Роман - Джеймс Миченер

— Еще две такие книги, — с чувством произнесла она, показывая на доску, — и меня сочтут гением. Ну а сейчас я просто женщина с острым чувством того, что происходит, что должно произойти и что произойдет. Мой интерес к вам, профессор Стрейберт, обусловлен второй категорией.

Она предложила мне кресло напротив своего заваленного бумагами стола.

— Что такое «вторая категория» и какое я имею к ней отношение? — спросил я.

— Вы не слушали меня, — проворковала она с теплой улыбкой. — Вторая категория — «Что должно произойти». Вы представляетесь мне человеком, который должен написать такую книгу, в каких мы остро нуждаемся. Использовав в качестве исходного пункта свою знаменитую лекцию о том, кто чего стоит, вы должны систематизировать и развить свои представления о том, куда идет американский роман, и о том, куда он должен идти.

— Кто будет читать это?

— Немногие. Но в среде издателей, преподавателей, и писателей к такого рода трудам наблюдается острый интерес и они вызывают постоянные дискуссии. Чтение становится как никогда популярным, ведь телевидение в глазах людей пало так, что дальше некуда. Такие писатели, как Сол Беллоу, Джон Чивер, Джон Апдайк, Джойс Кэрол Оутс, без труда находят читателя, а честный трудяга Лукас Йодер — вы только посмотрите, какую собрал аудиторию.

— Допустим, что такое исследование необходимо. Но подхожу ли я для этого?

— Могу авторитетно заявить вам, что такая необходимость существует. Кроме того, я отвечаю за свои слова, когда предлагаю автору конкретную тему. Я наслышана о вас и ваших идеях и вполне сознательно иду на этот риск, делая вам официальное предложение. Обдумайте его и дайте мне знать, в состоянии ли вы справиться с этой задачей.

— Вы всегда заказываете книги подобным образом? Всем своим авторам? — Эта мысль показалась мне чуть ли не отвратительной, и, наверное, это так явственно отразилась на моем лице, что миссис Мармелл не удержалась и улыбнулась:

— Прозаикам — никогда. Это было бы рискованно и глупо, если, конечно, автор не из тех, кто питается всякими отбросами, которые закладывают ему в голову. У меня нет таких авторов, в противном случае я бы снабжала их темами не раздумывая. Но настоящим писателям я бы никогда не стала предлагать ничего подобного. Я бы даже не осмелилась задать им такой риторический вопрос, как, например: «Думали ли вы когда-нибудь над тем, чтобы написать роман о том, как резко изменилась в наше время манера ухаживания?» И знаете, почему я избегаю подобного? Потому что роман, который выйдет из этого, будет обыкновенным дерьмом.

Меня несколько покоробило ее крепкое выражение, однако я заметил:

— Профессор Девлан говорил почти то же самое: «Роман, написанный по заказу, обречен на то, чтобы быть плохим».

— Но в публицистике, доктор Стрейберт, половина всего, что распродается, и три четверти того, что распродается с большим успехом, написано по подсказке думающих редакторов, которые держат руку на пульсе времени. Не буду утомлять вас своими результатами, но скажу, что они весьма впечатляющие. И я нутром чувствую, что та книга, что сидит у меня в голове и, надеюсь, придет и в вашу, будет иметь значительный успех.

— Но вы только что согласились со мной, что она может не найти большого спроса.

— Ну, это не совсем так. Спрос может быть удовлетворительным и не обязательно большим. А наша с вами задача как раз и заключается в том, чтобы сделать ее настолько притягательной, чтобы спрос оказался раз в десять выше того, который можете представить себе вы, и раз в пять выше того, на который могу надеяться я. — Прежде чем я успел что-то сказать, она оживленно проговорила: — Я проголодалась. Давайте позавтракаем.

Вот тогда и состоялся мой первый литературный завтрак в «Четырех сезонах». У нашего столика останавливались высокопоставленные сотрудники других издательств, чтобы засвидетельствовать свое почтение и разузнать, кого там еще откопала Ивон. Но она не изъявляла желания представлять меня, и все уходили в неведении. Разговор наш вертелся вокруг того, какой она хотела видеть книгу:

— Я представляю ее объемом не более чем в три сотни страниц. В ней не должно быть воды. Суть, и только суть. Минимум тонких анекдотов и как можно больше выразительных «напримеров».

— Чего-чего?

