одним из его высокопоставленных подчиненных. Эта ненавязчивая почтительность устраивала обоих.

— Что-нибудь серьезное? — отец никак не мог успокоиться.

— Здравствуй, папа. — Ольга все-таки решилась напомнить о себе.

— Здравствуй, малыш. — Небрежный, рассеянный поцелуй в щеку — вот и все, что ей удалось вырвать на правах дочери. Давно забытая ненависть к Инке неожиданно материализовалась и начала принимать угрожающие очертания.

Нет, он никогда бы не прилетел, если бы с ней случилось что-нибудь подобное. Он ограничился бы успокаивающим звонком из Москвы («Я люблю тебя, малыш, выздоравливай скорее!») или в крайнем случае прислал бы курьеров — дюжих молодцов из охраны концерна. Молчаливые курьеры переждали бы внизу все погодные катаклизмы и поднялись бы в «Розу ветров» лишь тогда, когда барометр намекнул на «ясно».

Она с грустью и непонятным раздражением смотрела на отца — когда-то давно он принадлежал только ей, большой, красивый, седоволосый человек. Он был совершенен, — во всяком случае, так всегда казалось Ольге: прямой нос, жесткие скулы и подбородок предводителя гуннов, какого-нибудь Аттилы. Сейчас же гуннский подбородок отца слегка подрагивал, что выдавало крайнюю степень волнения.

— Марк, объясни мне толком, что произошло?

— Она сорвалась со скалы. Но, в общем, никаких поводов для отчаяния нет.

— Позвоночник не задет?

— Нужен рентген, — уклончиво ответил Марк, — но ситуация не кажется мне катастрофической.

— А врачам?

— Врачи — это отдельный вопрос.

«Бедный Артем Львович, стоит тебе встретиться с отцом, и ты будешь иметь бледный вид», — подумала Ольга.

Игорь Анатольевич шел так быстро, что Ольга с Марком едва поспевали за ним.

— Ее можно транспортировать?

— Похоже, что да.

— Черт, нужно было взять с собой Мотю… Как же я не сообразил, старый дурак!

Матвей Кулагин, блестящий хирург, был старым другом отца. Они познакомились за два года до смерти Мананы, когда она сломала руку. История с переломом тоже имела психиатрическую подоплеку, и Шмаринов не любил вспоминать о ней. Ольга смутно помнила, что тогда Манана впервые подняла руку на отца, — потом она делала это частенько: только так она могла выплеснуть наружу и свое отчаяние, и свою смутную тоску, и свой страх перед собой.

— Она… Она в сознании?

— Ну, конечно, Игорь Анатольевич. И ждет вас.

Шмаринов сразу обмяк, как будто из него выпустили воздух: было видно, что больше всего этот человек боялся неизвестности. Теперь же, когда ситуация прояснилась, он смог позволить себе расслабиться.

…Инка действительно ждала.

Она сидела на кровати, вцепившись пальцами в край одеяла и напряженно глядя на дверь. Именно в такой позе они и застали пострадавшую, когда все втроем ввалились в номер.

— Девочка! — забыв обо всем, он бросился к жене, Инка протянула к нему руки и заплакала. Никто не может плакать так красиво, как Инка: полная неподвижность, полная безмятежность, даже ресницы не дрожат — королева в изгнании, да и только.

— Девочка моя…

— Игорь…

— Как же я испугался! Как ты могла так поступить с папочкой…

Ольгу даже передернуло от всех этих излияний. Только теперь она поняла, как сильно любит отец ее подругу. Ту самую подружку дочери с вечными чернильными пятнами и ссадинами на коленках, с которой он едва здоровался в детстве. Должно быть, они часто вспоминают об этом, когда лежат, тесно прижавшись друг к другу, обессиленные после любви: «А помнишь то платьице, в котором ты к нам приходила, голубенькое, в красный горох?..» — «Что ты, Игорь, у меня никогда не было такого платья…»

— Что у тебя болит?

— Ничего, — Инка посмотрела на отца ясными глазами, никакой паники, никакого отчаяния, он должен по достоинству оценить мужество своей жены.

— Скажи мне правду…

— Я и говорю правду… Ничего. Просто я не чувствую ног.

Вот и все.

