Мотылек - Анри Шарьер

– Не годится, не хочу свидетелей.

– Тебе ничего не грозит. Я дам расписку в получении всех тридцати шести золотых монет. Согласен? Если будешь работать со мной, у меня есть еще дельце.

– Какое?

– Уж поверь, не хуже первого. И там мы поделим барыш пополам.

– Cuál es? (Что за дело?) Говори.

– Подождем до завтра. А завтра в пять вечера, когда моя доля будет передана консулу, я скажу тебе о другом деле.

Наш разговор продолжался долго. Я вышел во двор очень довольный собой. Друзья уже были заперты в камере.

– Что случилось?

Я передал им свой разговор с начальником тюрьмы слово в слово. Мы просто выли от смеха, невзирая на собственное незавидное положение.

– Хитрый лис начальник, но ты его перехитрил. Ты думаешь, дело на мази?

– Ставлю двести песо против ста, что он попался. Может, поспорим?

– Не надо. Он уже точно на крючке.

Всю ночь я снова и снова мысленно возвращался к сложившейся ситуации. Первая сделка прошла без сучка без задоринки. От второй он тоже придет в восторг – обязательно отберет у матушки настоятельницы жемчуг. Остается еще третья сделка. Третья… Она будет заключаться в том, что я предложу ему всю свою долю за лодку в гавани. Я мог бы купить ее и за деньги, оставшиеся в гильзе. Сумеет ли он противостоять искусу? А чем я рискую? Он даже не сможет меня наказать, если учесть первые две сделки. Посмотрим. Что делить шкуру неубитого медведя? Не повременить ли до Барранкильи, Папийон? Зачем? У большого города большая тюрьма, поэтому и стерегут лучше, и стены выше. Мне следует вернуться к Лали и Сорайме. Мне надо немедленно бежать. Проведу с ними несколько лет, а потом через индейцев-скотоводов свяжусь с венесуэльцами. Налажу контакты через горы. Побег должен состояться любой ценой. Целую ночь я думал над тем, как провести успешно третью сделку.

На следующий день события развивались быстро. В девять утра за мной пришли, сказав, что в кабинете начальника тюрьмы меня ждет какой-то сеньор. Когда я прибыл, охранник, сопровождавший меня, остался за дверью. В кабинете сидел мужчина лет шестидесяти в светло-сером костюме и сером галстуке. Перед ним на столе – серая шляпа наподобие ковбойской. В галстуке торчала, словно в коробочке, большая серая жемчужина с серебристо-голубым отливом. Чувствовалось, что этот тощий, сухопарый человек имел свое собственное представление об элегантности.

– Доброе утро, месье.

– Вы говорите по-французски?

– Да, месье, я из Ливана. Я так понимаю, что у вас имеется несколько золотых песо. Для меня это представляет интерес. Предлагаю вам пятьсот песо за монету.

– Нет, шестьсот пятьдесят.

– Вас неправильно информировали, месье: предельная цена – пятьсот пятьдесят.

– Готов уступить, поскольку вы берете всю партию. Шестьсот.

– Нет, пятьсот пятьдесят.

Короче, сговорились на пятистах восьмидесяти. Сделка состоялась.

– Qué han dicho? (О чем договорились?)

– Сделка совершена, начальник. Пятьсот восемьдесят песо за монету. Продажа состоится сегодня после двенадцати.

Меняла ушел. Начальник тюрьмы встал из-за стола и сказал мне:

– Прекрасно, а что же причитается мне?

– Двести пятьдесят песо с монеты. Ты хотел сто, а получаешь двести да еще полста.

Он улыбнулся и спросил:

– А другое что за дело?

– Сначала пусть консул заберет деньги. После двенадцати, когда он уйдет, я и скажу тебе о другом деле.

– Что, действительно есть другое?

– Даю слово.

– Прекрасно. Ojalá. (Пусть так и будет.)

В два часа прибыли консул и ливанец. Меняла дал мне двадцать тысяч восемьсот восемьдесят песо. Я отсчитал двенадцать тысяч шестьсот консулу, а восемь тысяч двести восемьдесят передал начальнику тюрьмы, после чего подписал документ о получении всех тридцати шести золотых монет. Когда мы снова оказались с начальником наедине, я рассказал ему про случай в монастыре и про матушку настоятельницу.

– Сколько жемчужин?

– От пяти до шести сотен.

– Она воровка, а не матушка настоятельница. Ей следовало бы принести их тебе или переслать через кого-то. Или сдать все в полицию. Я ее разоблачу.

– Нет. Ты должен навестить ее и передать от меня письмо. Я напишу по-французски. Но прежде, чем говорить о письме, скажи ей, чтобы послала за монахиней-ирландкой.

– Понял. Ирландка, значит, понимает по-французски, и она ей прочитает письмо и переведет. Прекрасно. Я пошел.