— Вы излагаете положение, затем приводите как минимум две яркие, но короткие иллюстрации. Мы зовем их «напримерами». — Не дав мне ответить что-либо на свои предложения, она отложила вилку и задала мне вопрос в лоб: — Как вы думаете, доктор Стрейберт, у вас есть данные для того, чтобы стать ведущим литературным критиком? Человеком, у которого действительно найдется, что сказать?

— Мои учителя думали именно так.

— Но объективные основания для этого у них были? Что вы на это скажете?

Я понял, что это более пристрастный допрос, чем на защите степени доктора. Вызов был брошен, но, как ни странно, мне захотелось принять его и доказать этой смышленой бабенке, что ни в чем не уступлю ей:

— Этим летом в Афинах я на протяжении целых одиннадцати дней дискутировал с профессором Девланом на его уровне, а уровень этот считается у специалистов одним из самых блестящих. И мне вполне удалось удержаться на нем. Полагаю, что я смогу развить дальше идеи, заложенные Ауэрбахом в его «Мимесисе».

При упоминании этого имени она улыбнулась.

— В таком случае я начинаю доверять вашим суждениям, — сказала она и принялась последовательно излагать вопросы, которые я должен был раскрыть в своей книге, чтобы она могла чего-то стоить. — Вы уже прямо сейчас можете представить себе контуры каждой из глав, не так ли? — спросила она, и я ответил:

— И вы, очевидно, тоже. Так почему бы вам самой не написать эту книгу?

На что она ответила:

— Я чудесно строю каркасы, а вот с «напримерами» у меня напряг.

Когда мы уже собирались покинуть ресторан, она предупредила:

— Сегодня у нас с вами еще ничего не решено. Я ничего не решаю единолично, знаете ли. Мне придется довести свои соображения до сведения редакционной коллегии. Но думаю, что смогу добиться, чтобы они разрешили мне сделать вам серьезное предложение. И тогда мы вновь вернемся к нашему разговору, чтобы убедиться, что вы действительно способны сделать то, о чем мы говорим. Если я найду такое подтверждение, то к концу октября вы получите контракт. Но мне придется побеседовать с вами еще раз.

— О чем?

— Для того чтобы ваша книга пришлась ко двору и с самого начала привлекла к себе необходимое внимание, свое отношение в ней вам надо выразить не только к старым, но и к современным писателям Америки. Где-то главе в седьмой вы должны сказать нечто вроде: «Читатель поймет, что я веду речь о… (Думаю, что лучше, если это будет от первого лица, но ненавязчиво) … что я веду речь об универсальных проблемах и использую критерии, которые применимы к произведениям на любых языках к к писателям всех времен, особенно живущим в наше время в Америке». Затем, руководствуясь критериями, изложенными в главе первой, вы упоминаете четырех современных писателей, которые, по вашему мнению, отвечают этим требованиям, и противопоставляете им другую четверку, талант которой вы отвергаете, как не отвечающий этим критериям. В каждую из этих двух категорий должны попасть только хорошо известные имена. И чем больше бешенства вызовет ваш выбор, тем больше это понравится читателям. Именно это привлекает внимание, а внимание — это то, что обеспечивает продажу книги.

Она не позволила мне проводить ее назад в офис.

— Пустая трата времени, моего и вашего. Мне надо встретиться еще кое с кем, а вас ждет работа.

— Я думал, что мы посмотрим мои заметки к седьмой главе, — возразил я.

— О, нет! — вскрикнула она, убегая — Поработайте в тишине и как можно напряженнее. — Но, увидев мое разочарование, она задержалась. — Доктор Стрейберт, я всерьез восприняла характеристику, которую вы дали себе. Думаю, что у вас есть все, чтобы стать первоклассным критиком, а я помогу вам в этом, — закончила она и исчезла со скоростью пули.

В понедельник я получил от нее подтверждение: «В среду вношу свое предложение на заседании коллегии и немедленно сообщу результаты. Ивон Мармелл».

Миссис Мармелл позвонила в среду в конце дня и с едва скрываемым удовлетворением сообщила:

— Они дали мне зеленый свет. Но только если — я подчеркиваю — если мы с вами сможем убедить друг друга в жизнеспособности этой идеи, если вы заставите меня поверить, что немедленно возьметесь за работу, и, самое главное, если у вас найдется, что сказать о наших современниках. Так что затачивайте свои карандаши и собирайте мысли в кучу.

— Уже собрал. Когда я могу приехать, чтобы встретиться с вами?

— Будет лучше, если приеду я. В субботу. Встретимся за ленчем в гостинице Дрездена.