У Вечного огня - Алла Герцева

 — Те, кто сюда попадают, родителей не знают. Как нынче говорят, дети  из неблагополучных семей!

 — Не реви! Что реветь! Тебе все лучше, чем тому Сережке. Лежит себе в земле! А ты живой! Вот об этом и думай! Отсидишь, выйдешь, новую жизнь начнешь!

 — Правильно! — пробасил Семен. — Мужик без тюрьмы, не мужик!  Это, брат, тоже жизненная наука!  Закаливание!

 — Брось! Ерунду говоришь! Не засоряй мозги парнишке! — крикнул Михаил на Семена. — А ты, пойди, полежи! Ничего, здесь тоже жить можно!

 Мишка встал, отодвинул стул, и, качаясь, опьянев от чефира, побрел к своим нарам. Сел, скинул туфли, лег, накрылся  одеялом.

 — На улице снег идет! —  произнес он,  погружаясь в тяжелую дремоту.

Глава 34.     

 Наташа села на постели, подтянула колени к подбородку, обхватила ноги руками, положила голову на руки. Который день никто не приходит. Ничего не знаю. Был суд Мишке, или нет.  Посадят его? Втроем убили, сволочи! Кто первым начал ссору? Наверное, Володька. И как управились быстро,  минут десять мы были в туалете.  Мишка в тюрьме! Бабуля говорит, брат! Как он мог Сережку убить!?  В голове закружилось, уже знакомый приступ тошноты волной подкатился к горлу. Она  соскочила с кровати. Подошла к раковине, пустила воду, плеснула горсть воды в лицо. Тошнота отступила. Наклонилась к небольшому зеркалу над раковиной, пригладила растрепавшиеся волосы. Потянула прядь волос. Кончики секутся! Лицо бледное! Сколько  здесь валяюсь!  Я никому не нужна! Она вспомнила день, когда  выпила таблетки. Очнулась в палате. Мама плакала, бабуля. Меня спасли! Зачем же держат здесь!? Я совсем здорова! Только вот уже неделю приступы тошноты. Сказать врачу, или не надо?  Девушка  села на кровать. Выпишут, пойду в школу. Придется вечерами сидеть, чтобы догнать! Алгебра, геометрия! Сережки нет,  помогать некому. Самой надо трудиться. Наташа легла, повернулась лицом к стене, закрыла глаза. Как было хорошо! Будто наяву, почувствовала прикосновение рук Сергея. Представила тот единственный их вечер близости. Ощутила горячие губы на своих губах, крепкие объятия ласковых рук. Слезы покатились по  щекам. Почему? Прошептали ее губы. За что? Ведь Сережа никому ничего не сделал плохого. Как нам было хорошо вдвоем! Потом ей представилась могильная яма. И как она кричала. Это жестоко, не дать  проститься с ним! Открыла глаза, и  видения исчезли. Провела пальцем по холодной крашеной в голубой цвет, стене. Сколько еще я здесь буду находиться!

 Надежда, поднялась по ступенькам,  толкнула дверь.  Вошла в коридор, прислонилась к стене, приложила руку к груди, пытаясь удержать сердцебиение.  

 — С выходом! — произнес за ее спиной высокий голос.

 Надя вздрогнула и повернулась.

 — Здравствуйте, Надежда Ивановна! — лицо Маши осветилось доброй улыбкой. — Мы совсем заскучали без вас!

 — Спасибо, Машенька! — Надя взяла девушку за руку. — Как  у вас тут? Тихо?

 Они пошли к ординаторской.

 — Вчера Любу Федорову привезли. В тяжелом состоянии. Откачали! Не знаю, надолго, ли! Старушка возле нее всю ночь просидела. Я говорю, идите домой! А она не уходит! Да ведь и дома теперь у них никого нет.

 — А Наташа?

 — Наташка тоже у нас, в неврологическом.  Разве не слышали? Травилась она, с собой покончить хотела.

 Женщина присела на маленький диванчик у стены.

 — Все больные о вас  спрашивают! — улыбнулась Маша. — Руки, говорят у вас особенные. Прикоснетесь, и боль стихает.

 Надя улыбнулась  девушке,  не понимая  услышанных слов.  Наташа в больнице. Почему  хотела покончить с собой!? Надо ее навестить, поговорить с врачом. Девушка должна жить дома. Каковы были ее отношения с Сергеем? Она положила руку на плечо Маши.

 — Спасибо, девочка! Я зайду к главному.

 — Он давно вас ждет! — Маша  застучала каблучками по стертому линолеуму.

 Надежда Ивановна подошла к двери, с надписью: Главврач. Постучала согнутым пальцем.

 — Входите! Не занят! — услышала  голос Георгия Львовича.  Потянула дверь на себя.

 — Надежда Ивановна! — Георгий Львович встал из-за стола, подошел, взял  за руки. — Все соскучились! Ждем вас!  Как себя чувствуете?

 — Я тоже соскучилась! — женщина наклонила голову, чтобы скрыть, набежавшие на глаза, слезы.

 — Жить надо! Дорогая Наденька! Надо жить! — мужчина потянул ее за руку. — Садись, потолкуем! —  сел на стул сбоку у стола.  Надя присела рядом. — Извини,  начинаю с неприятного, но время не терпит,  всего десять дней. С приговором согласна?

