Большой, маленький - Джон Кроули

II Сначала Оберона разбудило мяуканье кошки. - Покинутый ребенок,- подумал он и снова погрузился в сон. Сквозь дремоту он услышал блеянье коз и хриплый, придушенный крик петуха.- Проклятые животные,- громко выругался он и собрался снова заснуть, но вспомнил, где он находится. Неужели он действительно слышал крики петуха и коз. Нет. Это сон; наверное, ему приснились звуки просыпающегося города и ему все это показалось. Но в это время снова закукарекал петух. Завернувшись в одеяло - в библиотеке было страшно холодно, а огонь в камине давно погас - он подошел к окну и посмотрел вниз, во двор. Джордж Маус только что вернулся, закончив продажу молока; на нем были высокие черные грубые ботинки, а в руках он нес бидончик с парным молоком. Оберон смотрел вниз на старую ферму.

СТАРАЯ ФЕРМА Из всех фантастических идей Джорджа Мауса эта ферма действительно приносила реальную пользу. В те нелегкие дни, если вам хотелось иметь свежие яйца, молоко, масло по более низким ценам, чем те, которые для многих были просто разорительными, не оставалось ничего другого, как обеспечивать себя самому. В нежилом здании пустовала большая площадь. Выходящие наружу окна были закрыты тонкими железными листами или забиты окрашенной в черный цвет фанерой, двери давно сожгли, и здание превратилось в стену, окружающую ферму. Куры устроили насест на остатках интерьера, козы смеялись и плакали в саду, который раньше был жилыми комнатами и собирали объедки, которые им удавалось найти. Полупустой огородик, на который Оберон смотрел из окон библиотеки, дополнял картину этого утра; оранжевые тыквы виднелись из-под остатков зерна и капусты. Кто-то маленький и неприметный осторожно пробирался между кусками листового железа, закрывавшего оконные проемы. Куры всполошились и закудахтали громче. На ней был переливающийся вечерний халат, который шуршал и сверкал блестками, когда она собирала яйца в потрепанную сумочку из блестящей парчи. Она выглядела отвратительно, и когда она сказала что-то Джорджу Маусу, он только натянул поглубже свою широкополую шляпу и, шлепая галошами, пошел прочь. Она спустилась во двор, пробираясь через грязь и мусор на высоких стоптанных каблуках. Погрозив рукой, она крикнула что-то вслед Джорджу и сердито натянула на плечи шаль с бахромой. Ветхая сумочка, переброшенный через руку, разорвалась под тяжестью яиц и они стали выскальзывать из нее одно за другим. Сначала она этого не заметила, потом закричала, заохала и наклонилась, чтобы удержать остальные; ее каблуки подвернулись и она разразилась хохотом. Она смеялась, а яйца падали из ее рук; она наклонилась, чуть не падая и смеялась еще громче. Хотя она и прикрывала рот рукой, он слышал ее грубый смех и тоже рассмеялся. Потом он подумал, видя, как разбиваются яйца, что теперь он знает, где его завтрак. Разложив свой измятый костюм, он пригладил его, пытаясь придать ему приличный вид; потом он протер глаза и пригладил волосы гребнем, которым очень гордился - Руди Флуд говорил, что это очень дорогой ирландский гребень. Теперь ему предстояло выбрать дверь или окно, через которое он вошел. Он взял свой портфель - не хотел, чтобы он был украден или кто-нибудь поинтересовался его содержимым - и выбрался на шаткий мостик, осуждающе покачивая головой, так как шаткое сооружение издавало при каждом его шаге ужасающий скрип. Доски стонали под тяжестью, а из всех щелей проникал слабый свет. Это было похоже на сон. Что, если все это обрушится, увлекая