– Подожди письмо.

– Ах да! Верно! Хосе! – крикнул он через полуоткрытую дверь. – Приготовь машину и двух человек со мной.

Я сел за стол начальника тюрьмы и на официальном тюремном бланке написал письмо:

«Мадам настоятельнице монастыря,

просьба передать через благочестивую

и милосердную монахиню-ирландку.

Когда, по милости Божией, я пришел в Ваш дом, где, я считал, гонимому должна быть оказана помощь согласно канонам христианской веры, я с доверием вручил Вам на сохранение мой мешочек с жемчугом в знак того, что я не покину тайком Ваш кров. Нашелся бесчестный человек, посчитавший за благочестие выдать меня полиции, которая не заставила себя ждать и арестовала меня в доме Господа. Надеюсь, что низкая душа, виновная в моих бедах, не имеет никакого отношения ни к одной из монахинь Вашего монастыря. Не могу заверить Вас в том, что я простил этого злого человека, будь он мужчина или женщина, иначе я бы покривил душой перед истиной. Напротив, я страстно молю Бога или одного из Его святых нещадно покарать лицо (мужчину или женщину), виновное в ужасном преступлении. Я прошу Вас, матушка настоятельница, переправить мне мешочек с жемчугом через доверенное лицо, начальника тюрьмы дона Сесарио. Я уверен, что он, как истинный христианин, исполнит свой долг и передаст мне мою собственность. Настоящее письмо является доверенностью.

Искренне Ваш и так далее!».

От Санта-Марты до монастыря восемь километров. Полицейская машина вернулась через полтора часа. Начальник тюрьмы послал за мной.

– Вот, получи. Да сосчитай хорошенько, не пропало ли чего?

Я пересчитал, но не для того, чтобы убедиться в пропаже, поскольку с самого начала не знал, сколько их там, а для того, чтобы узнать, сколько жемчужин осталось после того, как мешочек побывал в руках этого негодяя: пятьсот семьдесят две.

– Правильно?

– Да.

– No falta? (Ни одной не пропало?)

– Нет. Теперь расскажи все по порядку.

– Приехав в монастырь, я застал матушку настоятельницу во дворе. Подхожу, двое полицейских по бокам, и обращаюсь: «Сеньора, в вашем присутствии я должен буду говорить с ирландкой-монахиней об очень серьезном деле, о сути которого вы, несомненно, догадываетесь».

– Что дальше?

– При чтении письма матушке настоятельнице монахиню пробирала дрожь. Настоятельница промолчала. Она низко опустила голову, открыла ящик стола и сказала мне: «Вот мешочек с жемчугом. В полной сохранности. Да простит Господь того, кто совершил преступление против этого человека. Скажите ему, что мы молимся за него перед Всевышним». Ну как, приятель? – закончил начальник тюрьмы, весь сияя от удовольствия.

– Когда мы продадим жемчуг?

– Mañana (завтра). Я не спрашиваю, откуда у тебя жемчуг. Я знаю, что ты опасный матадор (убийца), но я также знаю, что ты человек слова и честный человек. Возьми-ка эту ветчину, вино и французскую булку. Отнеси приятелям да выпейте за такой памятный день.

– Доброй ночи.

Я вернулся в камеру с двухлитровой бутылкой вина, куском копченой ветчины на три килограмма и четырьмя длинными французскими булками. Закатили настоящий банкет. Ветчина, булка и вино таяли на глазах. Пили от души.

– Ты считаешь, адвокат сможет нам в чем-то помочь?

Я прыснул. Бедолаги, даже они позволили себя провести на мякине с этим адвокатом!

– Не знаю. Надо хорошенько все продумать, прежде чем платить.

– Лучше не платить, если не уверен в успехе, – сказал Клузио.

– Правильно. Надо найти еще такого адвоката, который бы взялся за наше дело.

Мне стало немного стыдно перед друзьями, и я прекратил разговор на эту тему.

На следующий день ливанец появился снова. Начал он так:

– Сложно, очень сложно. Сначала надо рассортировать жемчуг по размеру, затем по цвету, а уж потом по форме, то есть круглые жемчужины или неправильной формы.

Короче, сложность не только в этом, сказал ливанец, в деле должен принять участие более сведущий специалист и возможный покупатель. Через четыре дня сделка состоялась. Он заплатил тридцать тысяч песо. В последний момент я исключил из продажи одну розовую и две черные жемчужины, решив подарить их жене бельгийского консула. Как хорошие коммерсанты, они не преминули заметить, что эти три жемчужины сами по себе стоят пять тысяч. И тем не менее я их оставил при себе.

С большим трудом удалось уговорить бельгийского консула принять жемчуг. Но он охотно согласился взять на сохранение мои пятнадцать тысяч. Теперь у меня двадцать семь тысяч песо. Встал вопрос об осуществлении третьего дела.