Смерть героя - Ричард Олдингтон

Об Элизабет они больше не говорили до кануна того дня, когда она должна была вернуться.

– Ты, конечно, пойдешь ее встречать? – спросила Фанни.

– Да, конечно.

– Что ж, передай от меня привет.

– Надо бы ей все рассказать, – в раздумье произнес Джордж.

Фанни мигом поняла, чем это грозит. Ее «свобода» была несколько иного сорта, чем довольно отвлеченная и возвышенная «свобода», которую проповедовала Элизабет. Фанни смотрела на вещи проще и практичней; к тому же она неплохо разбиралась в людях и знала Элизабет куда лучше, чем Джордж. И Джорджа она тоже знала неплохо. Если Джордж все расскажет Элизабет, взрыва не миновать: Элизабет в два счета забросит свои теории, как было и в прошлый раз. Но и посвящать Джорджа в истинное положение дел нет никакого смысла. А с другой стороны, Фанни вовсе не хотелось ни терять его, ни «отбивать» у Элизабет, – это желание пришло много позже, когда Элизабет первая бросилась в драку. Нет, с Джорджем надо справиться, пользуясь мужским тупоумием.

– Что ж, расскажи ей, если хочешь. Но я на твоем месте не стала бы с ней это обсуждать. Она, конечно, уже давным-давно подсознательно чувствует наше с тобой влечение друг к другу и ничего не имеет против, это видно по тому, как она держится. По-моему, совсем незачем без конца судить и рядить о таких глубоко личных делах, которые касаются только двоих. Слова просто гипнотизируют нас, нам кажется, будто существует только то, о чем заговоришь вслух. Да разве можно передать словами такие тонкие и сложные чувства и оттенки? Нам потому и нужны прикосновения, что слова бессильны. Скажи Элизабет не словами, просто люби ее крепче.

– Так, значит, по-твоему, она все знает?

Фанни ощутила легкую досаду. Ну почему до него не доходит, почему он не понимает намека?

– Если она такая проницательная и искушенная, как говорит нам, она давным-давно должна была почувствовать, что это может случиться. И если она ни словом не обмолвилась, значит, она просто не хочет с тобой об этом говорить. Раз она не против, больше ничего и не нужно.

– Но ведь она считает, что в любви надо быть совершенно откровенными и рассказывать друг другу всю правду о своих увлечениях.

– Вот как? Ну, во всяком случае, мой тебе совет: ничего не говори, пока она сама тебя не спросит.

– Хорошо, дорогая, пусть будет по-твоему.

Джордж, как и полагается, встретил Элизабет на вокзале. Она была счастлива вернуться в Лондон, вырваться из затхлой атмосферы родительского дома, из этой надутой и чинной мещанской скуки. Она высунулась из окошка такси, жадно втянула воздух.

– Как приятно снова дышать копотью милого чумазого Лондона! Я опять свободна, свободна, свободна!

– Очень худо было дома?

– Ох, ужасно, я не чаяла дождаться конца.

– Я так рад, что ты вернулась.

– А я как рада! Я очень по тебе соскучилась! А ты прекрасно выглядишь, Джордж, такой красивый стал – прямо итальянец!

– Тебе просто кажется, потому что ты меня две недели не видела.

– А как Фанни?

– Жива и здорова. Кланялась тебе.

– Здравствуй, милая, славная, безобразная моя Тотнем Корт Роуд, – сказала Элизабет, опять высовываясь из окошка.

– Кстати, пока тебя не было, я в Сохо чуть не задохнулся. Может, переедем куда-нибудь, где можно жить по-человечески?

– Как, в предместье? Что с тобой, Джордж! Ты же терпеть не можешь лондонские предместья и всегда говорил, что тебе нравится жить в центре.

– Да, верно. Но, может быть, нам удастся подыскать что-нибудь стоящее в Челси.

– Две квартиры в Челси нам не по карману.

– А почему бы не снять одну большую на двоих?

– Жить в одной квартире? Да что ты, Джордж!

– Ну, не хочешь – не надо, но Фанни считает, что Сохо вредно для твоего здоровья.

– Ладно, там посмотрим.

То ли, как намекала в своей книге старая шведка, новое приключение только подхлестывает прежнюю любовь, то ли Джорджу не терпелось испытать себя в искусстве, которому обучила его Фанни, или просто он хотел заглушить угрызения совести, но Элизабет нашла его необычайно пылким и совершенно очаровательным.

Она приписала это благотворному влиянию их недолгой разлуки.

7

Вскоре они переселились в Челси. Фанни подыскала им отличную квартиру – две большие комнаты, кухня и вполне современная ванная, – за меньшую цену, чем обходились им две комнаты в халупах Сохо. У Элизабет нежданно открылся талант к «витью гнездышка», и она без конца суетилась и хлопотала, обставляя их новый дом, хоть Джордж над нею и посмеивался. Но оба они были счастливы, что перебрались из грязного Сохо в чистую и удобную квартиру.