его за собой. Кроме того, окно на другом конце могло быть закрыто. Боже, как все это глупо! Какой глупый способ добраться из одного места до другого. Он разорвал пиджак, зацепившись о торчащий гвоздь и в ярости повернул обратно. Забыв о благородстве, с грязными руками, он вышел через уцелевшие старые двери библиотеки и спустился по шаткой лестнице. Внизу в нише стояла безмолвная статуя дворецкого с искаженным лицом в шляпе-таблетке, который потягивал ржавую пепельницу. Лестница упиралась в стену с пробитым в ней отверстием; через дыру можно было попасть в следующее помещение. Возможно, Джорджу это здание казалось оригинальным или он совсем выжил из ума. Он прошел через дыру и попал в другое помещение, которое хотя и выглядело запущенным, но сохранило остатки былой изысканности. Потолок был покрыт несколькими слоями краски, на полу тут и там громоздились куски линолеума: это впечатляло, казалось, что здесь недавно проводили археологические раскопки. В прихожей горела пыльная электрическая лампочка. Многочисленные дверные замки были открыты; изнутри дома доносилась музыка, смех, запах готовящейся еды. Оберон приблизился было, но его охватило чувство стыда. Как он войдет к этим людям? Он не знал этого: всю жизнь он видел вокруг себя только знакомые лица; сейчас его окружали миллионы неизве му людей. Он не чувствовал себя готовым войти в эту дверь прямо сейчас. Сердясь на самого себя и не в состоянии что-либо с этим поделать, он повернулся и прошел по холлу к входной двери. Дверь была в самом конце холла и дневной свет пробивался сквозь непрозрачное стекло; он отодвинул щеколду и открыл дверь. Сделав шаг вперед, Оберон оказался во дворе птичника, устроенного в центре городского квартала. Двор окружали строения с доброй дюжиной дверей; все двери отличались одна от другой; каждая дверь была огорожена ржавыми прутьями, цепями, железными заборчиками, замками; на некоторых дверях было несколько заграждений сразу, но несмотря на все эти запоры, двери выглядели хрупкими и легко открываемыми. Что было за ними? Некоторые были широко распахнуты и он заметил там коз. Из дверей вышел очень маленький мужчина с непомерно сильными руками; на спине он нес огромный мешок из джутовой ткани. Он торопливо прошел через двор, быстро перебирая своими короткими ногами. Он был не больше ребенка; Оберон окликнул его: - Простите... Мужчина даже не приостановился. Может быть, он глухой? Оберон последовал за ним. - Эй,- снова окликнул он, и на этот раз человек остановился. Он повернул к Оберону свою большую темноволосую голову и широко улыбнулся; его глаза были широко расставлены по обе стороны довольно широкого носа. Мальчишка, подумал Оберон. Человек был похож на жителя средневековья, скорее всего, это был результат бедности. Он обдумывал, как бы ему сформулировать вопрос, так как скорее всего /он был уверен в этом/ человек был слабоумным и мог не понять. В это время человечек длинным грязным пальцем указал куда-то за спину Оберона. Он повернулся. Джордж Маус только что открыл дверь, выпуская трех кошек, но тут же захлопнул ее снова прежде, чем Оберон успел окликнуть его. Он бросился к той двери, спотыкаясь о разбросанный хлам, на бегу обернулся, чтобы поблагодарить маленького грязного человечка, но того уже и след простыл. В конце прихожей, куда он попал, войдя в дверь, он остановился, вдыхая запах еды, и прислушался. Он смог услышать спор, громыхание посуды, плач ребенка. Собравшись с духом, он толкнул дверь и та распахнулась.

