Середина земли - Артур Кинк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старый шаман бурят, весь в крови, сжимает амулет, такой-же, какой был у меня. Шепчет молитву в кулак и умирает. Люди с факелами идут по городам. Старым и новым. Среди небоскребов и неоновых вывесок. Среди деревянных халуп и рынков. Маленькая однушка, в бывшем общежитии на уралмаше. Повсюду хлам, алюминиевые банки, кучи скомканной одежды. На стенке, в толстом слое пыли стоит фотография в черной рамке с полосой. Лица не разглядеть, как это бывает во сне. За столом книжкой сидит существо. С огромным толстым хвостом. Покрытое чешуёй. С пропастью вместо носа, пастью, простирающейся через всю шею и кончающейся между ключиц. С намётками крыльев, на уродливых выступах лопаток. С двойными веками, жёлтыми глазами и знакомым до боли лицом, потерявшем в своём превращении всякий человеческий облик. Яркий белый свет монитора слепил и не давал разглядеть, что смотрит, что делает, зачем стучит по клавиатуре этот монстр. Я одновременно наблюдал со стороны, и был там. Внутри каждого увиденного. Смотрел его глазами. Был сразу в прошлом и будущем. И это не вызывало ни тревоги, ни страха, ни удивления. Наоборот. Было спокойно. Как тогда, когда я стоял в прихожей, в цигейковой шубе и с грязью на валенках и вдыхал запах стираного мокрого белья.
А потом я шёл среди толпы с горящим факелом. Тряпка, смоченная бензином и намотанная на заготовку для ножки стола. Пожилой мужчина, со смурным лицом в глубоких морщинах, что набились сажей от факелов, повернулся ко мне, заглянул в глаза с толикой напряжения и спросил:
– Сынок, ты моя, совсем ополоумел?
Глава 7. Отращивание хвоста
Станция Болотная, 10 июля, 1824 год.
«Зрение и кожа лишь малая доля изменений. После недолгих, но очень мучительных болей, изменилось моё тело. То, что раньше давалось мне с большим трудом. Та мужская тяжёлая работа, на которую у меня уходил почти весь день, стала непринуждённой. Снести охапку дров, расчистить снег, натаскать воды. Всё это стало не сложнее, чем застелить постель. Ходить стало легче. Дышать стало свободнее. И разум. Он был так светел и ясен. Это не связано с образованностью. Я училась грамоте и счёту в школе, при женском монастыре. Но это едва ли сравниться с теми знаниями, что посеяли в моей голове боги. Именно боги. Их много. И они не всепрощающие. И вы неправильно им молитесь. Я узнала, как правильно, но не произнесла с тех пор ни одной молитвы. Наши боги, слышат и видят нас всегда и везде. Им не нужны никакие формальности.
Когда последний снег сошёл, мы отправились к алтарю, что возвели наши покойные мужья. Мы не нашли их останков, но воздали им должные почести. Поднизшие, что величали их преступниками, убийцами и отступниками, не способны слышать и видеть полную картину. Они даже не поняли, как перешли в четвёртое измерение. Многие хотят, чтобы так и оставалось. Всех устраивает то, что мы забыты. Но такое положение вещей не продлиться вечно. Наши дети, что родились, вскоре, после наступления весны — изменят это. Но сейчас они слишком малы и хотят есть. Пища поднизших не годится для них. Земля и воздух недостаточно хороши для них. Но мы делаем всё, что возможно. Но мы откроем каналы для нужных энергий. Мы делаем это каждый день. Вы видели Дарью? Она единственная, кто осталась прежней. Слабой и слепой. Многие хотели накормить её плотью своих детей, но я не разрешила. Пусть она поднизшая. Пусть муж её не сотворил ни одного обряда и не проводил энергии. Но она не испугалась. Она поддерживала нас, когда мы были больны и слепы. Ухаживала за нами. И она любит наших детей несмотря на то, что они не похожи на человеческих отпрысков. Она моя подруга, а вы нет. Мужчины, с которыми вы прибыли сюда, станут сосудами, для наших мужей. Они узрят прошлое одним глазом, будущее другим, а настоящее третьим. Они сотрясут плиты, развернут реки, нальют моря и сопроводят землю в следующее измерение. А вы, хоть и поднизшая, но всё же женщина, поймёте меня. Мои дети голодны. И когда вы отложите перо, они с удовольствием вкусят вашу плоть.
Из записи со слов Татьяны Днепровской, жены каторжника, бывшего офицера царской армии Фёдора Днепровского.»
Станция Аянская, 20 июля, 2016 г.
И тут мой фильм закончился. Чернота, мрак, дым, жгущий лёгкие. Всевозможные голоса, шум воды, двигателей, сирены, крики. Я бы тоже закричал, если бы мой рот не бы набит грязью. Всё тело болело, будто в меня бросали камни несколько часов. В грудь упиралось что-то твёрдое, а на спину опускались удары. Наконец из моего горла выпал комок песка с липкой грязью. Я сделал долгожданный вдох, и от переизбытка кислорода моя голова закружилась. Я начал падать, словно в какую-то бездну и вскрикнул. Но бездна оказалась слишком близко и была металлическим полом, в полуметре от меня. Я стёр песок, залепивший глаза и разглядел слабоосвещённый салон УАЗИка-таблетки. Всё двоилось и кружилось, как будто бы я сидел на какой-то карусели, без возможности слезть и увидев четыре лица, я завопил. Нет. Лица эти были совершенно обычные. Пара глаз, нос и рот скрытые респираторами. Но я представил, что могло быть под эти респираторами. Пасти о сотни клыков. Сосущие пропасти, наросты, щупальца. И я орал, пока не получил звонкую пощёчину, а потом ещё раз. Когда вся моя рожа уже горела пламенем, я смог отличить монструозные физиономии, что мне привиделись от обычных человеческих лиц.
Женщина-фельдшер, в синей форменной куртке, низенькая, полная в чёрном от копоти респираторе и мужик пожарный. Крепкий, высокий бурят. Именно он то и бил меня по лицу, а до этого по спине, чтобы выбить из меня ком грязи застрявший в горле. Фельдшер поила меня водой, натягивала на руку манжетку тонометра, надевала пусльоксиметр на все пальцы, протирала многочисленные ссадины и порезы. Я понимал, что это нормальные
