Океан. Выпуск тринадцатый - Борис Лавренев

— Ну, как там, Сергей?

Рускин подставил голову под струю воды, отфыркался, улыбнулся:

— Как у черта в прихожей… Ты там долго не задерживайся… Дыши через нос, чтобы легкие не обжечь… Кирпичи начинай выбирать из самых трудных мест… Переносную лампочку вешай на шпильку слева…

«Как у черта в прихожей…» — мысленно повторил я слова Сергея. Если и есть у черта прихожая, то она, по сравнению с горячей топкой, сущий рай. Там, в металлической пасти топки, защитная одежда быстро прогревается и начинает жечь тело. Сердце работает с предельной нагрузкой. Видимость плохая, и вдобавок льет на глаза пот, перемешанный с растаявшим вазелином. Кисти рук болят, точно их окунули в кипяток. Не-ет, в таком пекле и Вельзевул не выдержит…

Время пребывания Рускина и Жукова в топке с каждым разом становилось все короче. Они уже не могли самостоятельно выбираться наружу, по условному сигналу мы вытаскивали их за страховочный трос. Кошму пододвинули к самому котлу. Отдыхали парни лежа на спине, широко раскинув в стороны руки и ноги. Воздух в кочегарке казался им прямо-таки прохладным после удушающей жары в топке.

Несколько раз Сергей спрашивал, сколько прошло времени. Я заметил, что он работает на две-три минуты дольше Жукова. Сказал ему об этом. Рускин показал глазами на Жукова, который только что втиснулся в топку:

— Ему труднее — он же старше меня. К тому же я поспортивней. Не беспокойтесь, Васильевич… Все будет нормально…

Помолчал и вдруг спрашивает:

— Вы любите кизиловое варенье?

«О чем это он спрашивает? Какое варенье?» — опешил я. Губы Сергея дрогнули в улыбке:

— Мама… очень любит… кизиловое… Я в Туапсе… на рынке… пять баночек… купил. Не разбились бы… в посылке…

Наверху стукнула входная дверь. На площадке показался матрос Виктор Маков. Держа в вытянутой руке брезентовую сумку и чайник, он начал осторожно спускаться по крутому трапу. Мы с удивлением смотрели на него. В такой шторм добраться по палубе к машинному отделению — занятие весьма рискованное. На последней ступеньке Маков остановился и, передавая ношу второму механику, пояснил:

— Это пирожки и какао. Повариха просила передать.

Алексей Шапуркин, удерживая здоровой рукой резиновый шланг, прокричал:

— Виктор, как там берег, далеко?

— Близко, Леха, — ответил матрос и, ловко перебирая руками поручни, поднялся наверх, громыхнув за собой тяжелой дверью.

Ремонт топки подходил к концу. Я все чаще посматривал на часы. Расчетного времени оставалось совсем мало. Вытащил из топки Рускина. Он вытянул перед собой руки и, тяжело дыша, прохрипел:

— Разбинтуйте… Больно…

Быстро освободили кисти от черных бинтов. Красная кожа сплошь была покрыта водянистыми пузырями. Во многих местах они лопнули. Из ранок розовыми струйками сочилась сукровица.

— С такими руками работать больше нельзя. В топку не пойдешь, — сказал я Сергею.

Он посмотрел мне в лицо и отрицательно покачал головой:

— После Юры еще один мой заход… Последний… Работу закончу…

И Сергей закончил работу. Вытащили его из топки. Подхватили под руки. Сняли шлем. Он обвел нас помутневшими глазами, с трудом разжал губы:

— Все, парни… Топка готова… Наша взяла… Разде…

И вдруг тело Сергея обмякло. Он потерял сознание.

Быстро сняли с него одежду, освободили от ветоши руки, ноги, голову. Положили на кошму. Облили водой. Дали понюхать нашатырный спирт, растерли виски. Сергей не приходил в себя. Доложил капитану об окончании ремонта топки и тяжелом состоянии Рускина. Через несколько минут в котельное отделение спустились боцман и трое матросов. Забирая Сергея, боцман успел сообщить, что капитан связался с танкером и попросил высадить нам на борт своего судового врача. Сергея отнесли в каюту капитана.

Прошло полчаса. Подняли давление пара в котле. Пустили паровую машину и все механизмы. Я вышел на палубу. Ветер значительно ослабел. Сквозь серую предрассветную пелену мрачными тенями проступали контуры гор. Скалистый берег был совсем близко. Там ревел и грохотал прибой. Буксир и лихтер медленно уходили от опасного места.

Вошел в каюту капитана. Прикрытый до пояса простыней, лежал на койке Сергей. На столе судовая аптечка. Воздух пропитан запахами лекарств. С мрачным, осунувшимся лицом стоял у койки старпом. Он посмотрел на меня, покачал головой:

— Нет, не приходит в сознание. И пульс очень слабый. Ждем врача с танкера.

Через полтора часа с подветренного борта заплясала на волнах шлюпка. После нескольких попыток врачу удалось вскарабкаться на нашу палубу. Войдя в каюту, он поставил на стол саквояж, склонился над Сергеем, приподнял его веки, пощупал пульс. Выпрямился, беспомощно пожал плечами:

— Я уже ничем помочь не могу. Общий перегрев организма. Тепловой удар.

Шлюпка забрала врача и ушла к танкеру.

Я остался в каюте один. Сижу у койки Сергея, потрясенный случившимся. Горе острой болью заполнило всю грудь, перехватило дыханье. Почти явственно слышу голос Полины Карповны: «Вы уж там, на корабле, присмотрите за моим Сережкой…»

Дверь в каюту приоткрылась, и показалась голова поварихи Лены. Посмотрев на Сергея, на меня, она тихо вошла, остановилась рядом, дотронулась до моего плеча и почти шепотом спросила:

— Он заснул? Ему лучше, да?

Я встал и с трудом выдавил из себя два слова:

— Он… умер.

Лена вздрогнула, полуоткрытый рот застыл в беззвучном крике. В широко раскрытых глазах заметались боль, отчаяние. И тут до меня дошло… Штормовая ночь принесла с собой еще одно горе: ведь она любила Сергея, и никто об этом не знал.

Лена шагнула к койке. Плечи ее опустились, спина сгорбилась. Осторожно, точно боясь разбудить спящего, она провела рукой по лбу Сергея. Из ее груди вырвалось умоляющее, зовущее:

— Сережа-а…

Шутил Сергей, что без воды и хлеба прожить нельзя, а без любви можно. Вот она, любовь. Стоит рядом с ним. Жила рядом. Молчала. Ждала. Не дождалась…

Мои воспоминания прервал рассыпчатый перезвон машинного телеграфа. Сбавили ход. Обрывистый берег смотрел на нас лысинами отвесных скал, а за ними бугрились зеленые склоны гор, подпоясанные белой лентой шоссе. На ближайшей вершине четко различался знак — пирамида, составленная из трех бревен. У подножия горы, почти на самом краю обрывистого берега, высился многоэтажный корпус санатория. Через два этих ориентира можно провести прямую линию, которая в навигации называется линией створов. По этой прямой прошлой осенью шторм нес наши суда на берег. На этой прямой Сергей отдал свою жизнь, спасая всех нас.