Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной» - Михаил Дмитриевич Долбилов

Весь процесс авторской работы (как правки ранних рукописей, так и создания больших блоков текста наново), ведшейся с конкретной целью быстро подготовить преднаборную редакцию всей книги, датируется периодом с конца 1873 по середину весны 1874 года. Очерчу главные особенности крупных звеньев ДЖЦР, бережно ссыпая подробности датировки в примечания, к которым и адресую энтузиастов текстологии романа.

Начнем со второй полусотни номеров оригинальной пагинации, а именно с рукописи 27, ибо сохранившийся в ее нынешнем составе сегмент с П/74 — один из тех, причем дошедший до нас почти целиком, что были первыми подготовлены (и позднее, но в те же недели весны 1874 года пагинированы вместе с остальными) в качестве компонентов белового манускрипта, призванного тогда охватить сразу несколько частей романа. Сегмент с П/74 в рукописи 27 соответствует в ОТ главам Части 2 о Левине весной в деревне (2:12–17) и о треугольнике петербургских героев в те летние дни, когда страсть Анны и Вронского, уже достигшая апогея, заставляет героиню открыться мужу после происшествия на скачках (2:18–26, 28, 29). Сплотки листов в этой же рукописи, на которых отсутствуют номера отмеченного выше начертания, разнятся от сегмента П/74 и по содержанию: это главы или только скетчи глав о Кити в ее унижении и горе через несколько недель после отъезда Вронского (2:1–3) и о ней же на водах в Содене (2:30–35)[473]. Вообще, этот последний сегмент можно с немалой долей уверенности отнести к более поздней стадии работы, нежели та, когда оформилась и покуда оставалась актуальной сквозная пагинация[474].

Текст сегмента рукописи 27 с П/74 содержит не один «уликовый» момент, помещающий эту редакцию в срединную, промежуточную точку между редакциями ранними, 1873 года, и теми, что непосредственно предшествовали журнальной публикации в 1875 году. Так, в доме Левина живет «любящая его старушка тетушка»; она же и трогательно хлопочет об обеде для заехавшего к нему весенним днем Облонского[475]. Этот персонаж в своей вспомогательной функции живого атрибута домашней обстановки будет в следующей редакции весенних деревенских глав, заключенной в верхнем слое рукописи, заменен экономкой, бывшей няней Агафьей Михайловной[476]. Пример из другой серии глав: друг Вронского, верзила, игрок и кутила, который в генезисе АК возникает в первом же конспективном наброске романа под именем Грабе[477], фигурирует в нижнем слое рукописи 27, в эпизодах накануне скачек, как князь Яшвин[478]; фамилия с того момента закрепляется за героем прочно, а титул — не столь[479].

В свою очередь, в главах этой редакции о двух встречах Каренина и Анны в день скачек, когда муж избавляется от последних сомнений в измене жены[480], участвует уже знакомый нам по предыдущей главе персонаж — чопорно праведная сестра Каренина Мари (в другом написании — Мери), в самой ранней редакции зовущаяся Катериной Александровной или Кити. Каренин, хотя и окончательно прозревший, не решается прямо спросить Анну о ее отношениях с Вронским, так что та за чаем с мужем и золовкой продолжает с «дьявольским блеском в глазах» скрывать чувства под напускным оживлением и шутливостью. В сестре же Каренин вместо сострадания находит уклончивую выспренность: «Если я могу свою жизнь отдать для тебя, ты знаешь, что я это сделаю, но не спрашивай меня ни о чем»[481].

Между тем в генезисе текста дни этой конкретной героини, Мари, — но не характерологического типа как такового — были уже сочтены, и процесс ее «растворения» в другом персонаже не только хорошо документирован сохранившимися черновиками, но и побуждает исследователя глубже вникнуть в общую динамику работы Толстого над романом в 1874 году. Дело в том, что весенние деревенские и летние петербургские главы (условимся об этом упрощенном наименовании по времени и месту действия) Части 2 были написаны начерно и, судя по всему, даже перебелены еще до того, как оформились содержание и структура предшествующего блока.

Если быть точным, рукопись, которую в начале марта 1874 года Толстой в надежде на скорую публикацию всей книги отвез в типографию Каткова, включала в себя не весь текст Части 1: к немедленному набору был подготовлен начально-срединный сегмент[482], соответствующий главам 1–23 ОТ. Дальнейшие главы — встреча Левина с братом Николаем в Москве, его возвращение к себе в деревню, бессонная ночь Анны в поезде[483] — составили вторую, меньшую, порцию наборной копии, которая была дослана или отвезена в типографию несколько позднее и, возможно, в два приема (одна из этих доставок могла состояться в начале апреля, когда Толстой вновь был в Москве)[484]. Но даже в этой порции не было тех глав, что станут в ОТ заключительными в Части 1, — о первых петербургских встречах и впечатлениях Анны и таковых же, в его среде, Вронского по их возвращении одним поездом из Москвы (1: 32–34)[485].

Покуда наборщики Каткова трудились, глава за главой, над мало похожим на идеальный беловик, полным авторских поправок и приписок манускриптом, будущая концовка Части 1 и зачин Части 2 разрабатывались и дорабатывались автором бок о бок, образуя вместе своего рода фронтир на стыке двух еще не разграниченных четко материков текста[486]. Этот фронтир охватывал собою и петербургские зимние главы о сближении Анны и Вронского (2:4–11), чей путь от самой ранней, 1873 года, редакции к ДЖЦР был особенно протяженным. На рассматриваемом этапе писания, в конце зимы — начале весны 1874 года, исходное ядро этого материала — череда сцен на чаепитии в светской гостиной, где героиня и герой уже не могут на публике скрывать свою взаимную страсть, — приросло и обзорной характеристикой петербургского большого света (2:4), и очерком типичного дня Анны как хозяйки дома и светской дамы (1:32–33), и вставной фоновой историей о скабрезной эскападе двух молодых гвардейцев (2:5), и сбивчивым диалогом любовников в минуты после их первого соития (2:11)[487].

Копии черновиков с этой прибылью текста сохранились — не полностью — в нынешнем составе рукописей 18, 28 и 31[488]. Хотя их уцелевшие листы с номерами П/74 не смыкают пагинацию вплотную с нанесенным тем же почерком номером 57 на первом листе дальнейшей серии глав в рукописи 27 (в «пазле» остается пробел после листа с номером 43), последовательность и пагинации, и самого текста обнаруживает себя вполне четко. Из близкого знакомства с текстом становится вполне очевидно, что заключенные в рукописях 28 и 31 зимние петербургские главы — самый нерв