Неврозы нашего времени - Алексей Вилков

Каждый день Игорь выглядел одинаково: темно-серый костюм, плохо поглаженная рубашка (неудивительно – он жил без хорошей хозяйки), галстук, не подходящий к пиджаку, корявый кожаный ремень, начищенные ботинки и коричневый кейс. Внешность у него была неброская: задумчивые карие глаза, избегающие смотреть на других, короткая стрижка, полное лицо с легкой щетиной и большая родинка на правой щеке. Игорь был среднего роста, не очень стройный, с плохой осанкой и неуверенной походкой. Пухлые белые пальцы и небольшой живот создавали иллюзию солидности.

Как вам описанный персонаж? Игорь не вызывал симпатию, но он мне понравился. Видимо, от отчаяния я была согласна на кого угодно, хоть на Квазимодо, а тут подвернулся он.

Тогда я жила одна, недавно избавившись от бабника Виктора. Не то чтобы избавилась сама – в тот момент я была готова даже простить его, лишь бы не оставаться одной. Витька первый потерял ко мне интерес, насытившись до предела, и мое внимание к Игорю стало закономерным событием.

Вдруг мои раздумья прервал звук сообщения. Кто вспомнил позабытую всеми женщину? Здрасте, дамы и господа – снова тот же номер. Быстро пробегаю глазами, на экране всего два предложения: «Лучше бы ты оставалась одна. Мне больно делить тебя с другими, детка!». Неужели ревнует? Считает, что я его собственность. Нет, Греюшка, тебе не заполучить меня! Разве только ты доведешь меня до преждевременной смерти.

После подобных размышлений в сознании открылась дорога для прежних снов. Как будто насильственно, подчиняясь чьей-то злой воле, я стала вспоминать один из кошмаров.

…Где я? Раскалывается голова. Я в прозрачном халате лежу на кушетке в ослепительно-белом зале – это больничная палата или операционная.

Мне холодно, глаза слепят огромные прожекторы. Пытаюсь приподняться – бесполезно, нет сил. Пьяный дурман окутал сознание. Провожу руками по изможденному телу, трогаю живот – он огромных размеров. На удивление трезво понимаю: я беременна! Сейчас будут роды?!

Нельзя утверждать, что я не хотела детей. Но не здесь и сейчас!

Кто во мне? Чувствую что-то инородное. Это не мой ребенок, кто-то подсунул постороннее существо! Оно начинает двигаться, понимая, что я не хочу его, не принимаю, что моя плоть отторгает инородное создание. Существо сопротивляется, хочет прижиться, причиняет мне боль. Это определенно не схватки. Я не испытывала их никогда, но инстинктивно понимаю, что протекают они иначе.

Чужеродный плод кусает меня, раздирая изнутри зубами. Боль кинжалом пронизывает таз. Обхватываю себя руками.

– Не прогоняй меня, мамочка, здесь хорошо и спокойно! Иначе тебе будет плохо, очень плохо, – слышу я глухой голос внутри. Он проник в мою плоть и говорит оттуда. – Малыш не хочет причинять маме боль, а придется: зубки уже прорезались!

– Не надо, не надо! Я буду хорошей мамой! – стону я, извиваясь в судороге. – Как ты попал туда?!

– Ты же растила плод! Чей я ребенок, кто мой отец? – орало из меня существо. – Ты решила, как назовешь первенца?

– Сам знаешь, как тебя зовут, изверг! – крикнула я хриплым голосом.

– Не ругайся, детка, а то на свет появится мертворожденный! Имя мне – Грей, – раздался бесовский хохот.

Если бы в тот момент под рукой был нож или скальпель, я бы не раздумывая вскрыла себе живот и вытащила мерзавца. К сожалению, рядом ничего не оказалось.

Внезапно плод замолчал, «схватки» прекратились, и я с облегчением выдохнула.

В палату вбежала женщина, судя по всему, медсестра или акушерка. Лицо ее казалось знакомым, но кто из моих приятельниц работал в роддоме, вспомнить не удалось. Медсестра с озабоченным видом осмотрела меня и спросила:

– У вас начались схватки? Еще не время, вы и так лежите на сохранении. Вы же не хотите его потерять? Надо срочно позвать доктора.

– Это не ребенок, а мой кошмар! Уберите его! Он убьет меня, если вы не поможете!

В палату вошел пожилой доктор с безразличным взглядом. Медсестра озабоченно взглянула на него и произнесла:

– Пациентка не в себе. Отказывается от собственного ребенка! Михаил Сергеевич, что будем делать? Может, вколоть? Выспится и оклемается!

Врач был похож на моего начальника, тоже Михаила Сергеевича. Он подошел ко мне, потрогал лоб, посветил фонариком в глаза и чуть слышно пробормотал:

– У пациентки нарушено сознание. От собственных детей отказываться грех. Давай плод послушаем… Эх, Светик, устал я – долгое дежурство. Если бы не ты, давно на пенсию пошел. У… Не слышу сердцебиения. А ребенок-то, Светочка, мертв! Придется спасать мамашу.

