Прикосновение - Колин Маккалоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Миссис Саммерс прекрасно справится, – поспешил заверить Александр.
– Нет! – выкрикнула Элизабет, рывком садясь на постели. – Умоляю, Александр, не надо! Только не миссис Саммерс! У нее и так полно дел. Лучше пусть за мной ухаживают Яшма, Жемчужина и Шелковый Цветок!
– Нужна взрослая женщина, а они глупые девчонки, – возразил Александр.
– И я тоже девчонка. Пожалуйста, исполни мой каприз!
Мрачный Александр отправился провожать сэра Эдварда.
– А если у жены разовьется эклампсия, что будет с ребенком? Есть ли шанс, что он появится на свет?
– Если ваша жена сумеет доносить его полный срок, а потом у нее начнется эклампсия, переходящая в необратимую кому, ребенка можно извлечь из чрева с помощью кесарева сечения, пока мать еще жива. Гарантий, что ребенок выживет, нет, но это наш единственный шанс.
– Неужели ничего нельзя сделать, чтобы спасти и ребенка, и мать?
– Мистер Кинросс, кесарева сечения еще не пережила ни одна женщина.
– А как же мать Юлия Цезаря? – напомнил Александр.
– Ей не делали кесарева сечения. Она дожила до семидесяти лет.
– Тогда почему сечение называется кесаревым?
– Юлий был не единственным Цезарем в истории, – объяснил сэр Эдвард. – Вероятно, таким способом на свет появился какой-то другой. Тот, мать которого умерла при родах. Потому что мать в этом случае должна умереть – должна, иначе и быть не может.
– Вы приедете принимать роды?
– Увы, не могу. Слишком уж далек путь, а у меня обширная практика.
– Ребенок должен родиться к Новому году. Приезжайте после Рождества и оставайтесь сколько пожелаете. Привозите свою жену, детей – кого угодно! Вы проведете праздники на свежем воздухе, не изнывая от жары и духоты, соглашайтесь, сэр Эдвард, – уговаривал Александр.
– Нет, мистер Кинросс. Честное слово, не могу.
Но уже на платформе, садясь в поезд, он согласился приехать еще раз после Рождества. Эта услуга обошлась Александру в две византийские иконы – преподнесенные не в уплату, а в качестве подарка. Сэр Эдвард коллекционировал иконы.
Александр не мог смотреть в глаза Элизабет, не мог видеть ее осунувшееся личико – такое юное, такое беспомощное. В прошлом сентябре ей минуло семнадцать, и до своих восемнадцати лет она могла и не дожить.
«Неудачно все сложилось, – признавался он самому себе. – Что-то во мне оттолкнуло ее с самого начала – нет, только не эта дурацкая борода! Что я сделал не так? Я был с ней добрым и щедрым, она жила в условиях, о каких в Шотландии не могла и мечтать. Драгоценности, наряды, комфорт, и никакой работы, даже самой легкой. Но в душу ее я так и не проник – только видел искры в тихих сапфировых озерах ее глаз, чувствовал, как трепещет сердечко, слышал, как прерывается дыхание. Поймать ее труднее, чем блуждающий огонек; ее дух уже в коме. Моя Элизабет вовсе не моя. А теперь еще эта страшная и неожиданная болезнь, которая грозит и моей жене, и будущему ребенку… Мне остается лишь уповать на сэра Эдварда Уайлера, но можно ли верить, что он знает, что делает?»
– Ну разве можно ему верить? – мучаясь, допытывался он у Руби.
– Нельзя, – отрезала она, вытирая глаза. – Ох, разнюнилась! Александр, на твоем месте я бы вот как поступила: заказала бы старому отцу Фланнери отслужить за Элизабет мессу, каждый день сжигала бы в церкви свечей на фунт стерлингов да подыскала бы старому хрычу приличную экономку.
Александр вытаращил глаза, уставившись на нее:
– Руби Коствен! Только не говори, что ты католичка!
Она грубо фыркнула:
– Я такая же католичка, как и ты. Но знаешь, Александр, у этих католиков свои счеты с Богом, когда дело доходит до чудес. Вспомни Лурд!
Только отчаяние помешало ему расхохотаться.
– Ты что, настолько суеверна? Или наслушалась забулдыг-ирландцев в баре?
– Нет, кузена Айзека Робинсона… кстати, я как-то спросила сэра Эркюля, не родня ли они, а у него аж лицо свело в куриную гузку. Айзека францисканцы обратили в католичество в Китае, а таких святош, как Робинсоны, я в жизни не встречала.
– Хочешь подбодрить меня?
– Ага, – бойко отозвалась она. – А теперь ступай, Александр, добудь еще тонну-другую золота. Займись делом, старина!
Едва он ушел, Руби разрыдалась.
– Ладно, – сказала она себе немного погодя, надевая шляпу и перчатки, – от мессы и свечей вреда не будет. – У двери она помедлила, взгляд стал задумчивым. – А может, – пробормотала она, – все-таки уговорить Александра продать землю в Кинроссе пресвитерианам? Зачем оскорблять чужую веру?
* * *Наутро Руби явилась к прикованной к постели Элизабет с огромной охапкой гладиолусов, львиного зева и дельфиниума из сада путешествующей Теодоры Дженкинс.
Элизабет просияла:
– О, Руби, как я рада тебя видеть! Александр рассказал, что со мной случилось?
– Конечно. – Руби бесцеремонно сунула цветы возмущенно молчащей миссис Саммерс. – Давай, Мэгги, поищи для них вазу да смени вывеску – уж больно на гусеницу смахиваешь.
– На гусеницу? – переспросила Элизабет, когда экономка вышла.
– Вообще-то я хотела сказать «на слизняка», но удержалась. Тебе с ней еще жить.
– Я ее боюсь.
– Не поддавайся! Мэгги Саммерс – брюзга, но тебе она ничего не сделает: муж держит ее в ежовых рукавицах. А он без разрешения Александра и пальцем не шевельнет.
– Она завидует мне из-за ребенка.
– Это понятно. – Руби примостилась в кресле, как экзотическая птица на ветке, и улыбнулась Элизабет, поблескивая глазами и показывая ямочки на щеках. – Ну же, крошка, не хандри! Я уже послала в Сидней за книгами, которые тебе понравятся – чем пикантнее, тем лучше, а еще привезла карты – буду учить тебя играть в покер и кункен.
– Пресвитерианам не разрешается играть в карты, – с легким вызовом напомнила Элизабет.
– Знаешь, вообще-то я против Бога не иду, но, когда мне забивают голову всякой чепухой, могу и взбеситься! – отозвалась Руби. – Александр говорит, тебе еще десять недель лежать пластом, только пить да писать.
Так что если карты помогут тебе скоротать время, будем играть в карты.
– Давай сначала поболтаем, – попросила Элизабет, которую переполняли чувства. – Расскажи о себе. Яшма говорит, у тебя есть сын.
– Да, Ли. – Голос Руби смягчился, лицо словно осветилось изнутри. – Лучик света в моей жизни. Мой нефритовый котенок. Ох, как я по нему скучаю!
– Ему сейчас одиннадцать?
– Да. И мы не виделись два с половиной года.
– А его фотография у тебя есть?
– Нет, – отрезала Руби. – Это слишком больно. Я просто закрываю глаза и представляю его себе. Маленький красавчик! Солнышко мое.
– Яшма говорит, он умненький мальчик.