Управдом - Андрей Никонов

бревна. Эти же бревна служили и фундаментом, и опорой для стропил, и возле одного из них были вдавленные в землю следы, точно такие, как подошва лестницы. Сергей подхватил ее, поставил к бревну, влез на вторую ступеньку, которая жалобно затрещала, но выдержала его вес, и пошарил рукой там, где соприкасались стойка и стропило. Нащупал выдолбленное углубление, а в нем — несколько десятков листов бумаги, сложенных в трубочку.

На взгляд Травина, это были обычные банковские документы — только потому, что на каждой бумажке стоял штамп уездного банка. Буквы и цифры пока что ни во что вразумительное не складывались, но вот на трех листах обнаружилось то же название, как и на документах, которые он утащил из кабинета Мальцева, а еще на двух — фамилия Абрикосова. В бухгалтериях Сергей был не силен, зато верил в то, что случайных совпадений почти не бывает, и если кто-то спрятал листочки в этом сарае, то не просто так. Поэтому он еще раз просмотрел всю пачку, отложил эти пять листов, остальные сложил, как были, засунул обратно, бросил лестницу примерно на то же место, где она до этого лежала, и выбрался наружу.

Сосед Ферапонтовой снова стоял у плетня и исподлобья следил за Сергеем. Так что тому пришлось, достав из кармана складной метр, измерить сначала стены сарая с внешней стороны, а потом и периметр участка, и занести данные в блокнот.

— Этот участок исполком передавал в пользование гражданке Ферапонтовой, — объяснил он мужичку в рваной рубахе, — на основании постановления Советов от девятнадцатого года. А вы на каком основании пользуетесь, гражданин? Как ваша фамилия?

У гражданина тут же нашлись неотложные и очень срочные дела на противоположном краю огорода.

Домой Сергей возвратился с двумя большими крынками сметаны и четырьмя ощипанными курами, заскочил на несколько минут к себе, спрятал бумаги, отдал продукты девочкам и помчался дальше на своем грозном пролетарском мотоцикле — охранять городское имущество от нерадивых арендаторов. И только вечером, перед тем, как отправиться ночевать к соседке, он бумаги очень внимательно изучил.

Фабричные накладные, экспроприированные у Мальцева, изобиловали непонятными сокращениями, из которых Травин кое-как понял, что Рогожская ткацкая фабрика имени вождя мирового пролетариата В. И. Ленина отгрузила некоему кооперативу «Ковальский и пайщики» две тысячи пятьсот метров ситца по цене три рубля за метр, на общую сумму в семь с половиной тысяч рублей. И еще по полторы тысячи поплина и маркизета, что, видимо, тоже обозначало какую-то ткань. Все поставки были сделаны в разное время, и на накладных стояла пометка, что товар оплачен.

С документами из банка вышло сложнее — они ссылались на объяснительную записку Ковальского о том, что все эти ткани были у кооператива украдены со склада, принадлежавшего какой-то артели, и выданный кредит на сорок тысяч рублей продлевается на год, за это время никаких процентов с кооператива банк не берет, а вернуть все необходимо к первому октября этого года.

— Ковальский, Ковальский, знакомая фамилия. Это у которого лавка с табаком, который, в свою очередь, курит Кац, — задумчиво протянул Сергей. — Вот и ниточка выстраивается, следователь, соседка моя, эта кассирша, кооператор, двое залетных, которых еще надо найти, Панченко, он же Бритва, которому я глаза выдавил, начальник коммунхозотдела. Никифор вон слишком быстро помер, не иначе тут докторишка каким-то боком прилепился. Вот посмотришь так, все замешаны, а начнешь копать, и окажется, что честные люди. И обратиться-то не к кому, как раньше, к Осипову или Тыльнеру не побежишь. Да и скажут они, если вдруг решусь посоветоваться, мол, ты, Сергей, фигней страдаешь от избытка свободного времени и здорового питания, дай наводку угро на этот сарайчик, они сами все прекрасно без тебя распутают. И отвесят они прыткому бывшему агенту смачный пролетарский пендель, чтобы колдыбал обратно и занимался своими делами.

Так? Так, — ответил он сам себе. — Давай-ка, Сергей Олегович, по порядку. Следователь может быть замешан? Может, Кац его как скользкого типа описывал, и не любит он меня, но в то же время принципиальный. Хотел бы в кутузку упечь, но не стал. Дальше, сам Кац, про него слесарь говорил, что с кооператорами путается, хотя кто тут не путается. Вон, Афанасий постоянно что-то носит, нашего человека допусти до денег, будет воровать, хоть и с оглядкой, если умный. Но воровать по мелочи — это не убийство и не грабеж. Даша, тут даже пока думать не хочу, но, если голову включить, зачем ей. Живет скромно, не шикует, другая бы, появись деньги, по ресторанам сидела да альфонсов держала, а эта скромная. В общем, куда ни кинь, всюду клин. А почему? Потому что не с той стороны ты, бывший агент второго класса, ниточку тянешь. Начинать надо с тех, кто точно в этом замешан, двоих деловых найти, за Ковальским последить. Они на остальных-то и выведут.

Дарья к идее приготовить курицу отнеслась положительно — со словами, что куриный бульон никому еще не вредил, она нашинковала овощи, нарезала птицу крупными кусками и бросила все в кипящую воду. А вот сметана ее не воодушевила, так что вся крынка досталась Сергею.

— Ну и аппетит у тебя, — восхищенно сказала женщина, наблюдая, как он вытирает стенки посуды, нацепив на вилку кусок хлеба.

Сергей смущенно вздохнул.

— Да, жру как не в себя. Прям не знаю, что и делать. Даша, объем я тебя, и так вон худющая, а я все продукты в доме выметаю.

— Ты ешь, ешь, — соседка сидела напротив и улыбалась. — Я еще куплю, я ведь кроме как в больнице, еще и подрабатываю.

— Гадалкой, — вырвалось у Сергея.

— Да. Представляешь, меня некоторые даже ведьмой зовут.

— Так ты и вправду ведьма? — Травин посмотрел на стол — там кроме яблок и пары зеленых груш ничего не осталось, вздохнул с сожалением.

— Да ну, пойдем покажу, — Даша встала, потянула Сергея за собой по коридору к запертой комнате, ключом, лежащим за цветочным горшком, отворила ее, щелкнула выключателем.

Травин точно знал, что по плану в этой комнате находится окно, его можно было и снаружи увидеть, но вот внутри стало понятно, что по сути его и нет — внутренние стекла были прикрыты чем-то плотным, почти не пропускающим солнечный свет. Деревянный пол, выкрашенный в черный цвет, переходил в темно-красные стены, на белоснежном потолке, с которого свисала вычурная хрустальная люстра, были нанесены красной же краской какие-то знаки, похожие на готический шрифт.

Посредине комнаты стоял круглый стол, покрытый скатертью в цвет стен, на нем три толстые свечи разной высоты,