По дорожкам битого стекла - Крис Вормвуд

Я ненавидел себя и парил на крыльях любви. Временами мы забывались, и холодные скалы слышали наш веселый смех. Мы пили вино, сидя на пляже, не боясь ледяного ветра в лицо. Словно ничего не случилось, словно трагедия не бросила наши жизни в грязь. Именно заглянув в лицо смерти, мы начали понимать, что живы.

Герман позвонил где-то на пятый день моего отсутствия.

— Где ты, мать твою? — спросил он.

— Жив. У меня всё хорошо, даже слишком, — ответил я.

— Куда ты пропал? Я переживаю вообще-то.

— Я не могу сказать, где я, — я вовремя спохватился и решил цепляться за свою тайну до конца. — Скоро я вернусь и всё объясню.

— Ты снова начал колоться? — послышался недовольный скрип на другом конце трубки.

— Нет, я совершенно чист и трезв. Я вернусь через несколько дней, и мы всё обсудим. До свиданья.

Я впадал в забытье. Словно всё так и должно быть. Словно у меня есть женщина, которая любит меня, словно я вдруг, наконец, счастлив. Я вдруг понял, что стоило мне влюбиться, как быстро растаял мой эгоизм. Чувства делали меня очень заботливым и мягким. Мне сразу было ясно, что Джули меня не любит, для неё я был просто отдушиной. Ей просто было нужно чьё-то тепло рядом. Пару раз она называла меня его именем, и между нами повисало неловкое молчание.

— Извини, — сказала она. — Не знаю, как вас можно было спутать, вы ведь совсем не похожи. А иногда вдруг кажется, что похожи. Но у вас очень много общих черт характера.

— Мне до него ещё далеко, — хмыкнул я.

У нас схожее мировоззрение. Однако, в Шоне было значительно больше доброты. Он умел оставаться общительным, в то время как я прозябал в своём внутреннем мирке. Меня душила эта жизненная драма. Я любил женщину. Она неравнодушна ко мне, но мы не можем быть вместе по вине обстоятельств и моих личных загонов. Я был слишком слаб, чтобы бороться за свою любовь. Я проклинал себя за это, но понимал, что поступлю правильно, если смогу всё прервать.

— Нам надо расстаться, пока не стало хуже, — сказал я на десятый день.

Мы сидели за столом и пили кофе. За окном проплывало бескрайнее серое небо. Сухие ветви стучали в стекло. Блёклое солнце разрывало облака, чтобы снова скрыться в этой серой небесной пустыне. Молчание висело в воздухе.

— Что-то не так? — спросила Джули, стараясь сохранить спокойствие.

— Это всё неправильно. Мы оба просто ловим призрак Шона. Люди не поймут этого, когда узнают. Я не могу оставаться с тобой. Все скажут, что я стервятник. Месяца не прошло после смерти моего друга, а я уже встречаюсь с его вдовой, — я с трудом подбирал слова.

— Но мне была необходима чья-то поддержка. К тому же мы познакомились только после его смерти.

Я закурил, меня трясло. Вена пульсировала в виске. Я решил стрелять в упор:

— Ты всё равно никогда не полюбишь меня так же сильно, как его.

Джули заплакала, закрывая лицо руками. Я не выдержал и обнял её.

— Прошу тебя, не плачь. Мы не виноваты ни в чём. Это всё обстоятельства. Но мы сделаем только хуже друг дугу, если останемся вместе, — я сам был готов разрыдаться.

Мне казалось, что я делаю всё правильно. Впоследствии я много раз обвинял себя в слабости. Даже тогда, направляясь на поезде в Лондон, я с трудом боролся с желанием выскочить на первом же полустанке и примчаться обратно. Я чертил какие-то знаки на запотевшем стекле, попивая виски из бутылки, завёрнутой в бумажный пакет. Десять дней в Эдинбурге прошли для меня словно в бреду. И я снова осознавал, что счастья нет. И отныне для меня нет ничего.

Глава 8

Я решил пожить у Германа, чтобы бороться с накатившей депрессией. Не сказал бы, что он меня утешал. Он прекрасно знал склад моего характера и то, что лаской мне не поможешь. Иногда он в прямом смысле выбивал из меня дурь. Это действительно так, если постоянно кого-то жалеть, он становится слизнем. Я начал много пить, учитывая, что я и раньше пил немало, то теперь я потреблял в день где-то около двух бутылок виски, а то и больше. Когда я пью, я не могу есть, и это очень плохо сказывалось на моём здоровье. В скором времени у меня снова открылась язва, и я загремел в больницу. Это послужило почвой для самых различных слухов, мне даже доводилось читать о том, что это была попытка самоубийства.

Мы решили, что лучше всего сейчас будет взять недолгий творческий отпуск, приостановить концертную деятельность, чтобы дать время мне и Герману написать материал для нового альбома. На самом деле, мы не собирались ничего не делать, поскольку наших загашников хватало на пару десятков песен.

