Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов

смотрела на меня. Вдруг она начала краснеть, все так же молча, не опуская глаз, медленно заливаясь румянцем от шеи до лба, до корней своих пушистых, будто пронизанных солнечным светом волос.

— О! — изумился я. — Был лучшего мнения о твоей проницательности. Тогда еще больше удивлю тебя. Поверишь ли, этот человек даже стихи в твою честь писал! Во как! Во время последней зимовки на мысе Челюскин.

— Стихи? — как автомат, повторила Лиза. — На мысе Челюскин?

— Да. Вообрази, до чего дошел! Это он-то — стихи!

— Никогда не думала, чтобы мне стихи. И — хорошие?

— Нет, что ты! Ужасные!

Лиза опустила голову, пряча пылающие щеки. Мне стал виден только ее кудрявый затылок.

— Это ничего, что ужасные, — пробормотала она. — Я бы очень хотела их услышать.

— Вот уж не советую!

— Почему? Ты не помнишь наизусть?

— Помню, конечно. Еще бы мне не помнить! Столько бился, черкал, выправлял. Вот где они у меня сидят! Все эти «стенания», «сияния», «кровь», «вновь», «любовь»… Ну и рифмы!

— А мне неважно, какие рифмы, — шепнула Лиза, метнув на меня взгляд искоса. — Все равно мне понравится. Я уверена: очень понравится. Прочти, Лешенька! Пожалуйста!

— Прочесть? Да ты в уме? Прочесть тебе эти стихи? Предать своего лучшего друга?

Лиза выпрямилась и посмотрела на меня с таким видом, будто только что проснулась. Не хватало еще, чтобы начала протирать кулачками заспанные глаза.

— Какого друга? О ком ты говоришь?

— Да об Андрее же! О ком еще?.. Эх, опять не понимает!

Я вздохнул, набираясь терпения, и присел на краешек дивана.

— Это, знаешь ли, выглядело бы так, — сказал я, — словно бы я выставляю Андрея с невыгодной стороны, чуть ли не подвергаю его осмеянию. А ведь я же сват, выступаю в роли свата. И разве это имеет значение: стихи там или не стихи? Вот ты, например, не можешь петь, хотя и очень любишь петь. Зато во всем остальном ты редкая девушка! Умница. Энергичная. Хороший товарищ. Даже довольно красивая, по-моему. В общем, вы с Андреем будете отличная пара, уверяю тебя. И дети будут у вас отличные.

Я запнулся. «Что-то я не то говорю, — подумал я. — Детей сюда зачем-то приплел…»

Но тут у Лизы разболелась голова — она болела, по ее словам, уже с утра, — и мне пришлось уйти, так и не разрубив этот запутанный узел.

— Тоже мне, сват нашелся, — провожая меня до лестницы, говорила Лиза шутливо, хотя вид у нее был действительно неважный. — Иди, иди себе, сват!

Но вы же видите, во время своего посещения я не сказал ни одной глупости или бестактности. Был, может быть, чересчур прямолинеен, и только…

Порой я все-таки жалею, что не сделал Лизу героиней этого повествования. Но тогда, конечно, изменилась бы вся его структура. Мне пришлось бы опустить многие научные факты. А это было крайне нежелательно.

Вы же помните, надеюсь, что героиней «Архипелага» является гипотеза об архипелаге? Гипотеза, и ничто иное! С самого начала я предупредил вас об этом. Так что уж не взыщите!

Вот почему я скрепя сердце должен держать Лизу на втором плане, хотя она, со свойственными ей задором и решительностью, то и дело прорывается на авансцену.

Глава четвертая

ПОСРЕДИ «ЧАНА»

К ночи ветер начал меняться. Резко похолодало. А к утру разыгрался восьмибалльный шторм.

Наша молодежь не уходила с палубы. Каждый хотел поскорей «оморячиться». Даже Союшкин, имевший зеленоватый вид, стоически мок наверху и, косясь на вскипавшие и опадавшие за бортом холмы с белыми прожилками пены, толковал о чем-то ученом, кажется об элементах волн.

Вскоре сигнальщик оповестил о том, что на горизонте появилась неширокая белесоватая полоса. По мере нашего приближения к ней она поднималась все выше и белизна ее делалась интенсивнее.

Мы переглянулись с капитаном.

— Идут льды, — сказал я.

— Сплоченные льды, — значительно добавил Федосеич.

Далекие, еще невидимые, они отражались в небе, как в зеркале. Точнее было бы назвать это отсветом. Чем льды плотнее, тем белее их отсвет и тем выше он стоит над горизонтом.

Сначала мы увидели мелкобитый лед, который двигался на нас сплошным фронтом, размахнувшись во всю морскую ширь. По мере сгущения льдин вокруг корабля качка уменьшалась и, наконец, прекратилась совсем. Я оглянулся. За кормой, примерно в километре расстояния, море по-прежнему бушевало. А впереди царил штиль. Плавучие льды смиряют любое волнение.

Позади вскипали и опадали волны с разлетающимися брызгами пены, но справа, и слева, и прямо по курсу только мелкобитый лед чуть заметно колыхался, подобно мертвой зыби. Мы оставили шторм за кормой.

Теперь к мелодии ветра, который продолжал. дуть, выть, свистеть на все лады, прибавился еще и негромкий монотонный шорох. Это «Пятилетка» легко раздвигала мелкобитый лед.

Час от часу, однако, лед делался все плотнее. Он уже не шуршал, а скрипел, зловеще скрежетал.

По мере сгущения льдов нарастали и усилия ледокола.

Появились первые большие ледяные поля. Их можно было считать пока лишь «застрельщиками», «передовыми частями», высланными навстречу для того, чтобы завязать бой. Главные силы Арктики были еще впереди.

Белая пустыня медленно двигалась на нас. Зигзагообразные разводья бороздили ее во всех направлениях.

Федосеич с сугубой осторожностью выбирал путь по разводьям в обход больших ледяных полей. Широкие плечи рулевого были неподвижны, но спицы штурвала так и мелькали в проворных, сильных руках. Капитан менял курс очень часто.

Я диву давался, слушая его команды. Почему он повернул вот в это разводье, а не в другое? То было даже шире и не так уводило от нашего генерального курса — норд-ост. Но не полагается давать капитану советы на мостике.

Мы продвигались узким каналом несколько десятков метров, и я убеждался, что Федосеич прав. Именно это разводье выводило нас из скопления льдин, а соседнее не годилось. Если бы ледокол проник в него, то уперся бы в тупик.

Но как Федосеич сумел это определить? По каким мельчайшим, непонятным, едва уловимым признакам или сочетанию признаков? И почему, проявляя величайшую осмотрительность, он вдруг, не колеблясь, командовал в переговорную трубу: «Полный вперед!» — фигурально выражаясь, поднимал ледокол на дыбы, чтобы форсировать узкую перемычку между двумя полями?

Чертов ветер! Толпы льдин, подгоняемые им, безостановочно двигались навстречу, теснясь и толкаясь, словно пытаясь остановить наш корабль, отогнать назад, к Большой земле.

Видимо, во время путешествия Веденея ледовая обстановка складывалась иначе. Судя по «скаске», вскоре же после встречи с «мертвой водой» судно землепроходцев было подхвачено попутными плавучими льдами, которые потащили его к Земле Ветлугина.

Попутные льды ожидали