Служитель египетских богов - Челси Ярбро

Да, ты права, почти все правление Рамзеса II было довольно мирным. Но и долгим. Год на год не выпадал, случались и голод, и мор, и он не мог в том что-либо изменить».

Во дворе Дома Жизни больные, истощенные голодом, ждали спасительной смерти. Санхкеран сидел в коридоре храма, положив руки на низенький столик и устремив в никуда взгляд темных глаз. При нем был раб, писарь Кепхнет, записывавший любое слово служителя по приказу верховного жреца Хаптхептву. Тот считал Санхкерана непостижимой и лишней загадкой.

— Говорят, в Мемфисе положение еще хуже, — заметил Кепхнет, осмелившись нарушить молчание. — В порту слышно, там начались бунты.

— Вполне вероятно, — отозвался Санхкеран. — Боюсь, они начнутся и здесь, если не будет зерна. — Он выпрямился, коснувшись затылком стены. — Такое случалось и раньше, правда очень давно.

Кепхнет смутился, вспомнив о возрасте Санхкерана, и, преодолевая робость, сказал:

— В Доме Жизни хранятся летописи. Ни в одной из них не говорится о голоде, продолжающемся три года.

— Трехлетний голод не самое страшное из того, что я помню, — сказал Санхкеран. — Пять лет — вот непомерный срок, а три года — обычное дело. — Он встал и подошел к открытым дверям, разглядывая больных. — Если мы их накормим сегодня, что будем делать завтра? У нас есть небольшой запас еды на день, и половина того — на второй, а люди все прибывают. Как поступить? Дать им временную надежду, а потом отвернуться? И что стоит горстка зерна, если телу уже не помочь? — Санхкеран вдруг заметил, что Кепхнет резво пишет. — Эй, тебе вовсе незачем…

— У меня приказ, — отозвался Кепхнет, продолжая писать.

Санхкеран вздохнул.

— Неужели Хаптхептву интересует каждый изданный мною звук? Ладно, трудись. — Он сам был когда-то рабом и еще не забыл, что такое приказ господина. — Делай что должен, Кепхнет. Но позволь мне взглянуть на твои записи, прежде чем ты отдашь их Хаптхептву.

— Не разрешается, — сказал раб.

— Тогда, быть может, ты сам прочтешь вслух то, что записал?

Писарь отвел взгляд.

— Запрещено.

Санхкеран кивнул и уселся на место.

«Менялся не только я, но и жрецы. Имхотепа. Долгая практика обращения с больными людьми позволила им прийти к выводу, что всевозможных недуги и травмы совсем не впрямую зависят от воли богов или происков злобных сил. Они разработали вполне разумную методику врачевания, овладели элементарной хирургией и стоматологическими приемами, а также все шире использовали травяные настои. Правда, молитвы и жертвоприношения все равно оставались в ходу, но, с другой стороны, и современные французские доктора не пренебрегает аналогичным обрамлением своих действий, бегло прочитывая над больным „Отче наш“ и сжигая в качестве жертвы свечу. Больные, попадавшие в Дом Жизни, получали там помощь, на какую не могли и рассчитывать вне его стен. Но по мере того, как улучшалось качество врачевания, росла и его цена. Ко времени правления Рамзеса II храм Имхотепа, служивший некогда прибежищем для всех нуждающихся, превратился в клинику для богатеев».

— Мы не имеем права отказать ему в помощи, — повторил Санхкеран. Выражение его лица и поза оставались уважительными, но тон сделался резким. — Он пришел к нам с надеждой и верой.

— И со скудными подношениями, — возразил Хаптхептву. — Чем проявил неуважение к Имхотепу. Что это за дары — коза и кусок холста?

— Это все, что у него есть, а дети его больны и жена давно умерла. — Санхкеран нетерпеливо махнул рукой в сторону недавно расширенной и обновленной колоннады храма. За ней во всей своей пышности поднимался Луксор. — Какой смысл в этом великолепии, если мы не следуем заветам того, кому поклоняемся?

По лицу жреца пробежала тень. Он грозно уставился на строптивца.

— Теперь ты служитель, но, судя по записям, был когда-то рабом.

— Семьдесят лет назад, — уточнил Санхкеран.

Жрец поморщился. Уточнение ему не понравилось.

— Ты был рабом, — сказал он, — и, как чужеземец, можешь снова им стать.

— По воле фараона, — спокойно ответил Санхкеран, глядя жрецу прямо в глаза. — Какое это имеет отношение к учению Имхотепа? Он повелевает служить каждому, кто придет в Дом Жизни за жизнью.

Хаптхептву отвернулся от несносного чужеземца, словно боясь подцепить заразу.

— Делай свое дело. И помни, не в твой власти решать, кого лечить, а кого отослать прочь. Тебе это ясно?

— Я понял твои слова, — сказал Санхкеран, — но не пойму одного: почему ты противишься повелениям Имхотепа?

Верховный жрец схватил свой жезл и швырнул в Санхкерана. Не затем, чтобы ранить, а чтобы урезонить.

— Не тебе толковать учение Имхотепа. Ты слишком возомнил о себе. Ты много лет провел в Доме Жизни, и находятся такие, что говорят о тебе: «Вот посланник того, кого мы чтим». Хотя Имхотеп никогда бы не одарил своей благосклонностью чужеземца.

Так вот в чем дело, подумал Санхкеран. Хаптхептву просто ревнует. Он смиренно потупился.

— Эти слухи, верховный жрец, распространяю не я. Больные, особенно те, что отчаялись, хватаются за соломинку и склонны видеть нечто необычайное даже в том, кто просто подаст им воды. А я у всех на виду, и лишь потому обо мне говорят подобные вещи.

Лукавое рассуждение, но Хаптхептву несколько успокоился.

— Прискорбно, что кто-то верит в такие смехотворные домыслы.

— Истинно так, — с чувством произнес Санхкеран.

— Я бы предпочел, чтобы ты впредь развеивал их. — Верховный жрец настороженно посмотрел на служителя, и в глазах его промелькнул страх.

— Разумеется. — Санхкеран понял, что жрец не верит ему, и решился продолжить: — На своей родине я поклонялся другому богу и связан душой не с Имхотепом, а с ним.

Страх в глазах жреца сменился презрением.

— И могущество твоего бога превратило тебя в раба?

— Да, — кивнул Санхкеран, вспоминая, как восемь веков назад тот, кому он поклонялся, впервые вкусил его кровь.

Довольный Хаптхептву повернулся и удалился.

«Через пять лет после голода на Фивы напал мор, унесший из жизни и Хаптхептву. Он проболел более года, мучаясь кашлем, — холера доконала его. В Доме Жизни воцарился хаос, многие жрецы-врачеватели точно так же нуждались в помощи, как и те, кто к ним обращался. В разгар эпидемии, когда слуги Анубиса выбивались из сил и повсюду витал запах смерти, пришла весть из храма Тота,[8] что всех жрецов его и писцов косит болезнь. Сехетптенх, занявший пост Хаптхептву, был человеком осторожным и боязливым. Он-то и решил отправить в храм Тота меня, чтобы я на месте определил, насколько серьезна угроза. Затея была изначально вздорной и пользы никому принести не могла. К тому же покидать святилище Имхотепа считалось дурным знаком, хотя Дом Жизни уже не оказывал никакой помощи обреченным и постепенно превращался в Дом Смерти».