Никто не будет по ней скучать - Кэт Розенфилд

расскажет Итану Ричардсу об измене его жены. Теперь он был практически уверен, что упустил свой шанс.

Не только потому, что Ричардс уже знал, а потому, что Ричардс уже был мертв.

– Не берите в голову, – вздохнул Берд.

– Серьезно? – изумленно спросил Брэйди. – Ты вот так просто все уже разгадал?

– Скорее всего, – сказал Берд. – Может быть. – Он помолчал, а затем стукнул рукой по рулю. Один раз. Второй. Сильно.

– Берд?

– Я здесь. – Он глубоко вдохнул, а затем шумно выдохнул, сжимая губы. – Черт побери.

Несколько мгновений спустя машина вернулась на дорогу и поехала дальше. В сторону Коппер Фолз, свалки, брошенного пикапа Дуэйна Кливса и обгорелых человеческих останков в нем. Останков, которые не могли принадлежать Кливсу, потому что в двухстах милях от детектива Кливса только что застрелила его любовница. Берд покачал головой. Не было смысла разворачиваться, даже если ему хотелось; полиция Бостона пошла навстречу в наблюдении за домом Ричардсов, но они не будут такими гостеприимными, если полицейский из другого штата вторгнется в дело об убийстве, где еще не остыл труп. Вместо этого он решил закончить это путешествие там, где оно началось, понаблюдать за рассветом над новым местом преступления и, как он надеялся, завершить день, подбив итоги дела или приблизившись к этому. Круг замкнется. Было в этом что-то правильное.

Было приятно, по крайней мере, знать, что инстинкты его не обманули. Должно быть, он просто разминулся с Кливсом в Бостоне, они прошли мимо, как два корабля в ночи, когда Берд выезжал из города. Еще одно странное совпадение, или, может, Кливс просто скрывался неподалеку, наблюдая и дожидаясь, пока полиция приедет и уедет, прежде чем сделать свой ход. Что-то в этом тоже казалось верным, хоть это и значило, что Кливс был гораздо умнее, чем все думали, что совсем не вызывало уверенности.

Берд вздохнул, жалея, что не остановился купить кофе, прежде чем съехал с автострады. Он испытывал раздражающее ощущение, что почти разгадал что-то интересное, заметил конец, за который стоит потянуть, но его мысли не фокусировались, и потом их прервал мощный зевок. Он снова потер глаза, а затем вскрикнул и ударил по тормозам, когда из темноты вырисовалась фигура, замершая в свете приближающихся фар. «Крузер» с визгом остановился. Берд уставился через лобовое стекло на бледного и неподвижного оленя посреди дороги, который смотрел на него в ответ. Это была самка, и он автоматически вгляделся в темноту за ней, ища детенышей или друзей, но она была одна. Берд раздраженно посигналил, но олениха лишь повернула голову, оглядываясь назад. Он снова нажал на клаксон, на этот раз резче.

– Ну же, девочка. Решай, – сказал он, а затем слегка посмеялся, когда олениха снова обернулась, блеснув янтарными глазами в свете фар. Как будто она его услышала и обдумывала свои варианты. На мгновение она замерла без движения. Потом убралась с середины дороги одним грациозным прыжком и убежала в темноту, задрав хвост.

Глава 25

ЛИЗЗИ

– Это была самозащита.

Я держала слова в голове, потому что хотела быть готовой сказать их. Зная, что скажу это, только это, когда меня спросят. Но очень долгое время меня вообще никто ни о чем не спрашивал. Медик проверил мои жизненные показатели, спросил, не ранена ли я, а потом согласно кивнул, когда я ответила: «Я в порядке». Он сказал мне оставаться на месте, и я послушалась. Сидя на тротуаре на темной улице, как неподвижный островок среди мигающих красным и синим полицейских машин и торопливых передвижений офицеров, вбегающих в дом и выбегающих из него, огибая меня, словно я обычный куст или пожарный гидрант. Просто часть ландшафта. Некоторые поглядывали на меня, но никто по-настоящему не смотрел. Я не могла их винить. Я была самой неинтересной вещью в округе, просто тихая груда под пледом; все приехали посмотреть на мертвого мужчину в доме. Я наблюдала за полицейским, расхаживающим по улице, поднимавшимся по низким ступенькам к вычурным входным дверям соседей, окруженным венками или броскими хризантемами в симпатичных горшках. Он методично переходил от дома к дому, стучал, оглядывал окна, чтобы не пропустить, если где-то зажгется свет. Один раз дверь приоткрылась, и кто-то выглянул наружу, пока полицейский указывал на дом за мной и что-то быстро говорил. Наверное спрашивал, слышал или видел ли кто-то что-нибудь, но дверь слишком быстро закрылась, чтобы ответом было что-то кроме «нет». Я беспокоилась, что стайка любопытных соседей выйдет посмотреть, что случилось, вытягивая шеи в поисках материала для сплетен, но все оставались внутри. Наблюдали из удобства своих домов, если вообще это делали, и старались не сдвинуть занавески. Но, может, они все выйдут, когда полиция уедет, забрав меня с собой. Может, будут говорить, что всегда считали эту женщину, эту пару странными. Видели что-то темное или неправильное, указывавшее, что все неизбежно плохо кончится.

Может, город больше похож на Коппер Фолз, чем я себе представляла.

Полицейский, стучащий в двери, добрался до конца улицы и повернул назад, останавливаясь поговорить со своим коллегой в нескольких футах от меня. Он махнул на окружающие дома, покачал головой и пожал плечами. Я поерзала на тротуаре, пытаясь подвигать пальцами ног в туфлях, которые кто-то вынес мне изнутри, когда заметил, что я сижу босиком. Я сама не обратила на это внимания. Но, конечно, я была в шоке. Я знала это, потому что так сказал Курт Геллер.

– Скажите, что это была самозащита и что вы хотите поговорить со своим адвокатом, прежде чем сделаете заявление, – сказал он. – Они попытаются убедить вас заговорить. Не делайте этого. Вы не можете этого делать сегодня.

– Не могу? – спросила я, и Геллер заговорил отеческим тоном:

– Никто в вашем положении не сможет справиться с этим разговором, Адриенн. Не сразу. Вы потеряли мужа и убили человека. Вы травмированы, чувствуете вы это или нет. Когда вас отпустят, уходите.

По правде говоря, я этого не чувствовала. Я не чувствовала ничего, кроме усталости, пронизывающей до костей, как бывает, когда весь день что-то передвигаешь. Раньше я так уставала, когда расчищала заросли, соскребала ржавчину, выкапывала машину из спрессованной груды снега и льда, после того как Дуэйн неосмотрительно въехал в нее и похоронил машину в третий раз за зиму. Тогда я махала лопатой, как молотком, чтобы разломить корку грязного льда, смешавшегося с грязью и гравием настолько, что его было почти невозможно расколоть. Я работала, пока руки не начинали болеть, а подмышки не заливались потом под зимним пальто. Я копала и копала, весь мой мир сужался до движения лопаты и тяжелого дыхания, пока не доводила дело до конца. А потом меня охватывало измождение, наваливалось так, что приковывало к первому месту, где я