Тотчас изнутри послышался глухой голос:

– А меня ты не хочешь спасти? Черт с ней, с мамашей, она отказалась от меня! Доктор, боритесь за права плода!

Усталый врач нисколько не удивился голосу из живота и с многозначительным видом сообщил медсестре:

– Желание ребенка для нас закон! Будем вскрывать, хоть и достанем труп. Потерпи, мой сладкий, дяденька спешит на помощь. Но мамашу уморить не получится – не хочу остаток дней провести за решеткой. Готовь операционную, пока я еще трезвый.

После этих слов он схватил медсестру и одарил долгим поцелуем, почти уложив ее мне на грудь. Я лежала молча, надеясь, что Грей сдохнет до начала операции от недостатка кислорода или отравившись моими внутренностями.

Придя в себя после старческих объятий, медсестра выскочила из палаты. Старик облизал губы и пристально посмотрел на меня, будто хотел повторить поцелуй. Я с нескрываемым отвращением завизжала, словно наткнулась на сотню крыс – их я боюсь больше всего на свете, как и ядовитых змей, гигантских пауков и мадагаскарских тараканов. Удивленный силой голосовых связок роженицы, доктор достал из-под кушетки длинный напильник, изогнутый как турецкая сабля, и завопил:

– Быстрее наркоз! А мы пока начнем выпускать дитя на свободу. Закройте глаза, мамаша. Будет чуточку больно, так что придется потерпеть.

Я заорала на полную громкость, связки были готовы лопнуть от напряжения. Доктор занес инструмент над животом. Я зажмурилась и закрыла лицо руками. Краем уха услышала заботливый голос вошедшей медсестры:

– Нежнее, Михаил! Прошу тебя, нежнее! Скоро и мне рожать, с собственным сыном ты так же будешь?

…Я проснулась от звонка будильника, заведенного на три часа ночи. Ощупав себя, я не поверила в чудо: в животе пусто, вокруг никого – ни заботливой медсестры, ни доброго доктора…

Около десяти вечера в дверь позвонили – наверняка приехала Машка.

Подбежав к двери, я уставилась в глазок. На меня, загадочно улыбаясь и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, смотрела любимая подружка.

Как здорово, что она все-таки выбралась ко мне, хоть на один день оставив занудного мужа и плаксивых детей.

Маша не любила ждать, поэтому я быстрее впустила ее.

– Ну ты даешь, красотка! Как я к тебе доехала, ума не приложу. Кругом пробки, все прут, не уступают даже дамам. Ведь специально приклеена туфелька на заднем стекле! Я хоть и опытный водитель, но нервы на пределе с первого километра поездки.

– Дай я тебя поцелую, родная! Ух ты, какая холодая! А где промокнуть успела? – набросилась я на нее.

Мария выглядела превосходно – по крайней мере намного лучше, чем я. Щеки сияли румянцем, она дышала легко и свободно. Кожаная куртка, белая блузка с глубоким вырезом, юбка ниже колена – все смотрелось очень стильно.

Мария Степановна, не догадываясь о моих мыслях, продолжила:

– У вас в подъезде холодно как в могиле! Я окоченела, пока поднималась. Что ты так смотришь, будто я с того света вернулась? Гулять так гулять, ставь самовар скорее!

– Ты неисправима, но не стоит так шутить. Я читала, что мысли материальны и любые, даже самые абсурдные желания могут исполниться в самый неподходящий момент. Лично я в это верю, каким бы нелогичным это не казалось. Прошу к столу, самовар ждет!

– Какие мы серьезные сегодня! А у нас, простых смертных, жизнь банальней. Мы думаем о хлебе насущном, как детей накормить, мужа напоить, как в лужу рожей не угодить! – неожиданно в рифму ответила гостья, будто обидевшись на мое философское заявление.

Мы прошли в гостиную за маленький деревянный столик, предназначенный для небольших фуршетов и дружеских посиделок в интимном свете ламп. Перед ним стоял купленный несколько лет назад мягкий диван, на котором мы и собирались расположиться.

Хорошо, что Маша прихватила с собой бутылочку вина. Последнее время я много пью, безуспешно пытаясь утопить страх в вине, забыться в пьяном дурмане. Опыты доказали низкую эффективность подобного способа борьбы с кошмарами. Кое-как удавалось на время снять постоянный стресс, но он возвращался вместе с утренним похмельем. Поэтому афоризм «In vino veritas» явно не для меня. Беспокоиться не стоит, безнадежной алкоголичкой я себя вижу смутно. Даже по утрам самочувствие сносное, опохмелиться не тянет. Просто бокал вина – это безотказный друг, окутывающий меня в перерывах между сонным ужасом и спасающий грешную душу от депрессии. Несколько пьянящих глотков скрывают за завесой греевский сон, на время закрывают книгу нынешнего существования и отодвигают подальше мой сонник одиночества. Но он возвращается вновь и вновь, открывая для меня новые страницы…