Трудно быть феей. Адская крёстная (СИ) - Россо Ея

Распорядившись, Ягиня поднялась и на выход пошла. По пути клетку с вороном прихватила, слуг отправила на кухню за чаем и закусками для царицы и её помощниц. Сама же по проходам двинулась, к шорохам и шагам прислушиваясь. Ловила магию чужую, узлы колдовства распутывая по углам. Пауки при виде Ягине поглубже в тени забивались, чтобы под руку не попасть. Но Яга мимо них, не глядя, проходила, на потом оставляя зачистку. Только метки ставила в тех местах, где особо темнотой фонило.

Обойдя хоромы царские, Ягиня, по-прежнему клетку с птицей из рук не выпуская, отправилась в комнаты Февронии. Замера на пороге, оглядываясь, принюхиваясь, прислушиваясь. Сестрицу за порогом оставила, сама же внутрь скользнула и захлебнулась, словно под воду ушла. Магия в опочивальне пропитывала буквально все, хоть ножом её режь, хоть ложкой ешь. Да всё непростая — охранная. И не от людей защиту ставила сестрица. Себя саму от артефакта оберегала живого и невеомого. Фонило в комнате такмагией навьей, что в носу свербило и хотелось одновременно бежать и, замерев на месте, под ритм неведомый плавно двигаться.

«Двигаться?» — задумалась Ягиня и замерла посреди комнаты, дыхание успокоила, сердце угомонила и прислушалась. Людское ухо звук не слышало. Но Яга, даже в семье людской рожденная, наполовину не человек. Навья кровь в её жилах — как пропуск по путям-дорогам между мирами, от неё же и слух острей, и глаз точней, и внутреннее зрение появляется.

Тишина накрыла опочивальню Февронии пологом прозрачным, глуша звуки посторонние. Яга соляным столбом застыла, пытаясь уловить-услышать, кого сестрица скрывала тщательно. Погрузившись в транс, не заметила, как тенью на пороге волк возник и замер, также прислушиваясь и принюхиваясь. А через мгновение, обернувшись зверем, осторожно в комнату скользнул и к шкафу одёжному метнулся. да там и застыл, очарованный, взор с дверцы не сводя, в улыбке пасть волчью скаля. Только хвост едва заметно подёргивался, ритм неслышимый отбивая: тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Ягиня глаза распахнула, возвращаясь из путешествия, руки к груди прижала, не веря тому, что услышала, и шагнула к шкафчику, Сириуса окликая. Волк послушно отпрянул, но далеко не ушел. Царевна дверцы распахнула и к волку прижалась растеряно. В самом сердце паутины прозрачной в коконе из магии тёмной, мерцающей всполохами алыми, пульсировало сердце живое.

ГЛАВА 23. Вечная любовь — сквозь ад ведет она (рабочее название)

— Что это? — в тишине комнаты шёпот Ягини раздался набатом.

— Сердце, — Сириус очевидное ляпнул и смутился. — И, кажется, я догадываюсь, чье оно… Когда искал место, где тебя прятали, избушка мне сны показывала. Да всё об одном.

— Избушка? Сны? О чем? — от удивления Яга забросала волка вопросами.

— Подозреваю, это бы домовой, хотя на глаза он мне так ни разу и не показался.

— Он у меня смирный, — хмыкнула царевна. — Да и не домовой он вовсе, а филин.

— А весит как…

Сириус не успел договорить, сердце замедлило свой ритм, а потом и вовсе перестало биться. В тот же миг за стенами дворца раздался вой дикий, в стёкла ударила буря снежная, закричали люди, ураганом с земли сорванные. Разлетелись окна от напора льдистого.

Ягиню порывом сильным на пол сбило, волк едва успел лапой придержать, от осколков спасая.

— Не дай сердцу-у-у-у умереть! — взвыл Сириус, удерживая царевну от нового падения.

— Как!? — закричала в ответ ведунья, взмахивая руками в попытке колдовать.

— Вода! Живая вода! — зарычал волк в ответ, зубами клацая возле пояса девичьего.