ПЧЕЛА ИЛИ МОРЕ Девушка, которую он видел, когда она собирала яйца, стояла у плиты все в том же блестящем халате. Ребенок почти фантастической красоты, размазывая по грязному личику слезы, сидел на полу рядом с ней. Джордж Маус сидел во главе круглого обеденного стола, его ноги в грязных ботинках занимали почти всю комнату. - А-а-а,- протянул он.- Привет. Как спалось? - Он постучал костяшками пальцев, приглашая сесть рядом с ним. Ребенок, которого появление Оберона немного заинтересовало, снова приготовился выдать очередную порцию плача, искривив свои ангельские губки. Он тянул девушку за халат. - Сейчас, сейчас,- мягко сказала она,- не плачь.- Она посмотрела на ребенка сверху вниз, а тот поднял на нее свои глазенки; казалось, они пришли к взаимопониманию. Ребенок перестал плакать. Она быстро помешала что-то в кастрюле длинной деревянной ложкой, раскачиваясь при этом всем телом. Оберон заворожено наблюдал за ней, когда Джордж снова заговорил. - Это Сильви, мой мальчик. Сильви, поздоровайся с Обероном Барнейблом. Он приехал в город попытать счастья. Она улыбнулась мимолетной, но искренней улыбкой, как будто солнце выглянуло из-за туч. Оберон с усилием поклонился. - Будете завтракать? - спросила она. - Конечно, будет. Садись, кузен. Она снова повернулась к плите, достала с самодельной полочки одну из двух стоящих на ней коробочек с надписями "Соль" и "Перец", и энергично потрясла ею над кастрюлей. Оберон уселся, положив руки перед собой. Из кухни сквозь разноцветные окна был виден двор, где кто-то - но не тот странный незнакомец, которого Оберон видел раньше с помощью пастушьего посоха выгонял коз пощипать оставшуюся скудную растительность. - У тебя здесь много арендаторов? - спросил он своего кузена. - Как тебе сказать... они не совсем арендаторы,- ответил Джордж. - Он всех принимает,- вмешалась Сильви, глядя на Джорджа любящим взглядом.- Им больше некуда идти. Они вроде меня. У него доброе сердце. Она засмеялась, засуетилась. - Там во дворе мне встретился какой-то грязный парнишка,- начал Оберон. Он увидел, что Сильви перестала размешивать в кастрюле и повернулась к нему. - Очень маленького роста,- продолжал Оберон, удивляясь наступившей тишине. - Брауни,- воскликнула Сильви.- Это был Брауни. Ты видел его? - Думаю, да. Кто... - Да, старый Брауни,- резко вмешался Джордж.- Он всегда живет отдельно, как рак-отшельник. Он делает много всякой работы.- Он както странно посмотрел на Оберона.- Я надеюсь, ты не... - Я думаю, что он не понял меня. Он сразу ушел. - Ах,- мягко вздохнула Сильви,- Брауни. - Ты его тоже принял? - спросил Оберон у Джорджа. - Хм. Кого? Брауни? - задумчиво переспросил Джордж.- Я думаю, что старый Брауни всегда жил здесь, черт его знает. Послушай,- он внезапно переменил тему разговора,- чем ты сегодня собираешься заняться? Будешь вести переговоры? Оберон достал из внутреннего кармана визитную карточку, на ней было написано "Петти, Смилдон и Руфь, поверенные", а ниже адрес и номер телефона. - Это поверенные моего дедушки. Я приехал узнать насчет наследства. Как мне туда добраться? Джордж помедлил с ответом, громко и медленно прочитал адрес, как будто в нем была какая-то тайна. Тем временем Сильви, перекинув полотенце через плечо, поставила горячую, дымящуюся кастрюлю на стол. - Вот она твоя гадость,- сказала она, громко хлопнув крышкой кастрюли. Джордж с удовольствием вдохнул запах. - Она не любит овсяной каши,- сказал он Оберону и лукаво подмигнул. Она отвернулась, всем своим видом показывая отвращение, легко и грациозно подняла ребенка, который сосал шариковую ручку. - Посмотрите на это чудо! Посмотрите на его милые, толстенькие щечки! Так и хочется их съесть.- Она жадно чмокнула его в толстые грязные щеки, а он старался вырваться и его глазки искрились весельем. Она усадила его на шаткий высокий стульчик и поставила перед ним еду. Она кормила малыша, открывая вместе с ним свой рот, подбирала ложкой остатки каши с его подбородка. Наблюдая за ней, Оберон поймал себя на том, что тоже открывает рот, как бы помогая ей. - Ну, фотомодель,- обратился Джордж к Сильви, когда она закончила кормить ребенка.- Ты собираешься есть, или как? - Есть? - она скривилась так, будто он сделал ей неприличное предложение.- Я собираюсь лечь в постель, я собираюсь спать.- Она потянулась, зевнула, показывая свое искреннее желание отправиться в царство Морфея. При этом она лениво прикрывала рот рукой с длинными накрашенными ногтями. Ее блестящий халат слегка распахнулся и была видна ложбинка на животе и пупок. Оберон почувствовал, что ее загорелое тело было слишком мало, чтобы вместить ее всю; она олицетворяло собой изнеможение и расслабленность - все это соединялось в ней и вспыхивало, как бриллиант. - Пчела или море? - сказал он.