Римская империя. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов

стихло, и зазвучал твердый и спокойный голос Лукана – он читал свою новую поэму. И, несмотря на неприятную самоуверенность, сказывавшуюся в его тоне, на самолюбование, сквозившее в каждом жесте, несмотря на явную надменность и вычурность позы, он захватил весь зал, и Туллий почувствовал, что молодой Лукан уже большой поэт, драгоценный талант которого является украшением Неронова правления. И Туллий по сравнению с ним показался самому себе таким ничтожным со своими маленькими стихами.

Лукану аплодировали долго и восторженно, друзья поздравляли его с успехом и приветствовали. Но, несмотря на расточаемые комплименты, чувствовалось, что многие задеты успехом Лукана и что сердца многих поэтов, присутствующих на этом собрании, уязвлены завистью. Туллию тоже было не по себе, и, покинув зал, уже на улице он злобно произнес вслух: «Стихи Лукана, конечно, хороши, но куда ему до нашего божественного поэта Нерона!..»

Незнакомый человек, к которому невольно он обратился с этим возгласом, в котором звучали личная обида и зависть, засмеялся и вполголоса ответил: «Юноша, если ты хочешь унизить Лукана… то хвали его… хвали без конца… преувеличенно… хвали безмерно… Ибо император – тоже поэт… А видел ли ты когда-нибудь, чтобы на небосклоне сияли рядом два солнца?.. Одно должно будет погаснуть в лучах другого…»

Туллий, растерявшись, молчал.

Старик, говоривший с ним, сел в носилки, которые были ему поданы его рабами, и приказал им трогаться.

Туллий безмолвно глядел ему вслед.

– Клянусь богами, – наконец прошептал он, – за все время, что я в Риме, это первый умный человек, которого я встретил, и первый мудрый совет, который мне преподан…

На другой день под вечер Туллий шел по улицам Рима, предаваясь невеселым мыслям. Он думал о том, что его надеждам добиться в Риме успеха, пожалуй, не суждено оправдаться, если только ему не поможет благоприятный случай. Теперь только он впервые сознал, что Сенека выпроводил его, как надоедливого проходимца, что Лукан обошелся с ним, как с самым ничтожным паразитом, что случайные друзья, с которыми он свел знакомство на форуме, – лжецы, и что он сам прожил почти все свои сбережения, и что ему грозят нищета и голод. Он размышлял о том, не пойти ли к Тразее за участием и советом.

Он не замечал, как сгущалась вечерняя тьма и что он в раздумье отдалился от главной части города и забрел в какую-то незнакомую ему узкую и кривую улицу.

Вдруг до него донесся чей-то пронзительный вопль и шум от падения, сейчас же заглушенный грубой бранью, возгласами, суета и крики, и не успел Туллий сообразить, в чем дело, как он уже почувствовал, как что-то больно ударило его в плечо, и он пошатнулся, ушибленный брошенным в него камнем. Из-за угла шайка наглых громил напала на носилки богатого римлянина, сшибла их на землю, била рабов, несших носилки и сопровождавших своего господина, освещая ему путь факелами. Испуганные рабы искали спасения в бегстве и побросали факелы, которые теперь, чадя, догорали на земле. Туллий хотел было отступить, но невысокий коренастый человек, одетый в убогую лацерну, властно командовавший остальными, очевидно, главарь шайки, оглушил его ударом в грудь, и Туллий с громким стоном упал.

А между тем городская стража стояла недалеко от побоища и не спешила на помощь.

– Клянусь богами, ведь это Фортунат! – недовольным голосом промолвил вдруг главарь шайки, наклоняясь к земле и разглядывая при свете чадящего и догорающего факела старика, который подвергся нападению и лежал на земле в глубоком обмороке. – А я-то думал, что это кто-нибудь из семьи Аппиев или Муммиев!.. Стоило столько времени тратить на это глупое и безвредное животное!.. Решительно сегодняшнюю ночь я считаю потерянной. Столько прекрасных ударов, столько ловких и изящных движений моих мускулов, равных Геркулесу, было потрачено – и на кого!..

Обиженный и недовольный, он скрылся в переулке, увлекая за собой свою шайку, притихшую и явно сконфуженную…

Туллий очнулся в чужом доме. Старый раб, приставленный к нему для ухода, окружил его трогательным вниманием и объяснил ему, что он находится в доме у богатого вольноотпущенника Фортуната. Оказалось, что Фортунат – тот старик, с которым накануне Туллий познакомился при выходе из литературного собрания; случай неожиданно свел их опять, и суеверный Фортунат, жестоко избитый, поднятый рабами с земли, узнав Туллия, приказал его нести в свой дом, потому что вообразил, что Туллий ринулся в свалку, защищая его, и что эта странная встреча с этим молодым человеком сулит ему новые удачи в жизни.

Туллий попытался заговорить о злосчастном ночном приключении, но раб, ухаживавший за ним, кротко остановил его, пояснив, что отныне он должен считать все происшедшее с ним только сном. Император Нерон часто с своими друзьями в одежде раба подстерегает на улицах прохожих, избивает их и в этом находит большое развлечение. Иногда и ему перепадает изрядно, и, сказываясь потом больным, Нерон, запершись в своем дворце, залечивает свои синяки и никого не принимает.

Вот почему подвергшиеся ночным нападениям хранят их в тайне. Можно ли признаться в том, что ты, быть может, в ночной свалке, оскорбил самого Нерона! Ведь это значит обречь себя на верную гибель.

По мере того как Туллий поправлялся, обстановка дома, в который он попал, привлекала его внимание все больше и больше. Дом был обставлен чрезвычайно богато, но также чрезвычайно безвкусно, а сам вольноотпущенник Фортунат, грубый и малообразованный старик, не лишенный природного ума и находчивости, составивший свое огромное состояние не очень-то честным путем и при этом бездетный и одинокий, был окружен исключительным вниманием со стороны людей, стоявших много выше его по своему общественному положению. В его доме можно было встретить человека из высшей римской знати, людей с высоким служебным положением, и Фортунат принимал их порой высокомерно и грубо, но они на него не обижались и с еще большим подобострастием продолжали заискивать перед ним и льстить. В доме Фортуната бывали также запросто безвестные люди, тоже старавшиеся расположить его в свою пользу; здесь можно было встретить молодого стихотворца, сурового философа, начинающего скульптора, просто какого-нибудь шутника и забавника, а также неизвестного толкователя снов, умеющего предсказывать будущее. Для всей этой пестрой толпы людей Фортунат являлся магнитом, и выздоравливающий Туллий, которого Фортунат ввел в круг своих гостей, выдав его за сына своего друга детства, вскоре постиг тайну этого обаяния. Рим в то время обуяла жадность к богатству, погоня за наследством, и каждый из бывавших здесь питал надежду заслужить расположение Фортуната и добиться от него завещания в свою пользу.

Красивый Туллий был встречен