Мотылек - Анри Шарьер

Как к нему подступиться? С какой стороны, чтобы не дать маху? В Колумбии хороший рабочий зарабатывал от восьми до десяти песо в день. Двадцать семь тысяч – это большая сумма. Куй железо, пока горячо. У начальника тюрьмы двадцать три тысячи. Если положить двадцать семь сверху, будет все пятьдесят.

– Начальник, сколько надо вложить в хорошее дело, чтобы жить лучше, чем ты сейчас живешь?

– Хорошее дело – деньги на бочку – тянет от сорока пяти до шестидесяти тысяч.

– А каков барыш? В три раза больше твоего жалованья? В четыре?

– Нет, в пять или шесть раз.

– А почему бы тебе не стать коммерсантом?

– Мне потребуется вдвое больше капитала.

– Послушай, начальник, я могу предложить тебе третье дельце.

– Не разыгрывай меня.

– Нет, я серьезно. Хочешь, я отдам тебе свои двадцать семь тысяч песо. Они твои, только скажи.

– Ты о чем?

– Отпусти меня.

– Послушай, француз. Я знаю, ты мне не доверял. Прежде ты, возможно, был прав. Но сейчас я вылез из нищеты или почти вылез. Теперь я могу купить дом и послать детей в платную школу. И все это благодаря тебе. Теперь я твой друг. Не хочу тебя грабить и не хочу, чтобы тебя убили. Здесь я ничего не могу для тебя сделать, даже за целое состояние. Не могу я помогать тебе в побеге, в котором нет никаких шансов на успех.

– А что, если я докажу обратное?

– Ну, тогда посмотрим. Но ты сначала все хорошенько обмозгуй.

– Начальник, у тебя есть какой-нибудь приятель среди рыбаков?

– Допустим.

– Может, он вывезет меня в море и продаст лодку?

– Не знаю.

– Сколько, грубо говоря, стоит его лодка?

– Две тысячи песо.

– Положим, я дам ему семь и тебе двадцать, идет?

– Француз, с меня хватит и десяти. Оставь себе хоть что-то.

– Значит, устроишь.

– Валишь один?

– Нет.

– Сколько?

– Со мной трое.

– Сначала дай мне поговорить с рыбаком.

Просто удивительно, как этот тип изменил свое отношение ко мне. У него на морде написано, что он живоглот, но вот, поди же, где-то в глубине души зазвучали и человеческие нотки.

Во дворе я имел разговор с Клузио и Матюретом. Они сказали, что мне решать, они готовы бежать со мной. Друзья вручали мне собственную жизнь, отчего я почувствовал огромное удовлетворение. Я не буду злоупотреблять их доверием. Приму все меры предосторожности, поскольку этим решением взваливаю себе на плечи груз неимоверно тяжелой ответственности. Но надо обо всем рассказать и остальным. Мы только что закончили партию в домино. Уже около девяти вечера. Еще успеем заказать по последней чашке кофе. Я крикнул: «Cafetero! Принеси шесть чашек горячего кофе».

– Мне нужно вам кое-что сказать. Я снова готовлю побег и думаю, что он удастся. К сожалению, могут пойти только трое из нас. Естественно, я беру с собой Клузио и Матюрета, поскольку именно с ними я бежал с каторги. Если у кого-либо появятся возражения, говорите прямо, я готов выслушать.

– Нет никаких возражений, – сказал бретонец. – Их и быть не может, с какой стороны ни посмотреть. Начать с того, что вы бежали вместе. А потом, вы же по нашей вине оказались в этой дыре. Это мы захотели высадиться в Колумбии. И все же спасибо, Папийон, что спрашиваешь наше мнение. Конечно, ты имеешь полное право делать то, о чем говоришь. Я искренно надеюсь на Господа, у тебя все получится. Иначе, ты же знаешь, – это верная смерть. И прекрасно представляешь, в каких условиях.

– Нам это хорошо известно, – сказали Клузио и Матюрет.

Начальник вызвал меня на разговор. Его друг дал согласие. Он спросил, что я собираюсь взять с собой в лодку.

– Бочонок на пятьдесят литров воды, двадцать пять килограммов кукурузной муки, шесть литров растительного масла. Это все.

– Carajo! Разве можно с такой малостью идти в море?

– Да.

– Ну ты и храбрец, француз! Ну и храбрец!

Все тип-топ. Начальник решился на третье дело. Он спокойно добавил:

– Веришь ты мне, друг, или нет, но я делаю это в первую очередь ради своих детей и ради тебя – во вторую. Ты заслужил это своей храбростью.

Я знал, что он говорит правду, и поблагодарил.

– Как бы устроить так, чтобы я сам не очень-то засветился?

– Тебя и не втягивают в неприятности. Я уйду ночью, когда заступит на дежурство твой заместитель.

– Какой план?

