Гарри Поттер и Методы Рационального Мышления - Ленс Ронг

– Что ты делаешь?

– Я намерен перетянуть Драко Малфоя с Тёмной Стороны, – пояснил Гарри. – Ну, сделать из него хорошего парня.

Дамблдор выпрямился и повернулся к Гарри. На его лице было крайне огорошенное выражение, что в сочетании с серебряной бородой выглядело очень забавно.

– Ты уверен, – произнёс старый волшебник несколько секунд спустя, – что не принимаешь желаемое за действительное, когда видишь в нём что-то хорошее? Боюсь, это только приманка, капкан для…

– Э, весьма маловероятно, – махнул рукой Гарри. – Если он пытается изображать из себя хорошего парня, у него это не очень-то получается. Дело не в том, что Драко пришёл ко мне и очаровал, из-за чего я увидел в нём скрытую глубоко внутри доброту. Я выбрал его целью для спасения именно потому, что он наследник дома Малфоев, и это очевидный выбор, если приходится выбирать кого-то одного.

У Дамблдора дёрнулся левый глаз.

– Ты пытаешься посеять семена любви и доброты в сердце Драко только потому, что видишь в наследнике Малфоев ценного для тебя союзника?

– Не только для меня! – возмутился Гарри. – Для всей магической Британии, если это сработает! А ещё у него самого будет более счастливая и здоровая жизнь. Послушайте, я не могу всех перетянуть с Тёмной Стороны, поэтому пришлось спросить себя: в каком случае Свет выиграет больше всего?..

Дамблдор расхохотался. Такого воющего смеха Гарри от него никак не ожидал. Это был вовсе не величественный смех древнего и могущественного волшебника, не глубокие, гулкие смешки: Дамблдор, чуть не задыхаясь, хохотал во всё горло и не мог остановиться. Гарри однажды в буквальном смысле свалился со стула от смеха, когда смотрел фильм «Утиный суп» братьев Маркс, – вот как сейчас смеялся Дамблдор.

– Не так уж и смешно, – сказал Гарри чуть позже. Он опять начал сомневаться во вменяемости Дамблдора.

Директор с видимым усилием взял себя в руки.

– Ах, Гарри, один из симптомов болезни под названием «мудрость» – начинаешь смеяться над тем, что никто другой смешным не находит, потому что чем мудрее становишься, тем лучше разбираешься в шутках! – Дамблдор вытер слёзы. – Нередко зло пожрётся злом, что правда то правда.

Гарри почти сразу узнал знакомые слова:

– Эй, это же цитата из Толкина! Это говорит Гэндальф!

– Вообще-то Теоден, – поправил его Дамблдор.

– Вы что, магглорожденный? – изумился Гарри.

– Увы, нет, – снова улыбнулся Дамблдор. – Я родился за семьдесят лет до того, как эту книгу напечатали, мой юный друг. Но моим магглорожденным ученикам нередко приходит в голову одна и та же мысль, так что я уже скопил не менее двадцати копий «Властелина колец» и целых три полных собрания сочинений Толкина. И всеми ими очень дорожу. – Дамблдор вытянул волшебную палочку, поднял её перед собой и принял позу. – Ты не пройдёшь! Ну как, похоже?

– Э-э, – Гарри был близок к полной ментальной перегрузке, – мне кажется, вам Балрога не хватает.

Да и розовая пижама со шляпой-мухомором тоже не вписывались в образ.

– Понятно, – вздохнул Дамблдор и угрюмо заткнул палочку за ремень. – Увы, в последнее время в моей жизни крайний дефицит Балрогов. Нынче приходится всё время проводить на скучных совещаниях Визенгамота, где я всеми правдами и неправдами препятствую его работе, и на званых обедах, где зарубежные политики соревнуются за звание самого непроходимого глупца. А ещё я притворяюсь таинственным, знаю то, что узнать никак не мог, делаю загадочные заявления, которые можно понять только много позже, задним умом – в общем, развлекаюсь так, как это принято среди могущественных волшебников, когда они перестают быть героями. Кстати о героях. Гарри, я хочу передать тебе кое-что, принадлежавшее твоему отцу.

– Правда? – захлопал глазами Гарри. – Кто бы мог предположить?

– Да, это и впрямь немного предсказуемо, не так ли? – сказал Дамблдор, а потом посерьёзнел. – И тем не менее…

Вернувшись за стол, Дамблдор вытянул один из выдвижных ящиков, залез в него обеими руками и, крякнув, достал большой и тяжёлый на вид объект, который затем с гулким стуком опустил на дубовую столешницу.

– Это, – объявил Дамблдор, – камень твоего отца.

Гарри с удивлением его рассмотрел. Светло-серый, выгоревший, с неровными острыми краями камень – словом, булыжник как булыжник. Дамблдор положил его самой широкой стороной вниз, но камень всё равно встал неровно и закачался.

Гарри поднял взгляд.

– Это что, шутка?

– Нет, – с серьёзнейшим видом директор покачал головой. – Я забрал его из развалин дома Джеймса и Лили в Годриковой лощине, когда нашёл там тебя, и с тех пор хранил, чтобы однажды вернуть.