Шел июнь 1914 года. Настала жара, но они решили не выезжать за город, остаться на лето в Лондоне, а на сентябрь и октябрь поехать в Париж. Элизабет почти все свободное время проводила в обществе Реджи Бернсайда, а Джордж с головой ушел в живопись. Он хотел написать достаточно хороших полотен и осенью устроить в Париже небольшую выставку.

Однажды в конце июля он рано закончил работу – они с Элизабет и Реджи собирались позавтракать вместе где-нибудь возле Пикадилли. День был чудесный, белые пушистые облачка неподвижно висели в голубом небе, ветер легонько ерошил уже по-летнему потемневшую листву деревьев. Даже на Кингз Роуд было славно. Джордж заметил (и не раз потом вспоминал, потому что то были, в сущности, последние спокойные минуты его жизни), как ярко белели на фоне платана перчатки полицейского, который регулировал движение. Где-то в саду, в ветвях сирени, наперебой чирикали и ссорились воробьи. Нагретые солнцем белые плиты тротуара приятно дышали теплом.

Дожидаясь автобуса номер девятнадцать, Джордж сделал то, чего почти никогда не делал: купил газету. Он всегда говорил, что читать газеты – значит убивать жизнь на пустяки: уж если случится что-нибудь важное, об этом тотчас услышишь. Он сам не знал, почему в то утро ему вздумалось купить газету. Уже недели три он работал без отдыха, никого не видел, кроме Элизабет, – может быть, ему захотелось узнать, что делается на белом свете. А может быть, просто – поглядеть, не идет ли какой-нибудь новый фильм.

С газетой под мышкой Джордж поднялся на империал и заплатил за проезд. Потом мельком взглянул на заголовки – и прочел: «СЕРЬЕЗНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ НА БАЛКАНАХ, АВСТРО-ВЕНГЕРСКИЙ УЛЬТИМАТУМ СЕРБИИ, СЕРБИЯ ОБРАТИЛАСЬ ЗА ПОМОЩЬЮ К РОССИИ, ПОЗИЦИЯ ГЕРМАНИИ И ФРАНЦИИ». Джордж в недоумении посмотрел на соседей по автобусу. Кроме него, тут были четверо мужчин и две женщины; все мужчины озабоченно читали тот же ранний экстренный выпуск вечерней газеты. Джордж жадно, от слова до слова, прочел телеграммы и тотчас понял, что положение действительно серьезное. Австрийская империя на грани войны с Сербией (на эту страну всегда смотрели свысока, пока она не стала «одним из наших отважных маленьких союзников»); Россия угрожает выступить на защиту Сербии; обязательства по Тройственному союзу заставят Германию и Италию поддержать Австрию; Франция, связанная союзом с Россией, должна будет поддержать ее – и Англия как участница «Согласия» не сможет оставаться в стороне. Пожалуй, разразится общеевропейская война, крупнейшее столкновение сил со времен Наполеона. Джордж всегда считал, что между «цивилизованными» нациями война невозможна, – и вот она близка, она уже у порога. Он не мог этому поверить. Нет, Германия не желает войны, для Франции это было бы чистейшим безумием, и Англия, конечно, тоже не хочет воевать. Итак, великие державы вмешаются и не позволят. Чем там занимается сэр Эдуард Грей256? А, предлагает созвать конференцию… Пассажир, сидевший напротив, наклонился к Джорджу и ткнул пальцем в газету.

– Что вы на это скажете, сэр?

– Похоже, что дело очень серьезное.

– Война на носу, а?

– Ну, надеюсь, до этого не дойдет. Газеты вечно преувеличивают. Это была бы чудовищная катастрофа.

– Ничего, нам не грех немножко встряхнуться. Все мир да мир, так и заплесневеть недолго. Маленькое кровопускание – штука полезная.

– По-моему, до этого не дойдет. По-моему…

– Рано или поздно дойдет. Уж эти немцы, сами знаете… А только перед нашим флотом им не устоять.

– Все-таки будем надеяться, что воевать не придется.

– Как сказать. Я бы немцам показал, почем фунт лиха, да и вы, думаю, не прочь.

– О, я человек нейтральный! – засмеялся Джордж. – На меня не рассчитывайте.

– Хм! – буркнул его собеседник, поднялся и, выходя из автобуса, подозрительно оглядел этого непатриотически настроенного субъекта с такой неанглийской внешностью. Ну, ясно, иностранец, треклятый иностранец. Хм! Что он делает у нас в Англии, хотел бы я знать? Хм!

Джордж уже вновь погрузился в газету, не догадываясь, какую бурю чувств поднял он в груди сего весьма немолодого, но рьяного патриота.

– Послушайте! – воскликнул Джордж, едва успев поздороваться с Элизабет и Реджи. – Видели вы сегодня газету?