– Начнешь с того, что завтра сократишь ночную охрану на одного человека. Через три дня уберешь еще одного. Когда останется лишь один, караульную будку перенесешь и поставишь напротив двери в нашу камеру. Первой же дождливой ночью часовой укроется в будке, а я в это время вылезу через заднее окно. От тебя только потребуется устроить короткое замыкание, чтобы вырубить прожекторы вокруг стены. Больше ничего. Можно сделать таким образом: к концам медной проволоки длиной, скажем, в метр привяжешь два камня и забросишь на два электрических провода, идущих от столба к системе освещения. Теперь насчет рыбака. Пусть он поставит лодку на цепь с висячим замком, но не запирает, чтобы мне не терять лишнего времени. Паруса должны быть наготове, чтобы осталось только их поднять. Да пусть приготовит три весла, чтобы нам поскорей выбраться на ветер.

– Но лодка с небольшим мотором, – сказал начальник.

– Да? Тем лучше. Пусть мотор тарахтит потихоньку, будто он его прогревает, а сам зайдет в ближайшее кафе выпить спиртного. Когда увидит, что мы на подходе, он должен стоять рядом с лодкой в черном клеенчатом плаще.

– А деньги?

– Твои двадцать тысяч я делю пополам – даже по купюрам. Рыбаку отдам его семь тысяч вперед. Ты получишь половину от двадцати авансом, а другую половину – от француза, оставшегося здесь. Я скажу от кого.

– Ты не доверяешь мне. Это плохо.

– Не в этом дело. Ты можешь подкачать с коротким замыканием. За что тогда платить? Без этой штуки побег не состоится.

– Согласен.

Все устраивалось как нельзя лучше. Через начальника я передал рыбаку семь тысяч песо. Через пять дней в ночном наряде стоял только один часовой. Караульная будка переместилась к нашей камере. Оставалось ждать дождя, но его как не бывало. Железные прутья на окне подпилены. Сам начальник тюрьмы предоставил в наше распоряжение полотна от слесарной пилы. Подпил прутьев тщательно замаскировали. Более того, его прикрывает клетка с попугаем, который уже научился выговаривать слово «говно» по-французски. Нервы напряжены. Сидим как на иголках. Начальник уже получил половину денег. Ждем каждую ночь. А дождя все нет. Договорились, что начальник устроит короткое замыкание час спустя после начала ливня. Ни одной капли: в это время года такое просто невероятно. Появилось небольшое облако в очень подходящее время. Мы следим за ним из зарешеченного окна. Оно вселило надежду – и опять ничего. Можно сойти с ума. Целых шестнадцать дней. Уже все наготове. Целых шестнадцать ночей сплошного ожидания. Душа ушла в пятки. В воскресенье утром во дворе появился начальник тюрьмы. Он увел меня в свой кабинет. Там он вручил мне вскрытую пачку, в которой не хватало половины денег, и целую пачку.

– В чем дело?

– Француз, друг мой. У тебя осталась только сегодняшняя ночь. В шесть утра вас отправят в Барранкилью. Я возвращаю тебе только три тысячи песо из тех, которые ты отдал рыбаку. Остальное он уже успел потратить. Если Господь пошлет нам дождь, рыбак будет тебя ждать в условленном месте, и ты сможешь ему отдать эти деньги, когда заберешь лодку. Тебе я доверяю, и нечего бояться.

Но дождь так и не пошел.

Побег из Барранкильи

В шесть утра восемь солдат и два капрала во главе с лейтенантом надели на нас наручники, посадили в военный грузовик и отправили в Барранкилью. За три с половиной часа проехали сто восемьдесят километров. В десять утра уже были в тюрьме под названием «Восьмидесятка» в пригороде Медельина. Сколько труда положено на то, чтобы не оказаться в Барранкилье, и тем не менее мы здесь! Барранкилья – большой город. Главный атлантический порт Колумбии, расположенный в устье реки Магдалена. Тюрьма тоже большая: четыреста заключенных и около сотни надзирателей. Она почти ничем не отличается от любого европейского узилища. Ее окружают две стены высотой более восьми метров. Нас приветствует высокое тюремное начальство во главе с доном Грегорио – самым большим начальником. В тюрьме четыре двора – по два слева и справа. Посередине тянется длинная часовня, где проходят мессы, одновременно она служит комнатой для свиданий. Нас поместили во двор для «особо опасных преступников». При обыске надзиратели обнаружили двадцать три тысячи песо и две небольшие стрелы. Я счел своим долгом предупредить начальника, что стрелы отравлены. Последнее обстоятельство вряд ли отрекомендовало нас как примерных граждан.

– У этих французов еще и отравленные стрелы!

Для нас тюрьма в Барранкилье представляется самым опасным звеном во всей цепи предшествовавших ей приключений. Здесь нас собираются передать в руки французских властей. Итак, Барранкилья, или ее большая тюрьма, становится критической точкой. Бежать во что бы то ни стало! Бежать любой ценой! Поставить все на карту!