В совокупности гипотез, из которых Гарри формировал модель мира, гипотеза сумасшествия Дамблдора стремительно набирала вес. Но вероятность альтернативных гипотез была всё ещё довольно высока…

– Это, кхм, волшебный камень?

– Если и так, то мне об этом неизвестно, – сказал Дамблдор. – Но я прошу тебя со всей возможной строгостью отнестись к моему совету: всегда держи его при себе.

Ладно. Скорее всего, Дамблдор сумасшедший, но если нет… будет весьма стыдно попасть в переплёт из-за того, что пропустил мимо ушей малопонятное наставление загадочного старого волшебника. Это наверняка где-то на четвёртом месте в рейтинге самых очевидных просчётов.

Гарри приблизился к камню и начал ощупывать его руками в поисках места, за которое можно схватиться, не поранившись.

– Ну, спрячу его тогда в кошель.

– Возможно, это слишком далеко, – нахмурился Дамблдор. – Что, если твой кошель-скрытень потеряется или его украдут?

– Мне что же, везде с собой таскать этот булыжник?

– Это может оказаться мудрым решением, – с серьёзным лицом сказал Дамблдор.

– Э-э, – протянул Гарри. Камень выглядел неподъёмным. – Мне кажется, другие ученики меня не поймут.

– Скажи им, что это я приказал, – великодушно разрешил Дамблдор. – Никто не удивится. Видишь ли, все думают, что я сумасшедший. – Лицо у Дамблдора было всё таким же серьёзным.

– Честно говоря, если вы приказываете ученикам носить повсюду большие камни, я могу их понять.

– Ах, Гарри, – Дамблдор обвёл рукой все загадочные устройства в комнате, – в молодости кажется, что знаешь всё на свете, и когда чему-то не видишь объяснения, думаешь, что его просто нет. Но с возрастом приходит понимание, что вся вселенная действует согласно некоему ритму, некоторым закономерностям, даже если мы их не знаем. То, что кажется безумием мира – суть наше невежество.

– Реальность подчинена законам, – согласился Гарри, – даже если законы эти нам не известны.

– Именно, Гарри, – просиял Дамблдор. – Понимание этого – а я вижу, что ты в самом деле понимаешь – и есть источник мудрости.

– Тогда… почему мне нужно таскать этот камень?

– Вообще-то я не вижу для этого причин, – сказал Дамблдор.

– …Не видите.

Дамблдор кивнул:

– Но только то, что я этих причин не вижу, не означает, что их нет.

Некоторое время был слышен только тихий перестук механизмов.

– Ладно, – сказал Гарри, – не уверен, что мне стоит об этом говорить, но это просто-напросто неверный способ противостоять тому обстоятельству, что мы не знаем, как устроена вселенная.

– Неверный? – переспросил старый волшебник с удивлением и разочарованием.

Гарри чувствовал, что его доводы не убедят чокнутого старика, но всё равно продолжил:

– Да, неверный. Не знаю, как называется эта ошибка – даже не уверен, что у неё есть официальное название, – но если бы поименовать её довелось мне, я бы назвал её «ошибкой приоритизации гипотез». Как бы подоступнее объяснить?.. Ну… представьте себе, что у вас миллион коробков, и только в одном из них алмаз. И у вас целый ящик детекторов алмазов, каждый из которых всегда срабатывает в присутствии алмаза, но к тому же срабатывает и на половине пустых коробков. Если использовать двадцать детекторов, то в конце концов останется, в среднем, один истинный и один ложный кандидат. И после этого достаточно использовать один-два последних детектора, чтобы определить настоящее местоположение алмаза. Смысл этой метафоры в том, что, когда перед вами множество гипотез, большая часть времени уходит на поиск самых правдоподобных. А уж выбрать из них одну намного проще. Так что сразу начать рассматривать некую гипотезу, не имея в её пользу никаких свидетельств, значит пропустить основной этап работы. Как если живёшь в городе с миллионом человек, в котором произошло убийство, и детектив говорит: «У нас нет никаких улик, так что давайте рассмотрим вероятность того, что убийца Мортимер Снодграс».

– А это он? – спросил Дамблдор.

– Нет, – сказал Гарри. – Но позже обнаружится, что у убийцы тёмные волосы, а поскольку у Мортимера тоже тёмные волосы, все начнут говорить: «Ах, похоже, это и впрямь Мортимер». Будет нечестно по отношению к Мортимеру, если полиция станет его подозревать безо всяких оснований. Когда вероятностей много, большинство сил уходит на уменьшение их количества, на поиск настоящего ответа. Для этого не обязательно приводить доказательств или каких-нибудь официальных улик, которые необходимы учёным и судьям, но нужна хоть какая-нибудь зацепка, указание, чтобы склониться в пользу какой-то одной гипотезы, а не к миллиону других. Ведь нельзя просто взять и угадать ответ. Нельзя угадать даже вероятный ответ, достойный обдумывания, просто с бухты-барахты. Существует миллион вещей, которые я могу сделать вместо того, чтобы носить с собой камень моего отца. То, что я не всеведущ, не означает, что я не понимаю, как бороться со своим невежеством. Законы рассмотрения вероятностей не менее тверды, чем законы обычной логики, и то, что вы только что сделали, им противоречит. – Гарри замолчал. – Если, конечно, у вас нет какой-нибудь зацепки, о которой вы предпочли умолчать.