Шмаринов откинул одеяло, под которым были спрятаны крохотные, хорошенькие, ухоженные, почти японские ноги жены. Он склонился над ними и осторожно поцеловал каждый наманикюренный пальчик. На секунду Ольге показалось, что она присутствует при какой-то непристойной сцене, что-то вроде образцово-показательного видеотраха проституток с догами-далматинами. Даже Марк почувствовал неловкость.

— Пойдем, — шепнул он Ольге. — Ты же видишь, им нужно побыть вдвоем.

— Сейчас, — сказала Ольга, но не двинулась с места.

Еще никогда отец не казался ей таким жалким. Огромная, всепоглощающая любовь страшно старила его — только теперь Ольга поняла это. Она старила его, хотя никому даже в голову не приходило назвать его стариком. Шмаринову было за пятьдесят, но он находился в отличной физической форме: никаких сомнительных жировых отложений на боках, никаких предательских пигментных пятен, никаких ороговевших ногтей.

Отец никогда не придавал особого значения внешнему виду — с Мананой на это не было ни времени, ни сил. Но, женившись на Инке, он стал самым настоящим франтом — только лучшие костюмы, лучшие рубашки, лучшая парфюмерия. Даже белье (особенно белье!) он заказывал для себя в Англии: как же, как же, молодая жена — нужно соответствовать.

Но обостренный ревностью взгляд Ольги видел совсем другое: страсть к Инке высасывает из него все соки, он беззащитен перед ней и даже и не думает защищаться.

«Интересно, на сколько тебя хватит, папа?» Ольга впервые подумала об этом и сама ужаснулась своим мыслям.

— Завтра утром мы улетим отсюда, — бессвязно шептал отец Инке. — Мотя быстро поставит тебя на ноги. Я тебе обещаю.

— Я знаю… Ты ведь меня не оставишь?

— Как ты можешь говорить такое? — Полину Шмаринова прошла судорога.

— А если я не встану?

— Не смей даже думать об этом! — Он закрыл ей рот ладонью.

— Как ты сюда добрался?

— С оказией, девочка.

— Но там же страшная метель…

— Разве? Я даже не заметил.

— Не заметил?

— Ну, конечно, я все время думал о тебе…

— Пойдем, — Марк снова потянул Ольгу за рукав.

И в этот момент в дверь постучали. Это был довольно развязный стук: «Пам-пам-па-па-пам». Когда Марк открыл, на пороге вырисовался бритый череп Артема Львовича.

— Это я, — сказал Артем Львович игривым тоном. — Пришел проведать больную. Как она себя чувствует?

— Удовлетворительно, — взял на себя смелость постановки диагноза Марк.

— Отлично. А это кто? — Артем Львович только теперь заметил присутствие еще одного — незнакомого ему — человека.

— Вы, как я понимаю, местный врач? — обратился к нему Шмаринов.

— Правильно понимаете. А вы, судя по всему, обеспокоенный папаша?

— Можно и так сказать. — Ни один мускул не дрогнул на лице Игоря Анатольевича.

— Это мой муж! — с вызовом ответила за Шмаринова Инка.

Артем Львович иронически присвистнул: надо же, у такого нежного лотоса — и такой потрепанный кактус.

— Ну, муж так муж. Я, собственно, пришел сделать укол.

— Делайте, — бросил Игорь Анатольевич.

Пока Артем Львович возился с уколом, Шмаринов хмуро наблюдал за ним.

— Ну все, подойду завтра утром, — сообщил врач.

— Выйдемте, доктор. — И, не дожидаясь ответа, Игорь Анатольевич увлек молодого наглеца за дверь.

— Сейчас он набьет ему морду, — констатировал Марк, неплохо разбирающийся в брачных играх самцов.

— Скажи ему, что не нужно этого делать, — тем не менее в голосе Инки прозвучали нотки удовлетворения: она обожала рыцарские турниры.

— Скажи сама.

В состоянии легкого стресса отец способен на все, а уж приструнить зарвавшегося молодчика — тем более. Чтобы не допустить кровавой развязки, Ольга последовала за отцом и Артемом Львовичем.

Но поначалу ее опасения не оправдались.

Мужчины довольно мирно беседовали, стоя у окна.

— Что скажете, доктор? Что-нибудь серьезное?

— Никаких переломов я не нахожу.