Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт - Фаня Шифман

В полной тишине зазвучал голос Арпадофеля. Тем, кто слышал его впервые, показалось странным сочетание этого голоса с короткой, сдобной, чересчур широкой фигурой Кобы. Голос то грохотал в хриповато-басовом, то неожиданно фанфарисцировал в пронзительно-высоком регистре, перекатываясь по Лужайке и выплёскиваясь за её пределы, из-за чего не только и не столько лулианичи, но члены их семей испытывали ощущение чего-то жутковато-потустороннего. Казалось, Арпадофель одним лишь усилием голосовых связок гоняет по Лужайке наталкивающиеся друг на друга и с гулким стуком разлетающиеся в разные стороны биллиардные шары словесных блоков.

Он повторил главную мысль шефа почти теми же словами, только расположив их несколько в ином порядке. Словесные блоки были до того надёжно укутаны в интонации, что в них почти невозможно было вникнуть. В памяти взрослых слушателей необычного спича только и остались вырванные из текста клише: «Всеобщее коллективное внимание». «Лулиания» и её интеллектуалитет». «Элитарии — украшение нашего любимого города». «Музыка сближает людей душевно и духовно». «Во всём цивилизованном мире… музыка новейшей струи…». «Поистине космическая сила и мощь звучания композиций силонокулла — это именно то, что…». «В современном мире, всё больше и больше растворяющемся в мировом космосе…». «Неотвратимо влечёт человека и человеку, душу к душе, дух к духу!». «Композиции великих виртуозов силонокулла, гениальнейших музыкантов современности…». «Это должно привести к сплочению нашего прекрасного коллектива…». «Наша прекрасная молодёжь, воспитанники… лучшей и престижной эранийской гимназии Галили…». «Приобщиться к гениальным, бесподобным шедеврам столь любимого молодёжью силонокулла…». «Пора нести в массы наш самый прогрессивный…». «Самая большая точность попадания в струю подобающей цветовой гаммы…».

Не успев вникнуть в обилие словно бы не связанных между собой, непонятных и странных словосочетаний, лулианичи с облегчением услышали фразу, прозвучавшую неожиданно отчётливо и внятно на фоне невразумительного спича: «За что от труженников «Лулиании» им огромное отеческое спасибо!» — которую справедливо сочли завершающей.

Коба Арпадофель с важным видом выпятил нижнюю челюсть, вытянул насколько возможно короткую шею, что, очевидно, должно было означать вежливый поклон, и отошёл в сторону, словно бы растворившись в потоке пробивающихся сквозь листву солнечных лучей. Но взбегающие вверх фанфарисцирующие тремоло ещё долго продолжали сотрясать воздух вибрирующим эхом.

Кого-то фанфарисцирующий голос Арпадофеля в сочетании с его видом изрядно позабавил, но большинство привёл в недоумение и даже вызвал нервную дрожь.

Матери вздрогнули и инстинктивно принялись тревожно оглядываться, искать глазами своих малышей.

С той стороны, где стояла маленькая группка подростков, обитающих в Эрании-Бет и Эрании-Вав, послышался громкий иронически-недоуменный шёпот: «О какой такой струйне подобающей цветовой гаммы брямкает этот Блин?» — «Это он говорит о модном нынче силуфокулле!» — «Ну, вот, как всегда, всё перепутали…» — «Тс-с-с!!!

Это неприлично!» — одёрнули мальчишек родители. Они нервно скосили глаза в сторону Моти Блоха, сидевшего поблизости на низеньком стульчике с привычно-отрешённым видом. Перед ним на коленях лежал включённый ноут-бук, но смотрел он на боссов, беспомощно и удивлённо приоткрыв рот.

У Арпадофеля имелся немалый опыт общения со слушателями. Он не сомневался, что предельно чётко и конкретно растолковал новым коллегам и подчинённым свои идеи не столько при помощи слов, сколько посредством фанфарисцирующих интонаций. То есть, по его твёрдому убеждению, не могло идти речи о вопросах и сомнениях. Коба отошёл в сторону и стушевался, предоставив все дальнейшие вопросы решать боссу и своему непосредственному заместителю и помощнику по связям с коллективом Тиму Пительману (впрочем, об этой тонкости взаимоотношений Тима с начальством лулианичам лучше было не знать — до поры, до времени…). В ответ на фанфарисцирующую речь аплодисментов не последовало, но не это удивило Тима. Он знал, что Коба и не ждал аплодисментов. Но они с Минеем сразу же почувствовали оцепенение публики, с трудом приходящей в себя от потока гремящих фанфарами словесных блоков.

Лулианичей порадовало исчезновение зловещего коротышки, а также то, что его непринуждённо сменил душка Тимми Пительман, и за его спиной маячила любимица элитариев Офелия Тишкер. Пительмана в «Лулиании», в общем-то, любили за мягкий голос и обаятельную улыбку, которая словно озаряла всё вокруг при его появлении, поначалу — в качестве посланца дружественного «Лулиании» Института патентных исследований, а потом и одного из ведущих фирмачей.

Тим стоял перед ними в привычной раскованной позе и застенчиво улыбался, стараясь охватить своей улыбкой всех лулианичей. Он очень хотел разъяснить коллегам и их близким суть речи Арпадофеля. Это было для него очень важно, но гораздо важнее — продемонстрировать лишний раз свою преданность лично шефу, Арпадофелю и делу струи подобающей цветовой гаммы. Внимательно глядя на лица коллег, он вдруг осознал, что далеко не всех лулианичей впечатлили должным образом фанфарисцирующие интонации и взбирающиеся выше и выше, чуть ли не до ультразвуковых обертонов, нервные вибрации голоса Арпадофеля — и это его неприятно изумило.

Не успел затихнуть последний отзвук речи Арпадофеля, не успели люди придти в себя, как из группы фирмачей, заранее облюбовавших правый склон Лужайки пикников, раздались голоса. Громче всех, как Тиму показалось, звучал мягкий баритон Бенци Дорона. Уже открыв было рот, чтобы творчески развить то, что недостаточно чётко донесли до народа фанфары Арпадофеля, Тим с неприязнью подумал: «Опять этот пейсатый выскочка!» — но решил подождать развития событий. Он изобразил доброжелательное любопытство и глянул туда, откуда слышались взволнованные голоса.

Арпадофель, пристально взиравший на лулианичей, увидел, как из группы державшихся вместе фирмачей в кипах выделился плотный, но не полный круглолицый мужчина примерно сорока лет, выше среднего роста. Лицо живописно окаймляла пышная темно-рыжая грива, отливавшая медью на солнце. Гриву венчала красивая, в тон волосам, глубокая вязаная кипа. Бросалась в глаза пышная, ухоженная, завиток к завитку, борода, однако, не скрывающая пухлых щёк с ямочками. Солидности добродушному лицу улыбающегося льва придавали очки в толстой оправе в тон шевелюре, сквозь которые серьёзно и по-доброму глядели огромные, похожие на каре-зеленоватые виноградины, глаза.