Ягиня вспыхнула от стыда: так растеряться, что все на свете позабыть! Сорвала повязку кожаную, упала на колени и торопливо стала пузырьки перебирать. Сердце меж тем на глазах серело и медленно в размерах уменьшалось. Вой и стон боли смертной пополам с яростью не угасал снаружи. Иглы снежные врывались в разбитые окна, ранили Сириуса и Ягиню, но в шкаф отчего-то не залетали. Опадали в шаге от артефакта живого кровавыми каплями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Выхватив бутылек, царевна зубами вырвала пробку, с колен поднялась и едва обратно не рухнула, на крови подскользнувшись. Собственное сердце зашлось ужасом, руки дрогнули и чуть не выронили влагу драгоценную. Но ведунья равновесие удержала, к шкафчику шагнула, да не дошла. Будто барьер на пути вырос. Бьётся Ягиня, а сломать не может! А сердце чьё-то все больше скукоживается, и такое отчаянье волнами от него отходит, что впору самой на пол падать, грудь раздирать, кусок плоти из себя вырвать и в жертву принести.

— Кар-р-роф! Кар-р-р-рофь! — ходуном заходила клетка, ставленная на пороге спальни, ворон в ней забился, клювом пытаясь платок стянуть. — Кар-р-ровь! Дар-р-р-р! Кар-р!

Волк первый сообразил, что Феврония, запертая в птичьем теле, сказать хочет. Зубами лапу себе разодрал и как только кровь из раны хлынула, взмахнул в сторону Ягини. Красным бисером разлетелась влага, оседая на царевне и барьере невидимом, не долетев до сердца умирающего. Сириус зарычал, ближе подскочил, человеком обернулся и вновь рукой в сторону шкафчика махнул. Несколько капель на плоть серую попали, сердце стукнуло было, но вновь замерло.

— Кар-р-роф! Кар-р-р-рофь!

— Не твоя! Её! — догадалась Ягиня и кинулась к клети.

Сириус её опередил, рывком ткань сдернул, дверцу распахнул и зашипел от боли. Рука до локтя тут же онемела: охранное колдовство ведуньи исправно работало, тут же вцепилось в плоть зубами острыми. Но упертый зверь и не такое в жизни своей терпел, потому схватил птицу за шею, к себе подтащил, за решетку не вытаскивая, другой рукой ножик из кармана достал и чиркнул по туловищу неглубоко.

Феврония дёрнулась, клювом попыталась достать обидчика. Да сила неравными оказались. Сириус нож у птичьей груди придержал, кровью обмазывая. Отшвырнул ворона, дверцу захлопнул и назад к Ягине метнулся. Царевна, бледная до синевы, едва дыша от усилий, напор преграды невидимой сдерживала. В какой-то момент стена ожила и невидимые паучки прыснули из неё на царевну. Побежали по телу, паутиной крепкой опутывая, где кожи обнаженной касались, врастали намертво и силу высасывать принимались.

Яга дёргалась в путах, отступить от ловушки пыталась, но путы крепко держали, добычу из лапок не выпуская. Сириус подскочил и с разгону нож окровавленный в невидимку воткнул. Защита Февронии вспыхнула серым пламенем и лопнула с оглушительным звоном, силой удара Ягиню с волком в конец комнаты отбросив. Сердце вдруг окончательно замерло. За окнами потемнело, от предсмертного воя существа неведомого дрогнул дворец, с построек во дворе крыши посрывало. От удара в ушах зазвенело, в груди что-то ёкнуло, острой болью обжигая.

— Быстр-р-р-рей! — схватив царевну за руку и с силой швырнув её в сторону шкафа заветного, взвыл волк, падая от нового сотрясения.

Ягиня, пробежав через всю опочивальню, едва головой в пасть шкафа не влетела, в шаге от полностью обескровленного артефакта притормозить успела. С последним сердечным сокращением успела-таки плеснуть из флакончика живой водой и рухнула, как подкошенная, возле хранилища.

Вой стих также неожиданно, как и начался. Снежное безумие закончилось, во дворе загомонили люди, ущерб нанесенные оценивая, бабы причитали, сотники пересчитывали богатырей и люд простой, проверяя, все ли на месте и не погиб ли кто. То тут, то там смех истеричный раздавался и рыдания. И вдруг дружно, как одна, заголосили женщины. Волк подскочил, к окну кинулся и застыл столбом каменным.

— Что там? — с трудом на ноги поднимаясь, просипела Ягиня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кровь повсюду…А мертвых нет… — неприкрытое удивление сквозило в голосе мужском.

— Снег тает, вот и кровь… — пожала плечами царевна. — Чему удивляться, комнату огляди.

Сириус обернулся и только тут заметил: опочивальня тёмной феи походила на поле битвы страшной. Пол в коричневых подтеках, а возле шкафа где по-прежнему равномерно билось сердце в магическом короне, и вовсе залит еще свежей, едва застывающей.