Я лежал на диване перед ноутбуком, постоянно смотрел фильмы или читал, я не хотел оставлять в голове место для размышлений. Марихуана хорошо мне в этом помогала. Существование моё стало подобно овощу. У меня всё было, мне ничего не хотелось. Мне вдруг начало казаться, что я всегда именно к этому и стремился, просто лежать, курить траву и читать. Я внезапно начал писать. Сначала просто описательные отрывки картин, что проплывали перед моим внутренним взором, потом короткие истории и заметки, что-то, что даже нельзя было называть миниатюрами. Я тогда и не думал, что когда-то захочу написать книгу. Вот эту самую. Я писал на русском, потому что мой литературный английский оставался корявым, штампованным и не мог передать всех тонкостей.

Там были бредовые заметки, описывающие какой-то кромешный ужас, что творился у меня в голове тогда.

«Хочется утонуть в море, посреди закристаллизованных скелетов Второй Мировой. Вода здесь такая солёная, что выжигает глаза рыбам. Длинные водоросли обвились вокруг руки. Я хотел посмотреть, но это были волосы мертвеца, отросшие на полтора метра. Якорные цепи сковывают ноги. Я иду на дно к змеям, что уже заждались меня. Сухие лица скелетов улыбаются из глубины. Очень скоро я стану одним из них.

Я любил эту женщину. Мы лежали рядом на влажных простынях, впитывая тепло друг друга. Она молчала, пока я перебирал её внутренности. В этом не было ничего порочного и постыдного, просто больше, чем секс.

Можно ли найти любовь на помойке? Только кому понравишься ты с распоротыми венами и мечтательными глазами, уставленными в небо. Сладкая гнильца и едкий сок отходов струится по твоей коже, черви уже прогрызают себе дыры к твоему нутру. В волосах путаются личинки. Тёплые капли дождя стекают по ресницам и двумя тонкими дорожками чертят себе путь по щекам, смывая корку запёкшейся крови. Вода стекает в рот, переполняя забитый гноем пищевод. Моя принцесса, я так безрадостно тебя проебал. Хотя кому ты была интересна, когда сновала средь толп бесполезных людей, пригретая жарким солнцем. Когда-то ты впитывала жизнь, но потом смерть приняла тебя, раскрывая свои свинцовые объятья. Так станцуй же со мной этот вальс без головы, теряя чувства и распрыскивая свернувшуюся кровь. Я весь смердящий от жизни адепт вечного покоя. Бессмертный и неумерший.

Встречая такие книжки, тебе просто хотелось кричать. Ты так привык к тому, когда мальчики сосут друг у друга, откусывая члены, потом лобзаются окровавленными губами, наплевав на боль. Или когда маленькую девочку, больную раком гортани, насилует в шейный проход, предварительно отрубив голову. Именно поэтому сцена, где гетеросексуальная пара занимается любовью по обоюдному согласию, способна вызвать у тебя самый откровенный приступ рвоты. «Больше никогда», — шепчешь ты, закрывая книгу. Теперь придётся часами просматривать картины с изображением эро-гуро, чтобы хоть как-то успокоиться. А перед глазами всё те же нежные губы и сладостные поцелуи, от которых язык западает глубоко в горло, грозя вызвать удушье».

Все были заняты своими делами. Герман разрабатывал дизайн эксклюзивных загробных гитар, сотрудничая с одной известной фирмой. Дани снимался в фильме ужасов, очевидно в роли самого себя. Джек мутил свой одиночный сайд-проект. Майк сочинял музыку к кино и рекламе. А я просто писал заметки, пока мне не пришло в голову издать книгу стихов. Надо бы отметить, что в моём понимании стихи и песенные тексты — это очень разные вещи. Я написал довольно много стихотворений на русском, которые никогда не станут песнями из-за своей немузыкальной структуры. Мне повезло познакомиться в Лондоне с Сашей, он был сыном русских эмигрантов, при этом был специалистом по британской литературе, так что в совершенстве владел двумя языками. Вот он и помог мне с переводом стихотворений на английский с сохранением всех нюансов моего авторского стиля. Я даже устроил пару чтений в качестве поэта перед аудиторией из хипстеров и напыщенных стариков. Я чувствовал себя несколько не в своей тарелке, как панк на приёме у королевы. Куда больше мне нравилось быть музыкантом.

Встретились мы все только на презентации альбома молодой певицы Софи Н. и её группы имени себя. Я вообще её раньше никогда не слышал и не видел, просто так пошёл за компанию со всеми. Герман хорошо о ней отзывался. Эта сучка просто поразила меня своим голосом. Она была как Дженис Джоплин, только без этого жуткого надрыва. К тому же Софи была весьма недурна собой. Длинные чёрные волосы, ярко-алые губы, большие сиськи, торчащие из красной кожаной жилетки. Она не выглядела, как все эти малолетние девочки, играющие музыку, которую можно назвать роком только из-за наличия в ней гитар. Это была настоящая роковая сучка. Я даже не ожидал увидеть такое в наши дни.