 — Да, что ж,  теперь делать!? 

 — Аппеляцию подавать! Нельзя ручки складывать! Совесть люди продали за деньги! Адвокатишка этот!  Нинка вчера звонила. Павел, следователь  говорить с тобой желает. Я сказал, сам побеседую. Как чувствовал, ты на работу сегодня выйдешь! Если бы не вышла, домой к тебе лично  думал пойти.

 — Разве можно что-то изменить!?

 — Можно, и нужно! Бороться надо!

 — У меня голова не соображает!

 — Если доверяешь, так я составлю, зять  с дочкой помогут.

 — Спасибо! У меня к вам встречная просьба!

 — Слушаю внимательно! — главный рассмеялся, хлопнул женщину по плечу. — Мне нравится! Только вышла на работу, сразу дела. Молодец! Так держать! Что у тебя? Все, что могу, сделаю, поддержу!

 — Девочка здесь у нас, в неврологическом!  Сестра Михаила Федорова! С моим Сергеем они встречались! Любовь у них была. Мне бы увидеть. Может быть, она не настолько больна, чтобы держать  здесь? Вчера, после суда мать ее привезли в кардиологию.

 — Знаю! — сдвинул густые, седеющие, брови на переносице, Георгий Львович! — Я позвоню. Тебя пустят!

 Надя встала.

 — Так, я сейчас и пойду!? Или к работе приступить?

 — Иди! — Георгий Львович махнул рукой и достал из стола папку с бумагами.

 Надежда миновала коридор, вышла на улицу. Отделение неврологии находилось недалеко. Он уже позвонил, или забыл? Тревожится  женщина, приближаясь к зданию. У входа  остановил дежурный.

 — Вы к кому?

 — От главврача больницы. Он должен был позвонить. Моя фамилия Никитина.

 Дежурный  взглянул в раскрытый журнал на столике.

 — Проходите!   Вас ждут! Второй этаж,  третья дверь слева!

 Надежда быстро идет по коридору. Если не пустит! Отделается разговором о состоянии здоровья девушки? Мне обязательно надо ее увидеть! Она остановилась возле указанной двери. От волнения в ушах отдаются удары сердца.  Постучала, и, не дожидаясь приглашения,  толкнула створку двери.

 — Да, да, входите! Это вы от Георгия Львовича? — встретил  миловидный  мужчина средних лет, с седыми висками на фоне редеющей каштановой шевелюры. — Он мне звонил! Проходите, присаживайтесь!

 Надежда  села на стул с высокой спинкой.

 — Мне надо  увидеть Наташу Федорову!

 — Вы родственница?

 — Нет!  У них несчастье. Брата посадили!

 — Знаю! — остановил ее мужчина. — К ней уже несколько дней никто не приходит!

 — После суда, мама девушки попала в больницу. Бабуля старенькая  не отходит от постели дочери.

 — Хорошо! — он нажал на кнопку звонка. В кабинет вошла молоденькая девушка в голубом колпачке.

 — Люся, проведи женщину к Федоровой.

 Надежда встала.

 — Спасибо!

 — Только недолго! Больную нельзя тревожить! По возможности не говорите ей о семейных неурядицах.

 Надежда Ивановна идет следом за медсестрой. Для нее стало неожиданностью, сказанное Георгием Львовичем. Наташа пыталась покончить с собой? Почему? Как давно это случилось? Она ничего не знала. Как могла знать, если была занята своим горем.

 Люся  остановилась, повернула ключ в замочной скважине.

 — Чтобы не сбежала! —  объяснила  на  удивленный взгляд женщины.

 Надя вздохнула, и вошла в палату. В середине небольшой комнаты, широкая кровать. Поверх одеяла лежит  девушка, лицом вниз. Ступни босых ног торчат между железными  кроватными прутьями спинки. Надежда Ивановна  приблизилась к кровати.

 — Наташа!

 Девочка вздрогнула всем телом, повернула  лицо, вгляделась в посетительницу.

 Неужели, не узнает? Испугалась женщина.

 Наташа поднялась, села на постели.

 — Надежда Ивановна! — слабо прозвучал хриплый голос. Так говорят обычно после долгого молчания.

 Надя с жалостью глядит на  серые щеки, безжизненные глаза, опухшие веки.

 — Ты плакала? —  женщина подвинула стул, присела. — Как  себя чувствуешь?

 — Вы изменились! — Наташа внимательно оглядела женщину.— Если бы на улице вас встретила, не узнала.

 — Как ты себя чувствуешь? — снова спросила Надежда.

 — Плохо! — вздохнула Наташа. — Все думают,  я сошла с ума, и держат меня здесь!  Отчаяние толкнуло меня на самоубийство! Меня не пустили на похороны Сережи, закрыли дома. Почему не дали проститься? Разве можно так со мной? — она закрыла лицо и зарыдала, — Никто не приходит! Не говорят, какой день, который час. Обращаются как с сумасшедшей, взаперти держат, одну. Так, действительно можно сойти с ума! — Наташа вытерла мокрые щеки, взглянула в глаза женщины. — Вы меня не считаете сумасшедшей!?  Суд был над этими подонками? Не скрывайте, скажите, как есть! Я все выдержу! Я  сильная!