Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов (сборник) - Николай Ломакин

И вот такую долгую транспортную артерию поезда пробегают за семь дней, что и позволит мистеру Фоггу (по крайней мере, он на это надеялся) 11 декабря сесть в Нью-Йорке на пакетбот, идущий в Ливерпуль.

Вагон, где расположился Филеас Фогг, напоминал длинный омнибус на двух четырехколесных платформах, позволяющих свободно миновать некрутые повороты. Купе не было: перпендикулярно центральной оси располагалось по два ряда кресел, между ними оставался проход, ведущий в туалет и к иным подсобным помещениям, имевшимся в каждом вагоне. Между собою вагоны сообщались при помощи площадок, такчто пассажиры могли свободно переходить из одного конца состава в другой. В их распоряжении были вагоны-салоны, вагоны-рестораны, вагоны-террасы, вагоны-кофейни. Только вагонов-театров не хватало. Но, надо полагать, в один прекрасный день появятся и они.

Между вагонами непрестанно сновали газетчики, продавцы книг, разносчики напитков, сигар, продовольственных и прочих товаров. В покупателях недостатка не было.

От Окленда поезд отошел в шесть часов вечера. Уже стемнело – ночь выдалась темная, холодная, небо заволокли тучи, угрожающие снегопадом. Поезд шел не слишком быстро. Если принять в расчет остановки, он делал не больше пяти миль в час. Впрочем, такая скорость должна была позволить ему пересечь Соединенные Штаты за установленное время.

В вагоне путешественники разговаривали мало. К тому же их скоро стало клонить в сон. Паспарту сидел рядом с полицейским инспектором, но не разговаривал с ним. В их отношениях после недавних событий наступило заметное охлаждение. Больше – ни малейшей симпатии, никакой откровенности. Фикс ни в чем не изменил своей манеры общения, но Паспарту, напротив, стал предельно сдержанным и при малейшем подозрении был готов придушить бывшего друга.

Через час после отправления поезда пошел снег – к счастью, мелкий. Такой не мог замедлить ход состава. Но за окнами уже стало невозможно разглядеть что-либо, кроме белой нескончаемой пелены, на фоне которой клубы паровозного дыма казались грязновато-серыми.

В восемь часов проводник, войдя в вагон, объявил пассажирам, что пора спать. Поскольку это был «спальный» вагон, он за несколько минут и впрямь превратился в дортуар. Спинки кресел откинулись, сиденья при помощи целой системы приспособлений преобразились в заботливо оборудованные спальные места, в несколько секунд возникли кабинки, и вскоре каждый пассажир получил в свое распоряжение удобную постель, защищенную от нескромных взглядов плотной занавеской. Простыни были белоснежны, подушки мягкие. Оставалось только лечь спать, все так и сделали, чувствуя себя, словно в каюте комфортабельного пакетбота, а поезд между тем на всех парах мчался по землям штата Калифорния.

Область, простирающаяся между Сан-Франциско и Сакраменто, по преимуществу равнинная. Эта часть железной дороги зовется Центральной Тихоокеанской; она начинается от Сакраменто и ведет на восток, где пересекается с линией, идущей от Омахи. От Сан-Франциско до столицы Калифорнии дорога идет прямиком на северо-восток вдоль реки Америкэн-ривер, впадающей в залив Сан-Пабло. Сто двадцать миль, разделяющих эти большие города, поезд прошел за шесть часов, а к полуночи, когда пассажиры еще видели первый сон, он уже прибыл в Сакраменто. Вот почему этот весьма значительный город, столица штата Калифорния, так и не предстал взору пассажиров: они не увидели ни его прекрасных набережных, ни широких улиц, ни его великолепных отелей, ни скверов, ни церквей.

Отойдя от Сакраменто, поезд миновал станции Джанкшн, Роклин, Оберн, Кдлфакс и углубился в горный массив Сьерра-Невада. Когда он оставил позади станцию Сиско, было уже семь утра. Час спустя спальный вагон вновь превратился в обычный, теперь путешественники могли любоваться из окон живописными ландшафтами этого гористого края. Между тем железная дорога, подчиняясь капризам Сьерры, то ползла вверх по склонам, то словно повисала над пропастью, то прихотливо извивалась, избегая слишком крутых поворотов, то ныряла в узкие ущелья, откуда, казалось, и выхода никакого не было. Паровоз сверкал, словно церковная дароносица, со своим посеребренным колоколом, с большим фонарем, который отбрасывал желтоватый искусственный свет, и предохранительным, так называемым «антикоровьим» выступом, торчащим впереди как огромная шпора. Его свистки и гудки смешивались с ревом потоков и водопадов, а выпускаемые клубы дыма путались в темных еловых кронах.

Туннели на этом участке пути встречались редко, мостов не было. Железная дорога огибала горные склоны, не ища кратчайшего прямого пути между двумя населенными пунктами, не бросая вызов природе.

Около девяти поезд миновал долину Карсон и вошел в пределы штата Невада, неизменно следуя в северо-восточном направлении. В полдень он отошел от Рено, где пассажиры успели позавтракать, воспользовавшись двадцатиминутной остановкой.

После этой станции железная дорога несколько миль идет к северу вдоль берега реки Гумбольдт-ривер. Затем она поворачивает на восток и следует дальше, не удаляясь от речного берега, к горам Гумбольдта, расположенным почти у самой восточной оконечности штата Невада, где река берет свое начало.

После завтрака мистер Фогг, миссис Ауда и их спутники снова заняли свои места в вагоне. Все четверо – молодая женщина, Филеас Фогг, Фикс и Паспарту, – расположившись с удобством, любовались разнообразными ландшафтами, проплывающимиунихпередглазами: обширными прериями, горами, что высились на горизонте, бурными пенистыми ручьями. Порой вдали, словно живая стена, темнело большое стадо бизонов. Это бессчетное воинство жвачных часто становится непреодолимой преградой для поездов. Случается, эти животные тысячами скапливаются там, где проложены железнодорожные пути, и топчутся по ним порой в течение несколькихчасов. Тогда паровозу приходится останавливаться и ждать, когда бизоны освободят ему дорогу.

Именно это произошло и на сей раз. Около трех часов дня путь составу преградило стадо в десять или двенадцать тысяч голов. Локомотив, замедлив движение, попытался было вклиниться в плотную живую стену, раскроить ее своей «шпорой», но в конце концов волей-неволей остановился перед этим массивным препятствием.

Пассажиры смотрели на этих жвачных, которых американцы ошибочно именуют буйволами, а те преспокойно шли себе да шли, лишь издавая порой громоподобное мычание. Они повыше европейских быков, короткохвосты, коротконоги, крутой бизоний загривок образует своего рода мускульный горб, рога широко расставлены, шерсть на голове и шее длинная, она достигает спины, ниспадая, как грива. О том, чтобы остановить их лавину, нечего было и думать. Уж коли бизоны избрали то или иное направление, они так и прут, никакая сила не заставит их свернуть с пути, скорректировать свой маршрут хотя бы отчасти. Нет такой плотины, что способна сдержать этот упрямый и мощный поток.