Портрет королевского палача - Елена Арсеньева

Клоди полулежит на полу около камина и пытается подняться. Полуседые волосы ее растрепаны, подол очередного индийского балахона задрался. Она безотчетно пытается одернуть платье одной рукой, а другой опирается об пол, но рука подламывается, Клоди снова падает. Лицо ее разбито в кровь.

Человек, который ударил ее с такой беспощадной яростью, стоит ко мне спиной. Но я мельком видела его отражение в темном стекле книжного стеллажа. Этого мгновения довольно, чтобы узнать его.

Это он, это снова он!

Я не ошиблась.

От этого открытия сердце у меня даже не уходит в пятки – оно просто приостанавливается.

– Ты думала, что можешь говорить мне такие вещи – и тебе за это ничего не будет?

Это его голос. Он говорит по-французски убого, неправильно, с ужасным рыканьем вместо грассирования, но вполне понятно. Ах да, ведь Максвелл упоминал, что он проходил подготовку в лагере террористов на территории Франции. Небось там и наблатыкался.

Воспоминание о Максвелле, запертом в студеном погребе, ударяет по сердцу так, что оно снова начинает лихорадочно сжиматься, дергаться, трепыхаться. Мучительно больно…

– Ты думаешь, я посмотрю на то, что ты женщина? Когда суешься в сугубо мужские игры, не стоит ожидать снисхождения к своему полу.

Такое ощущение, что он говорит это мне! Меня предупреждает!

– Мне даже пулю на тебя тратить не нужно. Я тебе голыми руками шею сверну!

Не сомневаюсь…

– За что? – с ненавистью восклицает Клоди. – Я ничего не знаю, говорю тебе, я ничего не нашла!

С трудом вспоминаю, что все угрозы адресовались все же не мне, а Клоди.

Так, интересно. Чего она не знала? Чего не нашла?

– Врешь. Я тебе не верю. Лора сообщила мне, что ты вызвала ее сюда, а просто так ты бы этого не сделала.

Лора?!

– Лора?! – недоверчиво переспрашивает Клоди. – Лора тебе сообщила?! Когда?

– Она мне позвонила в ночь на 22-е, уже по дороге. Она спешно выехала в Мулян по твоему звонку.

Я вспоминаю лунную ночь, красное, косматое свечение Марса на юго-западе и машину, которая осторожно, почти не рокоча мотором, въехала на площадь перед мэрией. Из машины вышла женщина, перебежала площадь… и куда направилась дальше?

Я убеждена, что это была Лора. Но если час назад я бы не сомневалась: она пошла к Жани, – то теперь появился и другой вариант ответа. Лора, оказывается, могла пойти к Клоди.

Зачем?

Хороший вопрос. Такой же хороший, как и вот такой, к примеру: почему Клоди и этот террорист, как его там, Иса, разговаривают, будто старые знакомые?

Снова заглядываю за дверь.

– Ну, откуда мне знать, что имела в виду Лора? – раздраженно выкрикивает между тем Клоди, и ей наконец-то удается подняться. Она достает из кармана платок и начинает промокать разбитый рот. – Позови ее, пусть она при мне все скажет. Мне надо умыться!

– Переживешь, – равнодушно взмахивает рукой Иса, и я вижу, что в этой руке – пистолет. – Я не знаю, где Лора. Она сказала, что будет ждать меня в Муляне, но ее почему-то здесь нет. И ее мобильный не отвечает.

Я-то знаю, где Лора и почему не отвечает ее мобильный… А Клоди? Что думает на сей счет Клоди? Может быть, убийство Лоры – дело рук вовсе не Жани, а Клоди?

Нет, вряд ли. Даже если той ночной посетительницей была Лора, то Клоди утром куда-то там уехала, в Бордо или Дижон, толком не помню. А Лора в это время была живехонька. Она обогнала меня в своем красном «Рено»…

– Ну разумеется! – возмущенно восклицает Клоди. – Она оболгала меня, впрочем, верю, что не со зла, напилась, накурилась, вот и пришло в голову бог весть что. А потом забыла об этом. Как ты можешь верить этой русской шлюхе!

– Поосторожнее, если не хочешь, чтобы я превратил твою морщинистую морду в кровавую кашу, – говорит он с натужным спокойствием. – Этой, как ты выражаешься, «шлюхе» я доверяю в некоторых делах побольше, чем иным тварям, которые именуют себя порядочными женщинами.

– Я устала от твоих оскорблений! – истерически кричит Клоди. – Это ты тварь! Ты и твоя Лора! Разве я обманывала тебя? Вспомни, хоть раз я обманула тебя? А Лора лгала беспрестанно, нагло, изощренно! Она лгала тебе! Она продала твоего ребенка!

– Ты совсем сошла с ума, старушка Клоди, – смеется Иса и, видимо, устав стоять, садится в кресло.

Клоди поворачивается к нему, и в глазах мелькает такая ненависть, что даже мне жарко становится. Видно, что ее сильнее всего оскорбляет не обвинение во лжи, а то, что Иса беспрестанно называет ее старухой. Причем он это отлично понимает!

– Ты сошла с ума, старушка Клоди, – повторяет он с рассчитанным, хладнокровным садизмом. – У меня нет детей – с тех пор, как мой дом в Грозном накрыло бомбой. Так что ты зря клевещешь на Лору.

