Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был рослый сильный мужчина. Чжонку рядом с ним смотрелся неоперившимся птенцом возле взрослого орла. Слуга шагнул к молодому господину, но Чжонку не спускал с него глаз, разматывая кнут, прикрепленный к седлу. Мужчина усмехнулся. Он не видел в молодом хозяине угрозу, мальчишка был просто помехой: калечить нельзя, а отвесить затрещину можно. Но ребенок сжал зубы и размотал плеть. Раб оскалился и шагнул. Он не увидел движения руки, но тяжелый хлыст вдруг мелькнул перед глазами, обжег щеку и убрался. Слуга отступил назад, трогая порванную щеку, посмотрел на кровь, оставшуюся на руке, и не поверил своим глазам. Когда он вновь воззрился на господина, ухмылки на лице уже не было. Чжонку отступал назад, заводя лошадь на мост, тем самым не давая второму подбежавшему к ним рабу обойти лошадь с другой стороны и стащить Сонъи с седла. Теперь они оба были напротив него, а позади — сидела девочка, которую он готов был защищать ценой собственной жизни. Ему было страшно, но ей было страшней. Он мужчина, он не имеет права бояться.
Вновь свист хлыста. Тот, что прибежал первым, попытался поймать плеть, но юноша был быстрее: на рукаве раба проступила кровавая полоска. Мужчина шевельнул плечами и пошел напролом, крикнув что-то своему напарнику. Плеть взвилась вновь, слуга выкинул в защите руку, и тонкий хлыст обмотал ее, но мужчина изловчился, схватил режущий пальцы ускользающий кожаный ремень и дернул на себя, улыбнувшись: мальчишка сейчас потеряет равновесие и… Но Чжонку лишь усмехнулся. Следуя за кнутом, вдруг скользнул всем телом по земле, оказавшись позади своего противника, и, не выпустив кнутовища из пальцев, дернул его что есть силы вверх. Мужчину повело вниз, он вдруг почувствовал, как ноги отрываются от земли, и он уже не может контролировать собственное тело. Так ничего и не поняв, он упал плашмя на спину, а Чжонку со всей силы пнул второго, который уже был у лошади и тянул руки к Сонъи. Раб отлетел в сторону, а Чжонку взмыл в седло, усевшись позади девочки, и ударил пятками коня. Тот припустил по улице, поднимая клубы пыли. Юноша был горд собой: он справился, но хорошо бы встретить отца. Тот сильнее, тот защитит.
Соджун посматривал на хмурое небо и молчал.
— Думаете, будет дождь? — спросил начальник стражи Син Мён.
Подчиненный посмотрел на него и промолчал. На сердце все больше тлела тревога — так ноет старая рана, вроде ее уже нет, только шрам остался, но она ноет и напоминает о минувшей боли. Отец улыбался, когда провожал его, и почему-то именно это не давало покоя.
Покрытые молодой травой луга радовали глаз, но духота давила и угнетала. Ветер притих, будто ждал чего-то. Под доспехами бежал пот, и спина от этого казалась мерзко-холодной. Соджун вздохнул.
«Все будет хорошо, просто…»,— но он так и не додумал, что именно «просто», так как со стороны города показалась одинокая лошадь. Всадника на ней не было. Лошадь летела стрелой, и в этой стремительности и неотвратимости было что-то пугающее.
— Лошадь? Всадника нет, — проговорил рядом Син Мён.
— Да, но если она без верхового, то почему так уверенно скачет, будто знает куда? — усмехнулся второй помощник начальника стражи, капитан Юн. — Слишком ровный ход. Умная лошадь?
— Или верхового просто не видно, — помертвевшими губами ответил Соджун.
Стальной кулак страха тут же сжал горло. Капитан, не глядя ни влево, ни вправо, бросился к своему жеребцу, перекинул поводья, взмыл в седло, и его скакун сорвался с места, как стрела с тетивы. Соджуну что-то закричали, но он не слышал, он смотрел только вперед. С каждым ударом сердца лошадь без всадника была ближе, и она тоже, словно узнав, словно почуяв что-то, выровняла ход и летела ему навстречу. Когда до нее осталось шагов тридцать-сорок, Соджун увидел маленького наездника, не поднимавшего головы, и хлестнул коня.
— Господин! Господин! — донеслось до Соджуна, а душа рвалась тонкими лентами! Что? Что??? Что сделал отец???
Ребенок, не доезжая, сбавил темп, а Соджун осадил скакуна, подняв его на дыбы. Лошадь Хванге закружила на месте, словно не желая мириться с изменением темпа. Всадник пытался урезонить ее, натягивая поводья.
— Что? — прокричал Соджун, пытаясь перекричать раздавшийся грохот небес.
— Господин! Ваш отец… ваш отец…
Человек не может выжить, если на него падает небо и он чувствует, как страшная сила расплющивает, размазывает его и, словно в ступе, растирает в порошок. Человек не может жить без сердца, а Соджуну казалось, что его сердце взорвалось. Он пытался понять причину ненависти, которую испытывал его отец к Елень. Убеждал себя, что все это — политика, что все это из-за власти и трона, из-за слабости малолетнего короля, и, возможно, отец действительно хочет сделать страну сильной. Пытался, убеждал, но… убедить не мог. Старый политик просто ненавидел Елень, как ненавидят собственные страхи и слабости. Министр чувствовал угрозу в этой женщине, потому что она была слабостью Соджуна, и он готов был убить ее, чтобы его сын стал сильнее.
Все эти мысли пронеслись в голове страшной каруселью. Одно капитан знал наверняка: дома что-то случилось.
— Что случилось? — раздался голос Син Мёна, подъехавшего к ним.
Хванге был так напуган, так озадачен, что даже забыл поздороваться, но начальник стражи смотрел не на него, а на совершенно белое лицо подчиненного.
— Ваш раб из дома?
— Да, что-то случилось, — едва проговорил Соджун.
— Поезжайте, капитан! Видимо, что-то страшное, коль даже раба прислали, — ответил начальник. — Сюда не возвращайтесь. Мы вернемся через четыре дня. В Ханяне и увидимся.
Соджун поклонился и вытянул коня плетью. Хванге бросился за ним.
— Что произошло? — прокричал он мальчику, пока их лошади неслись рядом.
— Старый господин продал Сонъи в Бёнгван!
Капитан с досады скрипнул зубами.
— А госпожа?
— Не знаю. Я уехал к вам. Меня господин Чжонку отправил.
Соджун от злости сжал зубы, приподнимаясь в