– Дурак! – уничтожающе бросает Клоди. – Глупец! Самодовольный кавказский индюк! Ты слишком долго просидел в России! Лора родила от тебя ребенка и месяц назад продала его за немалые деньги одной бездетной дурехе. Не веришь мне? Спроси Жильбера, он-то и устраивал этот гешефт, потому что ребенок теперь воспитывается у его любовницы.

Иса вскакивает. Я думала, уж теперь-то он точно выстрелит в Клоди или ударит ее, однако он снова поникает в кресле.

– Если ты не врешь… Если ты не врешь, и даже мой побратим меня предал… значит, я всего лишь орудие в чьих-то руках?!

– Что поделаешь! – пожимает плечами Клоди, и мстительный огонек вспыхивает в ее глазах. – Хотя нет, ты – не просто орудие. Ты – оружие! Боевое оружие. Скорострельный пистолет с тротиловым эквивалентом! Но, как всякое оружие, ты лишен умения мыслить самостоятельно, увы. Нужна рука, чтобы нажать на спусковой крючок, на курок, на кнопку взрывателя, чтобы передернуть затвор, – и только тогда ты стреляешь или взрываешь. Не смотри на меня так, – криво усмехается она и морщится от боли, потому что рот ее разбит. – В моих словах нет ничего обидного, оскорбительного. У каждого человека – своя роль в этой жизни. Кто-то передергивает затвор. Кто-то отдает приказ. Кто-то думает, когда и зачем это сделать. Ты создан для того, чтобы убивать по приказу…

– Думаешь? – перебивает он. – Но я умею убивать и без приказа. – И пистолет в его руке приподнимается.

– Еще одно свидетельство того, что ты всего лишь безмозглое оружие, – презрительно цедит Клоди, утирая кровь, которая пузырится на губах. – Если ты убьешь меня сейчас, то никто, никто, ни ты, ни Жильбер, ни этот ваш фатоватый приятель-парижанин, великий и знаменитый Максвелл Ле-Труа, не узнает, где картина! Никогда не узнает!

Ой, мамочки…

Меня пронзает ощущение полной нереальности происходящего.

Картина! Неужели?!..

– Картина? – недоверчиво переспрашивает Иса. – Значит, ты все-таки лгала, когда говорила, что ничего не нашла?

– Я не нашла, это правда! – с силой выкрикивает Клоди. – Но я знаю, где искать!

Я уверена, что Иса сейчас воскликнет: «Где?!»

Я и сама с трудом удерживаюсь, чтобы не выкрикнуть это слово. Картина Давида! Клоди! Вот кого имел в виду Максвелл, говоря, что кто-то еще в Муляне ищет потерянное полотно.

Ну да, все правильно. Клоди искусствовед, кому как не ей, интересоваться утраченными сокровищами живописи. Но откуда она может знать, что картина должна находиться в Муляне?

Эх, сколько вопросов у меня уже накопилось! Они так и рвутся с моего языка. Но я, разумеется, молчу, затаившись за дверью. А Иса почему-то молчит. Он что, онемел от изумления?!

Нет, разомкнул уста, наконец-то!

– Где сейчас этот ребенок, Клоди? – спрашивает он. – Если Жильбер устраивал его продажу, значит, мой сын в Муляне?

Краешком глаза я вижу лицо Клоди. Тихо подозреваю, что на моем лице написано совершенно такое же неописуемое изумление.

Но уже в следующую секунду я качаю головой. Какое счастье… какое счастье, что Жани и Филипп далеко отсюда! Да здравствует каникюль, да здравствует повышенное внутричерепное давление у младенцев! Нет худа без добра!

И тут же меня снова охватывает беспокойство. А если Клоди выдаст их?!

– Уж не сошел ли ты с ума? – спрашивает Клоди. – О чем ты говоришь?!

Иса проводит рукой по лицу.

– А, ну да, – звучит его неуверенный голос. – Картина! Ты говорила, что знаешь, где искать картину?

– Да.

– И где же?

Ну наконец-то! Честное слово, я вздыхаю не без облегчения, услышав этот вполне естественный вопрос. Иса, который интересуется судьбой своего ребенка, – это ведь тот же самый Иса, который направил беременную цыганку взорвать наш роддом. Погибли бы десятки малышей еще и младше, чем его сын!

Нет, мне не нравится такой диссонанс в образе этого убийцы. А впрочем, почему одно должно исключать другое? Практически у всех убийц есть дети. И это не мешает им лишать жизни других детей, таких случаев можно привести сотни!

И тут я спохватываюсь, что чуть не прослушала самое главное: где картина!

– Ну, ты и впрямь помешался, Иса, – насмешливо говорит Клоди. – Я тебе скажу, а ты выпустишь в меня всю обойму из своего пистолета. Нет уж, я прекрасно понимаю, что жива лишь до тех пор, пока только я знаю, где может быть картина. И, видишь ли, меня нисколько не разбирает нетерпение кинуться доставать ее. Дело в том, что я знаю это место уже почти год. И у меня не раз и не два была возможность туда прийти и подтвердить свои подозрения. Но я ждала, ждала долго, я не сказала ни Гийому, ни Жильберу, ни Жану-Ги. Разумеется, не скажу и тебе.